Покровительство Раннвейг дало Стаккарду фору. И теперь, едва поднявшись от ног госпожи. он снова оказался в своей стихии, в окружении недоверчивых, злых и насмешливых чужаков.

— Эй, ты новый шут княжны, нэ?

— Шапку с бубенчиками потерял?

— А станцуй что-нибудь!

«На могиле твоей станцую» — Стаккард ловко избегал столкновений с подпившими гостями. Есть дела и поважнее.

Элоди выбралась из угла, где стояла рядом с Йормунгандом, и теперь восседала на почетном месте, как и подобает дочери Эдегора. Она почти ничего не ела, морщась от запаха проносимых мимо блюд. Дэунья качала головой и изредка уговаривала хотя бы пригубить вина.

— Прекрасное платье, госпожа, — сказал Стаккард вместо приветствия. — Серые ленты особенно прекрасны.

— Подходят к цвету лица? — спросила Элоди.

— Разве что к моему. Поскольку вы забыли мое имя, я — Стаккард.

— Все равно не запомню.

— Со временем?

— Думаю, его у нашего знакомства будет не слишком много.

Дуэнья покачала головой.

— Вы ведь уже не подросток, — сказал Стаккард, — но все так же молоды в душе. Могу пригласить вас на танец?

— Мне нездоровится.

— Госпожа моя, — Стаккард придвинулся ближе, так, что его дыхание коснулось щеки Элисбет. — Я могу излечить любую вашу горечь.

Княжна отшатнулась. Тут же за Стаккардом образовался дюжий слуга, готовый защитить госпожу. Стаккард в недоумении уставился, как она, едва не сметая тарелки и опрокидывая кресло, вскакивает и тянет дуэнью за рукав. Под нарумяненными щеками вспыхнул настоящий румянец, но Стаккард знал, что это не смущение — испуг.

Смолкла музыка, гости уставились на него, дамы переговаривались, прикрывая рты ладошками.

Странная семья, — сказал он себе, — странные люди, странные отношения. Как будто из хрусталя, только тронь — звон и трещина. Будь Маркус жив, он бы здорово посмеялся над затруднениями Стаккарда. Маркус умел нравиться людям, его любили куда больше Стаккрада, даже то, что проклятый одноглазый был виновен в гибели его лучшего друга, Стаккарду пришлось уходить так спешно, как только мог. Йорд, похоже. надеялся, что Стаккард сгинет в местных лесах, но нет. Теперь Йорд возвращается домой без славы, без чести, и без Раннвейг. Даже Дочери не помогли.

— Витаешь в облаках? Раздумываешь, как бы напугать невинных дев? — голос Валонхейма заставил Стаккарда вздрогнуть.

— Твоя сестра слишком пугливая даже для невинной девы, — сказал он.

— Смотри, укусит со сраху, — сказал Валонхейм. Он выглядел усталым, как будто подготовка к пиру и сам праздник и в самом деле измотали его.

— Тебе нужна моя помощь? — осведомился Стаккард.

— Можешь подмести залу после пира, — сказал Валонхейм.

— Могу зачаровать метлы, так, что они сами подметут.

— Не надо. Слышал я об одном таком случае, но все закончилось плохо.

— Как друг Йормуна, ты удручен положением, в котором он оказался?

Валонхейм пригладил тонкие, торчащие над губой усики.

— Я не друг Йормуну и я не враг ему, я не слежу за его судьбой. Мне по-настоящему жаль Гарриетта, он было хорошим человеком, пока Йорд с твоей помощью его не убил.

— Эй, не вини меня, это война и…

— Да, потому ты еще жив и рассказываешь сказки, которые Гарриетт не может не подтвердить, ни опровергнуть.

— Господин мой…

— Ох, не паясничай. Я редко демонстрирую свое пренебрежение в лицо, но ты у нас исключение. Захочешь помочь по хозяйству, жду тебя с метлами после пира, но лучше — не утруждайся.

Валонхейм отряхнул невидимые пылинки с плеча и едва наклонил голову, прощаясь. Даже в шумном зале Стаккард расслышал мерный звук его удаляющихся шагов.

— Меня отчитал бастард, — Стаккард взъерошил короткие волосы. — Будет сложно.

