В темном лесу свирепая тварь плюется ядом, выгибает шеи, ее не берут ни сталь, ни стрелы. Мечи проходят сквозь тело как сквозь воду, стрелы застревают как в болотной тине. Она никогда не останавливается.

Покрытые ядом с головы до ног, со свернутыми головами, с недостающими конечностями мертвые люди все атакуют и атакуют тварь. В их движениях нет ни страха смерти, ни желания победить. Они никогда не останавливаются.

В полутемном длинном коридоре сквозняк гулял по каменному не застеленному полу. Ни один факел не освещал древнюю кладку, и сырость пропитала воздух. Прислонившись к стене, сидела дочь князя. Она не вышла встречать придворного мага, не взглянула на него ни разу, но это не значило, что его возвращение не волновало ее.

За прошедшие месяцы она похудела, превратилась в тень самой себя, еще тоньше стали пальцы, еще прозрачнее кожа. Кормилица умоляла отца сделать что-нибудь, выдать ее поскорее замуж, в страну с хорошим климатом, солнечными днями и теплыми мокрыми зимами. Элоди не желала покидать родные края, да и отец не хотел с ней расставаться. Да еще отправлять так далеко. Но Элоди видела, что он задумчиво смотрит на ее худое лицо и истончившуюся талию. Рано или поздно он решит ее судьбу, и ей придется покориться.

Если бы Йормунганд решил вернуться в свою северную страну, стал бы он там принцем, думала она. Если бы не случилось того, что случилось при дворе у Альфедра, если бы его положение оставалось бы таким же высоким, хотя бы в стране северян, отдал бы отец ее за Йормунганда? Нет. Она с ним никогда бы не встретилась, твердил ей разум. Но так было бы лучше, думала она. Лучше бы им не встречаться, а если бы встретились, то как равные.

Жизнь шла своим чередом. Всякий раз именно это обстоятельство больше всего удивляло Йормунганда. Случалась трагедия, люди гибли, судьбы ломались, но отступи на шаг — и все та же жизнь продолжается.

В замке Эдегора готовились к праздничному пиру. Во дворе ворочали привозные бочки с вином. Слуги носили безобразные туши животных, которым вскоре суждено стать прекрасными жаркими, обрамленными нежным гарниром из овощей и яиц. Корзинами носили фрукты, в глиняных горшочках перетаскивали запасы меда, сновали мальчишки с кочанами капусты и пучками моркови в маленьких тележках.

Эдегора в расписных деревянных палатах не было. Он не любил всю эту хозяйственную суету, когда замок не принадлежал ему, и всем заправляла его жена. Властная Раннвейг надевала в такие дни самое простое шерстяное платье, убирала волосы под золоченый обруч и ходила широкими шагами по длинным коридорам, раздавая указания и распоряжения. Обычно ее сопровождали две или три служанки, что зорким взглядом следили за остальными слугами и подгоняли лентяев. Не к лицу княжеской жене устраивать выволочки челяди. Если только это не особая челядь, вроде мага, что никак не мог найти двух маленьких ребятишек запропавших неизвестно куда.

Подлива из помидоров подгорела, тесто на пироги получилось пресным, а пыль от гобеленов, которые выволокли во двор проветрить, серым слоем покрыла на два раз вымытые полы в пиршественной зале. Раннвейг была раздражена и шла в крыло, откуда разносился тонкий сладкий запах, устроить выволочку придворному магу за свое плохое настроение.

— Разве у тебя нет теперь собственного мага? — спросил ее Йормунганд вместо приветствия. Он стоял к ней спиной, рукава засучены до локтей, а на руках перчатки из толстой кожи. Из-за его спины Раннвейг не видела, над чем это он так склонился, ей пришлось обойти его со стороны.

Йормунганд чуть ли не носом уткнулся в кипящий в стеклянной бутылочке раствор. Зеленый сладковатый пар поднимался из узкого горлышка и маленькие пузырьки лопались один за другим на мутной поверхности зелья.

— Тебе бы котелок, — сказала Раннвейг. — Да ведьминскую шляпу.

— А эта чем не хороша? — сказал Йормунганд и кивнул на висящую на стене широкополую шляпу с облезшими краями. Как и его старый плащ, она уже утратила цвет, но темно-синий оттенок все еще угадывался в посеревшей шерсти. Раннвейг потрогала ее мягкий край.

— Ничем не хороша, — сказала она.

