Покуда Эмнильда находилась в Печерской обители, в Вышгороде опять объявился Изяслав, приехавший порадовать мать успехами ее сына в греческой школе. То, что Эмнильда отправилась к печерским монахам, не понравилось князю, который не замедлил высказать свое недовольство посаднику.

- Так-то ты волю мою исполняешь, Огнив. Потакаешь княгине в ее сумасбродстве! Эдак она и вовсе в Монастырь жить переберется. Что-то не замечаю я перемен, обещанных тобою, а ведь все сроки прошли.

Огнив нагнал на себя таинственности и с робостью в голосе заговорил:

- Диво-дивное случилось с Эмнильдой, княже. Даже не знаю, как тебе об этом поведать. Не иначе, Дух Святой снизошел на нее, потому-то я и отпустил ее в Печерский монастырь, дабы через посредство печерских схимников обратилась Эмнильда прямо к Богу за растолкованием.

- Какой еще Дух Святой? - рассердился Изяслав. - Что за чушь ты мелешь!

- Это не чушь, а правда, княже, - сказал Огнив и перекрестился. - Самая что ни на есть! Каждый в тереме подтвердит сие.

- Что подтвердит? Говори толком, борода!

- Я про то, что забеременела Эмнильда не от человека, но от Духа Святого.

- Что-о?! - Изяслав грозно поднялся со стула.

Огнив в страхе упал на колени и испуганно забормотал, торопливо крестясь:

- Не виноват я, княже!.. Видит Бог, не виноват!.. Глаз не спускал, денно и нощно следил!..

- Так, может, от тебя, пса шелудивого, и забеременела Эмнильда? - Изяслав сгреб дрожащего Огнива так, что на том рубаха затрещала. - Молви правду, иначе я за жизнь твою и ногаты[103] не поставлю, ты меня знаешь!

Немало клятв и заверений было произнесено бедным Огнивом перед грозными очами великого князя, немало прозвучало из его уст униженных просьб и сетований по поводу недоверия к самому преданному слуге. Однако смягчить Изяслава посаднику не удалось; князь решил дождаться возвращения Эмнильды, чтобы от нее самой все вызнать наверняка.

Эмнильда вернулась поздно вечером. Вид Изяслава, выбежавшего на двор, чтобы помочь ей сойти с коня, смутил и одновременно раздосадовал княгиню. Эмнильда ничего не ответила на приветствие, изобразив на лице сильную усталость. Сойдя с коня, она оттолкнула руку Изяслава и оперлась на локоть Лазуты. Служанка помогла своей госпоже добраться до опочивальни. Эмнильда попыталась отдалить неприятное объяснение хотя бы до завтрашнего дня, велев Лазуте передать князю, что у нее сильно болит голова.

Но князь Изяслав был из породы людей, которые очень болезненно воспринимают посягательство на свою собственность - тем более такую! К тому же он заподозрил Эмнильду в чудовищном обмане. Прикрываясь набожностью, она, похоже, завела себе другого любовника, но госпожа природа вывела обманщицу на чистую воду!

С этого и начал свои обличения Изяслав, ворвавшись в спальню к Эмнильде. Он сорвал с нее все одежды, дабы ее большой живот служил дополнительным обличением к его гневным словами.

- Ты сама распустила слух, будто ночью тебя посетил Дух Святой, негодница? Иль с чьей-то подсказки? - орал Изяслав, и его зычный голос далеко разносился по притихшему терему. - Ну, хитра! Не 'зря листала богословские книжонки! Так ты, стало быть, новоявленная Дева Мария, а тут у тебя помазанник Божий. - Изяслав хлопнул Эмнильду по животу и грубо расхохотался. - Чего же ты краснеешь, приснодева? Рассказала бы, как совокуплялась с духом святым. У этого святого духа бороденка случаем не рыжая?

Изяслав наградил Эмнильду пощечиной и вырвал из ее рук покрывало, которым она пыталась прикрыть свою наготу.

- Сознавайся, грешница, с кем блудила? - наступал на Эмнильду Изяслав.

Эмнильда зарыдала в голос.

При виде потоков слез Изяслав обрел уверенность, что его догадка верна, а значит, надо еще немного надавить, чтобы гнусная притворщица выложила все начистоту.

- Говори же. Ну!.. Говори! - надрывался Изяслав. - Сознавайся, гадина! Кто он?