Он пригляделся к остальным гостям. Отдаленность от Гладсшейна давала о себе знать, люди не особо походили на разношерстный двор Альфедра, но и здесь интересных людей хватало. Когда они подходили с выражением почтения к Эдегору, Стаккард постарался запомнить некоторые имена. Ближайшего соратника Эдегора зовут Хальдор. Высокий, с густой коричневой бородой, в которую едва закралась седина. Вот он обняв жену, подливает ей темно-красное неразбавленное вино. Он прячет губы в ее волосы и улыбается. Тонколицый, угловатый как подросток, но уже с плешивой головой Сёрен перебирает звенья золотой цепи на шее, пальцы желтые, костяшки торчат. Он немногословен и часто кашляет в кулак. Как ясень среди степи сидит Хенриэтте, дальняя родственница Раннвейг, принятая ко двору из милости. На ней платье не по фигуре, слишком обтягивающее могучие прелести, но сотрапезнику она нравится. Лицо Сверре пересекает шрам задевший часть щеки и губы, так что застыла вечная ухмылка. На женщинах многослойные украшения, одежда мужчин вышита камнями и бисером. Стаккард склонил голову, Магнус назвал бы собравшихся божками переполненными подношениями, каких видели они во время путешесвий, покоряя новые земли воле Альфедра.

Темное одеяние с капюшоном приготовлено заранее. Дуэнья подала его Элоди, едва они оказались вне замковых стен. Дождей не было, но земля почему-то потемнела от влаги, прямо посреди лужи лежал бородой кверху внучатый племянник Эдегора Йенс. На молодом лице можно было бы рассмотреть следы от оспы, если бы дуэнья прихватила бы с собой факел. Луна еще только народилась, так что переодеваться пришлось в ее тусклом свете. тишина, нарушаемая лишь храпом Йенса пугала. Губы у Элоди дрожали, пусть и старалась она держать лицо.

— Ох, не доверялись бы вы вертихвосту этому, — причитала старушка, помогая Элисбает попасть в рукава.

— Я пила твой отвар, и он не помог, — шикнула Элоди. — Не надо было меня жалеть и дать верное средство, а не водичку.

— Так я все как надо заварила, — сказала дуэнья, старательно прилаживая шнуровки прятавшие блеск праздничного платья. — Колдун лучше не справится. А ну как потом и вовсе родить не сможете?

— Пусть, — сказала Элоди.

— Госпожа моя…

— Хватит!

— Да что же он с вами делать будет? Неужто вы ему в таком виде покажетесь?

Элоди нахмурилась. До этой минуты она не думала, что будет делать с ней Йормунганд. Не верилось, что он намеренно причинит ей боль, и что перед ним придется раздеваться, и он будет… А что он будет?

— Не ходите, — взмолилась дуэнья.

Элоди опустила взгляд на начавший полнеть уже живот.

— Он даст мне другой отвар, — сказала она с долей сомнения, — сильнее. Я усну и проснусь уже без… опухоли.

— Да как же вы так о дитя?!

— Это не дитя! — вспылила Элоди. — Дрянь внутри меня! Поди, посмотри, ждет меня или нет?

Йенс всхрапнул, обе женщины притихли, прислушиваясь к спящему. Но здоровяк повернулся на бок и неожиданно надул в штаны, так что Элоди поморщилась, а дуэнья покачала головой. Йенс потер затылок, почесался, но так и не проснулся.

Дуэнья недовольно шурша юбками выглянула за ворота.

Йормунганд стоял у самой калитки. Рядом ожидала крытая повозка, возница нервничал и крутился, будто сидел причинным местом на занозе.

— Ждет, — шепнула дуэнья, вернувшись к Элоди.

— Хорошо, — сказала Элоди и громко вздохнула.

— Берегите себя, госпожа, — пробормотала дуэнья.

— Я уже разок себя не поберегла, но теперь-то все будет хорошо, — сказала Элоди.

Дуэнья слышала, как стукнула калитка и через минуту шум удаляющейся повозки.

— Не убежишь от судьбы, от судьбы-то не убежишь, — бормотала старушка, возвращаясь темными коридорами в каморку при покоях госпожи.

Подготовить что-нибудь толковое за короткий срок Йормунганд не успел. Он рассчитывал на отчаяние Элоди, которой не терпелось избавиться от плода. Йормунганд не сомневался, что она уже пила отвары из ягод можжевельника и морского лука. Оставалось только поразиться цеплянию за жизнь существа внутри нее. Йормунганд прикидывал, как сможет использовать княжну в будущем, но пока он был ей нужен больше, чем она ему.