— Будет немного больно, — сказал Йормунганд.

В дверь раздался стук.

Йормунганд и Симона замерли над распростершейся в скабрезной позе Элоди.

— Что там? — пробормотала она пьяным голосом.

— Дверью ошиблись, — сказал Йормунганд, не спуская взгляд с входа.

— Постучат и уйдут, — согласилась Симона. Она положила руки на плечи Элоди. Йормунганд подул на заостренный прутик и развернулся к княжне, когда стук повторился.

— Вас кто-то видел? — спросила Симона у Йормунганда. — Вы привели с собой хвост.

— Хвост? — не понял Йормунганд. — Никого не было.

— Открывай, не то дверь поломаю! — взревел мужской голос. — По приказу Эдегора.

На кухне захныкал ребенок.

— Это Дидериксен, — произнес Йормунганд шепотом. — Зараза, зараза, чтоб его…

— Пойду посмотрю, — сказала Симона и подхватив юбки, поспешила к двери.

Йормунганд услышал, как заскрипел убираемый засов, а потом дверь распахнулась.

— Вам что надо, мужчинка? — высоким голосом заверещала Симона. — У меня клиент, мы тут полным ходом, а приходится бежать отворять двери, все удовольствие человеку портите!

— Помолчи, дура, — судя по топоту с Дидериксеном пришло не меньше взвода солдат. Ребенок продолжал плакать, забившись на кухне в угол. — А не то мы доставим тебе удовольствие. В каких отношениях ты состояла с Гарриеттом?

— Кем? Не знаю такого. Много кто приходит, да не каждый называется. У меня приличный дом, никто на меня не жаловался. Ребенка вот испугали.

— С нами пойдешь.

— А ребенок?

— Нужен нам твой ребенок.

— Он мне нужен, — запротестовала Симона уже всерьез. — С кем не его оставить, болваны? Если он умрет тут с голоду. каждого из вас прокляну так, что век помнить будете! Да кто же моего малютку приголубит! — взвыла она в голос.

Элоди стало холодно в остывающей бадье, она нетерпеливо пошевелилась и произнесла пьяным голосом:

— Уже все?

Йормунганд бросился зажимать ей рот. Так его и застукали Дидериксен, чья борода топорщилась, а лицо покраснело от напряжения, цепляющаяся за рукав Симона, и два солдата, в чьи обязанности явно не входило успокаивать разошедшихся детей и их мамаш.

— Йормун? — тупо произнес Дидериксен.

— Княжна? — сказал один из солдат и сделал шаг вперед.

Дидериксен перевел взгляд на раздетую, усаженную в бадью Элоди. Йормунганд все еще удерживал руку у ее лица.

— Что тут происходит? Что ты с ней делаешь? — начал он. Йормунганд медленно убрал руку, он уже представлял, что скажет, если его не повесят сразу, на первом же столбе.

— Княжне нужна помощь, — сказал он, — которую оказать могу только я. Она, эээ, женского свойства и…

Элоди наклонилась вперед и ее вырвало.

— Йормун, не хочу ребенка, — захныкала она, — ты уже вытащил его из меня?

Дидериксен поменялся в лице, как и двое солдат рядом с ним.

— Госпожа моя, — сказал Дидериксен. Его черная борода взъерошилась еще выше, а лицо покраснело еще больше, до самой шеи.

— Она не будет благодарна, когда очнется и поймет, что я помог ей по вашей вине. рано или поздно с вас причтется, — сказал Йормунганд, ткнув в сторону Дидериксена острым прутиком.

— Я знаю, что ты делаешь, — сказал солдат, — у меня шесть сестер и я самый младший. От того, что ты творишь — умирают.

— Не всегда же, — сказал Йормунганд и осекся.

— Взять его, — сказал Дидериксен. Через минуту Йормунганд уже со связанными руками стоял под открытым небом и вокруг него было достаточно людей, чтобы не думать о побеге. И все же Йормунганд предпринял попытку договориться еще раз.

— Князь все равно не примет ребенка, — сказал он Дидериксену. — Не мне, так кому-нибудь другому придется делать скорбный труд.

— Поговори мне еще, — прошипел Дидериксен. — Только потому, что мы ладили, у тебя еще рожа не в кашу. Так что поменьше болтай, не то передумаю.

— У меня тож так сестра померла, — немедленно начал рассказывать один из солдат. — Выпила, знач, настойки какой-то, кровью и изошла. Думали спасется, ан нет. Да и все дурость виновата. А некоторые так себя годами травят — и ничего.