Йормунганд со вздохом выпрямился. Глаза покраснели и слезились, стеклянные линзы, которые он носил во время опытов, потерялись за время его отсутствия. Теперь он щурился на Раннвейг и вид имел еще более кислый, чем у нее.

— У тебя теперь есть собственный маг, — сказал он, — Поори на него, если очень хочется.

Раннвейг фыркнула.

— Стаккард… — она замялась, раздумывая, что сказать дальше, — Стаккард оказался очень полезен.

Йормунганд поднял руку.

— Даже не буду спрашивать чем, — сказал он.

После поражения Йорда на поляне у деревни, Стаккард успел в одиночку нагнать Валонхейма и предложить взять себя в плен. Поэтому вернувшийся Йормунганд решил было, что опять остался не у дел. Не хватило сил ни рассердиться, ни на удивление. Но князь как будто не заметил возвращение опального князя, а Раннвейг, вопреки ожиданиям, отнеслась к Йормунганду даже благосклонно. Настолько, насколько могла.

— Хлопоты, хлопоты, — Йормунганд вздохнул, он часто теперь вздыхал. — Ты собиралась отчитать меня, помнишь?

— Разве? — Раннвейг рассеяно потеребила ожерелье. Круглый белый камешек обрамляла тонкая филигрань. Бьярне постарался на славу. — Почему так получается каждый раз? Я злюсь на тебя и собираюсь разнести в пух и прах, но стоит перекинуться с тобой парой слов и гнев уходит.

— Это любовь.

Раннвейг рассмеялась.

— Вот уж нет, — сказала она.

Йормунганд улыбнулся. Глаза все еще слезились, так что он утирал их тыльной стороной ладони.

— Ты так и не рассказал, что случилось с Гарриеттом, — сказала Раннвейг.

— Разве? Я рассказывал твоему супругу, Стаккард оглушил меня, а всадники Йорда перерезали весь отряд вместе с Гарриеттом.

— Стаккард говорит другое.

— Да ну? Какая неожиданность. Я оглушил его, а потом перерезал его отряд, а потом впал в раж и перерезал свой? Кровь рекой, кишки наружу, так опьяняет.

— Не ерничай.

— Ох, да ладно тебе, Раннвейг. Стаккард мог что угодно наплести, но его слово против моего, кому ты больше веришь?

— Про тебя всякое говорят.

Йормунганд фыркнул.

— Тогда пожалуйся своему новому личному магу.

— Опять ты за свое.

— А как же.

— Йормунганд, Стаккард говорит, что мои дети… в опасности.

Повисла пауза. Йормунганд не отрывал взгляд от напрягшихся рук. Раннвейг посмотрела на него.

— Это правда? — спросила она дрогнувшим голосом. — Ты поэтому не можешь найти их?

— Я, знаешь ли, маг, а не бог, — тихо сказал Йормунганд, — будь я всесилен, то был бы я здесь?

— И все-таки?

— Я не могу их найти. Они грозились уйти из дома, вероятно, ушли.

— Йормунганд…

— Я не знаю, где они.

— Их больше нет?

— Я найду их, Раннвейг, — последние слова дались ему с трудом.

— Ты обещаешь?

Боже, как это по-женски, — подумал Йормунганд отстраненно.

— Обещаю.

Раннвейг величаво кивнула.

— Так, — сказала она уже властным тоном хозяйки замка. — Фейерверк будет после ужина, как раз зайдет солнце, сразу после песен и обмена дарами.

— Хорошо.

— Изобрази что-нибудь нейтральное. Без излишней скромности, как в прошлый раз. Будут гости.

— Хорошо.

— Что-нибудь такое, изящное, ты сам понимаешь.

— Конечно.

— Нанеси руны на те новые кубки, чтобы не украли.

— Хорошо.

— И вообще, на самое ценное тоже нанеси, понял?

— Да.

— И еще, — сказала Раннвейг почти у двери, — Элоди приболела, ее все время тошнит. Посмотри, что это с ней. Она должна быть на пиру, а не то так в старых девах и останется.

Йормунганд поклонился, прижав руку к сердцу. Едва затворилась дверь, дернул не глядя сумку с инструментами. С потайной полки за камином достал непочатую бутылку зелененькой и затолкал в сумку, сверху всякий тонких силосов и деревянных обрезков. Варево в стеклянной колбочке так и осталось остывать на столе.