— Я однажды на спор залез на самый верх, — хвастается Лидер у меня за спиной. — Ещё неофитом был.

Я оборачиваюсь, чтобы покрутить у виска, но Эрик жестом руки, нарочито по-джентельменски, приглашает меня взойти на на ржавые подмостки первой. Не скрою, мне любопытно, что там, за Стеной, но этот механизм, по которому лихо скачут патрульные, вспугнутые внезапным появлением Лидера, не внушает мне доверия. Кажется, в этой дурной фракции я испытала всё, что только можно и нельзя, осталось только героически свернуть себе шею.

— Ладно, — я крепко хватаюсь за перила, осторожно перешагиваю три ступеньки, понимаю, что на мне надета проклятая синяя юбка. Бессознательно хватаюсь за подол, удерживаю его на месте — резкий порыв ветра холодит мне бёдра и открывает вид не совсем приличный.

— И чего я там не видел?

 Эрик стоит на два шага ниже меня, полностью отсекая мне путь назад, нахально гнёт бровь, едко ухмыляется одним уголком губ. Прячу усмешку в вороте пиджака — в нашем случае ремарка вполне логичная, зато буду падать — поймает. Я надеюсь.

— Держись лучше обеими руками.

Под его немалым весом площадка характерно скрипит и едва качается, а я стараюсь не смотреть вниз.

9. Решительная

Я стою на широкой смотровой площадке, крепко держусь за ограждение — боюсь, что ветер просто вынесет меня с неё. Глаза слезятся, голова кружится, эта необъятность, открывшаяся моему взору, поглощает меня целиком. Я привыкла к серым, бетонным коробкам, металлу и стеклу — всё это ограничивало моё жизненное пространство в родной фракции в течение двадцати шести лет. Стараюсь не смотреть вниз, возможно, я даже боюсь высоты, но у меня ни разу не было шанса проверить это до сегодняшнего дня.

Над моей головой ровный электрический гул соединяется с граем чёрных воронов.  Они качаются на высоковольтках и даже не представляют, что пробегающий по ним ток может поджарить их за несчастные доли секунды — бездыханные комки перьев и костей патрульные сбрасывают за Стену носком сапога.

Чистое, утреннее солнце трогает бесконечные заболоченные поля, гладкие, голубые озёра и песчано-рыжие берега — многолетние наслоения радиоактивной пыли. Скелеты рухнувших спутников, гигантские тарелки антенн радиосвязи, присыпанные жёлтым песком — на их фоне старый пассажирский лайнер, упавший вниз брюхом, кажется почти игрушечными. Рваные, низко ползущие облака подсвечены красным; обломки, хвосты, лопасти, сухие древесные стволы с корявыми пальцами-ветвями — пустыня, на сколько хватает глаз, безжизненная, страшная и величественная одновременно. Это то, что досталось нам в наследство после Великой Войны.

— Как тебе?

— Красиво, — выдыхаю я. Отвлекаюсь от созерцания пейзажа, когда его руки устраиваются на ржавом ограждении по обе стороны от моих; я чувствую тепло его кожи ярким контрастом к прохладе металла, ещё не успевшего нагреться после ночи. — Красиво и жутко.

Делаю полшага назад, ощущаю лопатками жёсткость его груди; мою оголённую шею накрывает мелкой дрожью — я ощущаю тёплое дыхание Лидера совсем близко.

— И ради этого мы приехали? Чтобы я сказала, как мне? — не скрываю сарказма, чуть поворачиваю голову, чувствую, как мне колет висок его небритая щека.

— А почему бы и нет?

Странно, что после всего, что было между нами, он всё ещё старается удивить меня. Вспоминаю Лори, и это её ядовитое «не обольщайся». Интересно, она тоже была здесь?

— Они пробрались в Эрудицию во время бури — разведка нашла следы. Кто-то выдал им снарягу. Среди нас их агент.

Мне становится холодно от его слов, хватаю себя за плечи, растираю кожу под тонким хлопком пиджака. Эрик обнимает меня, повторяя линию моих согнутых рук.

Я могла сталкиваться с предателем каждый день, могла оказывать ему медицинскую помощь, спокойно ходить мимо, не представляя, насколько я беззащитна. Я слышала, о чём втихую переговариваются пациенты, какие дикие теории выдвигают мои собратья по фракции, напуганные до паники вчерашним захватом. Послание изгоев очевидно — пока мы не сдадим Джанин, будут умирать люди. Они хотят довести нас до травли. Напряжение растёт, доверие к власти падает, скоро мы все начнём подозревать друг друга в связи с повстанцами. Я могу только представить, к чему это может привести.