— Так привыкшие, — сказал другой солдат. — Блядовать-то все бабы любят.

— Думаешь, колдун ей дитя и сделал?

— Кому?

— Да княжне.

— Ага, а потом сам же и выпростать хотел. Вот же блядский сын.

Йормунганд скрипнул зубами.

Элоди вели тут же, под руки. Кое-как надетое на нее платье волочилось подолом по земле. Изысканные кружева превратились в лохмотья. Временами она хныкала и пыталась вырваться, но Дидериксен держал крепко. Меньше всего ему хотелось докладывать, что вместо шпионского логова он обнаружил колдуна с раздетой госпожой, и, как говорили некоторые солдаты, собирался извлечь из нее греховный плод, который, возможно, сам и породил. Дидериксен вздыхал, вертел головой. Йормунганд шел позади него, и Дидериксен боялся, что тот нашлет порчу единственным своим зеленеющим глазом. Эдегор наверняка уже спит, соображал Дидериксен, лучше будет доложить обо всем с утра пораньше, когда госпожа Элоди придет в себя и будет выглядеть получше. Нда, сходил за шпионкой.

— Стой! — рявкнул Дидериксен. Элоди икнула и остановилась. — Где та баба в перьях?

Солдаты удивенно переглянулись.

— Какая баба? — спросил один из них, который заходил вместе с Дидериксеном в комнату с Элоди.

— Ну та, за которой мы и пришли.

— Так вы ее брать не приказывали, мы и не взяли, — сказал солдат, почесывая затылок.

Дидериксен охнул, махнул паре ребят, чтобы вернулись. проверили дом. те неохотно, отошли уже на приличное расстояние, пошли в обратную сторону.

— Вы и в самом деле думаете, что Симона шпионка? — сказал Йормунганд. Руки уже саднило от веревки.

— Гарриетт передавал сведения о делах Эдегора прямиком во двор Ингви, а тот — своей сестре, — сказал Дидериксен, — это уже дело верное. А вот ты — вредитель по своей злобе, умыслу или наущению, предстоит только выяснить. ну да у нас мастера такие, все расскажешь, и даже сверх того.

— Не сомневаюсь, — сказал Йормунганд кривя уголки губ.

— Ворожить после того вряд ли сможешь, — продолжал Дидериксен. — Да и в измене обвинят, это точно. Ведь дружбу водил с Гарриеттом, сукиным сыном.

— Да с чего вы взяли, что Гарриетт — шпион? Стаккард сказал? Он же его оговорил, чтобы спасти свою шкуру! Я не могу поверить, что Эдегор принял признания Стаккарда на веру.

— Стаккард привез переписку, — сказал Дидериксен. — Депеши, все-все-все, написанные рукой Гарриетта, и прямо ко двору Ингви доставляемые. Потом их требовалась сжечь по-хорошему, но Игви тот еще бестолочь хранит что надо и не надо на всякий случай. Вот случай и представился. карта от Гарриетта самая точная, какая есть. Хорошо рисовал, зараза.

— И путешествовал много, — произнес Йормунганд одними губами.

— Верно, и везде умудрялся без мыла пролезть. Дружбу водил полезную, с тобой вот, с Валонхеймом, ну и досталось же ему, и еще достанется. Хоть и не как тебе, хе-хе. Куда ж тебя на ночь определить? Не в камеру же садить, сбежишь колдовством своим. О, точно, в цвергу тебя посажу. Вы с ним давние приятели, разделите все тяготы, хе-хе.

Йормунганд прикусил губу.

— Пусть так, — сказал он.

— Ну, спасибо что разрешил, — ухмыльнулся Дидериксен.

Тяжелый засов отодвинулся со скрипом, будто распахнулись двери преисподней. Пахнуло застоявшимся воздухом, вонью и жаром. Запах немытого тела довлел надо всем. Печи потушили лишь недавно, Бьярне собирался отходить ко сну. Он лежал на куче грязного тряпья на сундуке, подтянув колени к подбородку.

На пороге стоял Йормунганд. Всклокоченный, глаз горел как у дикого кота, руки стягивали веревки. Солдат толкнул его в спину, так что он едва не растянулся на полу засыпанным скользкими опилками и мусором. Дверь тут же захлопнулась, заворочался засов.

— Отличая идея, посадить меня в башне с кучей острых предметов, — пробормотал Йормунганд.