Неждана вывели на середину.

- Молви кратко и по делу, - приказал Изяслав. Неждан пошмыгал носом и заговорил хриплым простуженным голосом:

- Значит, два дня тому назад все это случилося. Под вечер выбрались мы к речке Березянке и стали к ночлегу изготовляться. Поразбрелись вои-то кто куда, токмо дружинники Святополковы держались все время купно. Возчики коней распрягали, челядинцы княжеский шатер ставить начали. Тут-то полки Всеславовы и нагрянули. И ведь заприметили ворога дозорные наши, тревогу подняли, а вот совладать с полочанами мы уж не смогли. Обложили нас со всех сторон и выскочило их из лесу конных и пеших - тьма! Да как начали они нас гвоздить топорами да стрелами бить. - Неждан со вздохом покачал рыжей головой с завязанным глазом. - Как снопики люди валились.

- Много ли воинов было у князя Святополка? - спросил Святослав.

- Конных гридней сотен пять да пешцев тыщи четыре, - помедлив, ответил Неждан.

- Ты видел, что сталось с князем Святополком? - обратился к сотнику Изяслав. - Молви всю правду, какая ни есть.

Неждан знал, что находится пред очами великого киевского князя и отца Святополка, поэтому от избытка почтения даже перекрестился.

- Говорю все как на духу, пресветлый князь. Извиняй уж меня сироту, коль я не доглядел чего. Сутолока большая там была, когда, значит, сошлись мы с полочанами в топоры да и темненько уже было.

- Ты видел Святополка иль нет? - нетерпеливо повторил Изяслав.

- Поначалу-то, когда сеча началась, видел я его, - волнуясь, заговорил Неждан, то и дело вытирая рукавом сопли, текущие из носа. - Бился на коне князь Святополк под стягом своим червленым во главе дружины своей. Хоть и нажимали на них сильно полочане, но дружинники Святополковы держались крепко. Звон мечей дюже громкий стоял, от людей и коней побитых снег аж красным стал. Опосля… - Неждан вдруг замолк, напряженно пытаясь что-то вспомнить, но никак не мог, отчего на его обмороженном лице с рыжей бороденкой появилось выражение досады.

- Опосля чего? - спросил Изяслав.

- Опосля того, как упал стяг княжеский да как погнали нас полочане кого по реке, кого по лесу, я князя Святополка более не видал, - сказал Неждан и грустно вздохнул. - К тому же стрела прилетела - хоть и на излете была, но глаза лишила, окаянная!

- Может, ты коня княжеского видел с пустым седлом? - допытывался Изяслав.

- Коней-то пустых там много бегало, но был ли среди них Святополков, про то не ведаю, пресветлый князь, - поклонился Изяславу Неждан. - У князя Святополка каурый конь был, а лошадей такой масти у его гридней было немало. Может статься, и спасся княже Святополк. Стемнело-то быстро, не могли ведь полочане всех наших посечь.

- Ладно, Неждан, за глаз потерянный получишь от меня гривну серебра, - сказал Изяслав, - а теперь ступай.

Дружинники набросили на плечи сотнику овчинный тулупчик и вывели из шатра.

В воцарившемся молчании все взирали на князя Изяслава, который был мрачнее тучи. Было видно, что тревога за сына вытеснила в нем все прочие заботы.

- Завтра на рассвете опять на приступ пойдем, - глухо промолвил Изяслав и уронил голову на согнутую руку.

Князья и воеводы, не произнеся ни слова, покинули шатер.

* * *

После восьмого штурма воины Ярославичей ворвались наконец в Минск. Но упорные минчане заперлись в детинце, грозно возвышавшемся на крутом холме в излучине скованной льдом реки Свислочи.

В полон ратники Ярославичей не взяли ни одного человека. Мужчин было приказано убивать, а женщины и дети, видимо, с начала осады укрывались в крепости на холме.

- Вот придет Всеслав, он повыщеплет из вас перья, петухи киевские! - кричали с башен детинца его защитники. - Ужо полакомится зверье лесное вашей мертвечиной, олухи черниговские!

Изяслав в гневе велел поджечь город, в котором не было ни одного каменного дома, лишь деревянные. Минск запылал. Всеволод бросился к старшему брату.

- Разум твой от злости помутился, князь киевский. Церкви жжешь!

- А ты, я вижу, Божьего гнева испугался, брат? - огрызнулся Изяслав. - Всеслав-то храмы грабит и на небо не смотрит!