Эмнильда глядела на Изяслава глазами, полными слез, и молча трясла головой. За целый час она произнесла всего одну фразу: «Оставь меня, княже. Мне плохо!»

Она и впрямь чувствовала себя ужасно: голова разламывалась от криков Изяслава, усилилась боль в груди, мутило.

Потеряв терпение, Изяслав схватил Эмнильду за волосы и швырнул на пол. Но и лежа на полу, закрывая лицо от ударов, женщина только громко стонала. Наконец она потеряла сознание.

Изяслав сбегал за Лазутой, которая привела княгиню в чувство.

- Госпожу надо уложить в постель, - сердито глянув на Изяслава, промолвила служанка.

- Сначала пусть скажет, кто ее обрюхатил! - рявкнул Изяслав.

У Эмнильды пошла носом кровь. Лазута хотела приподнять ее, чтобы усадить на скамью, но княгиня вдруг дико закричала, схватившись руками за живот; у нее начались схватки.

Изяслав посчитал это притворством.

- Ори громче, греховодница! Никто тебе не поможет.

Эмнильда корчилась на полу, кусая губы и исходя протяжными стонами, у нее между ног набежала целая лужа крови. Лазута умоляла князя помочь ей уложить роженицу на кровать.

Изяслав, увидев кровь, побледнел, в его глазах появился испуг.

Князь и служанка перенесли стонущую Эмнильду на широкую постель, затем Лазута вытолкала Изяслава за дверь.

Сидя в одиночестве, не отрывая взора от горевшей перед ним на столе свечи, Изяслав с замирающим сердцем прислушивался к крикам. К беготне служанок у себя над головой - женские покои находились на втором ярусе терема. На лбу у князя холодными каплями выступил пот. Он вздрагивал всякий раз, когда усиливались крики роженицы, сжимал виски пальцами, если вдруг следовала долгая томительная пауза безмолвия. Крики заставляли сердце Изяслава биться в тревоге, тишина давила. В сильном мужчине вдруг поселилась робкая душа ребенка.

Эмнильда скончалась в полночь, разродившись недоношенным плодом.

Ода, погостив у Всеволода две недели, вернулась домой, полная самых приятных впечатлений. Юная жена Всеволода, черноволосая дочь степей с таинственным взглядом глаз-миндалин, покорила ее своим умением достойно держаться в незнакомой обстановке, каким был дворец ее мужа. Как, наверно, непривычно было ей первые дни в этих залах после тесного войлочного шатра в степном становище.

Не зная ни слова по-русски, половчанка была вынуждена общаться через толмача и с мужем, и с русской прислугой, и с женами бояр, которые набежали поглазеть на дочь хана. После крещения она получила христианское имя Анна.

Вот почему Оду покоробила злая ирония Святослава, спросившего ее: «Ну, как там выглядит степное чудо?»

Ода без колебаний встала на защиту половчанки, выставив ее как можно в более приглядном свете: и умная, и красивая, и скромная. В конце добавила, что русские одежды ей к лицу.

- Дочки Всеволода ладят с мачехой? - спросил Святослав.

- Не ладят, - честно призналась Ода, - они вообще не видятся с ней.

На пасхальные торжества Святослав со всей семьей отправился в Переяславль.

В столицу Всеволода кавалькада черниговского князя въезжала в Вербное воскресенье[104]. На сторожевой башне ударил колокол, возвещавший о прибытии долгожданных гостей, ему откликнулся другой на дворцовой башне.

Тесный детинец Переяславля был плотно застроен деревянными церквями и хоромами бояр. Куда ни глянь, всюду над редкими купами деревьев, над частоколами и голубятнями возвышались угловатые двухярусные домины с маленькими оконцами, крыши теснились одна к другой.

Над всем этим, справа и слева, реяли православные кресты на тесовых, будто чешуйчатых, куполах церквей. В небесной синеве над колокольнями и кронами высоких тополей, хлопая крыльями, проносились стаи белых и сизых голубей.

Ощущение праздника царило на узких улицах, заполненных нарядно одетыми людьми. Женщины и дети махали пучками цветущей вербы, девушки протягивали пушистые веточки дружинникам Святослава либо засовывали их под уздечки коней. Мужчины степенно снимали шапки, приветствуя черниговского князя.