— И что делать? — как будто от меня зависит что-то, кроме моей работы. Я растеряна этой новостью, и я всё ещё не знаю, как мне реагировать на его откровенность со мной в таких серьёзных вопросах.

— Тебе? Быть внимательной и осторожной, — Эрик крепче прижимает к груди мою спину, под задравшейся тканью рукава я вижу чёрные линии татуировки на его широком запястье. Не могу удержаться, обвожу узор кончиком ногтя. —  Марса очень удачно сбросили со счетов, но он также хорош во внутренней разведке, как и во внешней. Завтра у неофитов начинается второй этап подготовки, под ним мы прикроем общий тест на сыворотке правды. Он обязателен для всех, но ты ничего не бойся. Ответишь на несколько вопросов и всё.

— Вдруг он не один? — я всё ещё размышляю над его предыдущей фразой.

— У меня есть круг подозреваемых, но я пока не могу понять мотивы.

— Мне страшно, — говорю вслух то, что волновало меня многие и многие часы в переполненном лазарете лихачей, после того, как я впервые увидела его с оружием в руках. — За тебя. Не хочу тебя штопать.

Это признание вырывается неожиданно как для него, так и для меня —  я чувствую, как он шумно втягивает носом воздух и забывает выдохнуть. Эгоистичный страх за целостность своей собственной шкуры идёт вразрез с желанием защитить других — гены Отречения не обманешь. Я знаю, мама не задумываясь отдала бы жизнь за меня или отца, и я понимаю, что внезапная смерть моего нынешнего Лидера выбьет и без того шаткую почву у меня из-под ног.

— Знаешь, на войне есть чёткие правила, — его голос звучит тише, крадётся прямо под  кожу вместе с порывами прохладного ветра. — Это я пытаюсь вдолбить неофитам. Если у тебя холодная голова, ты следуешь инструкциям и не разводишь сопли, с тобой ничего не произойдет, — он небрежно целует меня в растрёпанную макушку. — Со мной ничего не случится.

Кажется, после вчерашнего нападения в Чикаго не осталось безопасных мест. Моя фракция ещё долго не оправится — потери слишком велики,  мой дом теперь окружён руинами, и вернуть всё, как было, практически невозможно. Мне никогда не стереть из памяти сваленные, как попало тела с пробитыми лбами, кровь и надрывный плач, лишь здесь, возле Лидера Бесстрашных, я чувствую, что защищена по всем фронтам.

Я поддаюсь внезапному порыву, разворачиваюсь, смотрю ему в глаза. Я словно в центре заболоченной пустыни там, за Стеной; свинцовая топь проглатывает меня целиком, сдавливает грудь стальным обручем — я не могу дышать. Казалось бы, пропадать и падать дальше некуда, но каждый раз рядом с ним я испытываю все оттенки эмоций, ранее неведомых мне — от робкого восхищения до горячего желания быть с ним здесь и сейчас.

Поднимаюсь на носочки, неловко, по-девчачьи целую его в щеку, обнимаю за шею, тычусь носом в распахнутый ворот лидерской формы. Действительно, я не вышла ростом и едва достаю ему до подбородка; к каблукам я привычна, и ощущаю себя гораздо увереннее, когда во мне плюс десять сантиметров роста, но здесь на них легко переломать себе ноги.

— Говорили мне, не обижай девочек, они вырастут и очень пригодятся, — он ухмыляется своей шутке-самосмейке и теснее обнимает меня.

— Ну и свинья же ты, Эрик! — притворяюсь возмущённой, бью его кулачком в грудь.

— Свинья, значит?! — Эрик подсекает меня, я теряю равновесие над ограждением, чувствую под поясницей жёсткий, скрипучий металл. От дремучего страха за свою жизнь воздух застревает в лёгких, но закричать я не успеваю — он прерывает моё неумолимое падение за Стену, придержав за локти.

Ребячество. Злюсь, закатываю глаза и рывком освобождаю руки.

— А вдруг предатель я? — прохожусь по его чрезмерной самонадеянности, получаю в ответ долгий, колкий взгляд сквозь ртутный прищур, от которого у меня подгибались колени в первые дни работы у лихачей. Ничего не изменилось с тех пор.