- Со святотатца пример берешь, великий князь!

- Мне от Господа милостей ждать нечего, ибо я на еретичке женат и с еретичками дружбу вожу, про то печерские монахи уж с каких пор талдычат. Так что напрасны твои упреки. Мокрому вода не страшна!

Всеволод не унимался и обратился за поддержкой к Святославу:

- Почто молчишь, брат? Вразуми же Изяслава, остуди гнев его.

Святослав ответил уклончиво:

- Великий князь - великий гнев, а голубь ястребу не советчик.

Плюнул в сердцах Всеволод и ушел в свой шатер.

Слышал перепалку князей и Олег. Хотя в душе не одобрял он поступок Изяслава, но не мог и корить дядю за его жестокость, ибо сам видел, сколь дорогой ценой были взяты минские стены. Не одна сотня черниговцев, переяславцев и киевлян расстались с жизнью за две недели осады.

По-прежнему не было вестей от Святополка. Жив ли он? И, если жив, не в плену ли у Всеслава?

Ночью Олег долго не ложился спать, все не мог оторвать глаз от огненного зарева, с треском выбрасывающего в темноту ворохи светящихся искр. Сполохи от сильного пламени плясали над верхушками ближайших сосен. На несколько перестрелов от огромного пожарища было так светло, что хоть горох собирай.

На военном совете Всеволод предложил не штурмовать минскую крепость - «Зачем зазря воинов губить? » - и двигаться на поиски Всеславовой рати. Но на этот раз Изяслав настоял на продолжении осады до взятия детинца. «Всеслав от нас не уйдет, а Минск я все равно возьму, даже если моей дружине придется мертвечину жрать!»

Озлился князь Изяслав, крови жаждала душа его, истомила его неизвестность о судьбе Святополка, доводили до бешенства обидные слова со стен.

Святослав подливал масла в огонь:

- Верно мыслишь, великий князь. Срам с нашим-то войском без победы из-под Минска уходить.

Три дня воины Ярославичей выламывали тараном двойные ворота детинца, после чего с боем вломились в крепость. Недолгой, но яростной была эта последняя битва. Все защитники детинца полегли до последнего человека. Не только мужчин, но и подростков приказал убивать князь Изяслав.

В самых больших хоромах минского детинца князья-победители закатили пир по случаю победы. В погребах и меду-шах взятой крепости оказалось немало разнообразной ест-вы. Было и пиво густое, и пахучий хмельной мед.

За столами в просторной зале расселись бояре киевские, черниговские и переяславские. Все те, кто делили с князьями своими ратные труды.

Во главе застолья восседали Изяслав, Святослав и Всеволод.

Однорядки[93] на князьях были из дорогого мухояра[94], расшитые золотыми нитками. У Изяслава на голове была золотая диадема - знак великокняжеской власти. По правую руку от князей сидели княжичи Ярополк, Олег и Роман.

Красавец Ярополк был в малиновой приволоке[95] из блестящего атласа, его светло-русые волосы, расчесанные на прямой пробор, отливали блеском в пламени светильников. Удалой сын у Изяслава! Хоть и запрещал ему отец лезть на рожон, однако Ярополк в сече всегда впереди был. Одним из первых на стену поднялся во время последнего приступа и в схватке с защитниками детинца показал себя умелым рубакой. С Романом Ярополк быстро нашел общий язык, тот тоже был из породы сорвиголов да и годов обоим было по восемнадцать. Олег, более серьезный и молчаливый, казался Ярополку слишком взрослым.

Быстро устал Олег от пьяной похвальбы и ушел с пиршества, когда запели свои прибаутки ряженые весельчаки-скоморохи, которых возил за собой в обозе князь Изяслав. Не пилось Олегу и не елось после всего увиденного за последние дни: перед глазами было испуганное лицо заколотого им минчанина, еще юного отрока, не выходили из головы изуродованные мертвецы, рядами лежащие на снегу, раздетые и разутые - грабить убитых врагов никогда не воспрещалось. И эти гнусные насилия дружинников над пленными минчанками, иных бесчестили прямо на глазах у детей, и некому было за них заступиться, ибо их отцы, сыновья, мужья, братья лежат убитые. Как страшен лик войны! Сражаясь с половцами, Олег не испытывал таких угрызений, те были нехристями, а тут христиане бьются с христианами, русичи с русичами.