Мне тогда было тринадцать, и не было никакого Восстания, и перспектива ползать под пулями не висела надо мной Дамокловым мечом. Сейчас я вижу кровь и боль почти каждый день, а ежеминутно держать баланс на грани жизни и смерти меня не готовили. Осознание этого пришло само, наползло, как штормовая туча на ночной горизонт почти незаметно, я надломилась, уверенность в завтрашнем дне исчезла, растворилась, как утренняя дымка тумана; мне не нужен психолог, чтобы понять в каком я дерьме. Не только я, мы все.

— А ты как была мелкая, так и осталась! — ну вот, опять, словно десятка лет как не бывало. Он откровенно издевается надо мной, смотрит прямо в глаза и скалится, а я по-прежнему закипаю, наливаюсь злобой, забываю, что я уже давно не мелкая, тощая девчонка, а вполне взрослый, состоявшийся Эрудит, который наточил зубы и теперь умеет за себя постоять.

— А ты как был засранцем, так и… — не успеваю закончить фразу; Эрик хватает мою шею и рывком тянет на себя. Инстинктивно выставляю вперёд руки, упираюсь ему в грудь, пытаюсь выдержать стремительно убывающее между нами расстояние. Кажется, забываю, как нужно дышать — влажный поцелуй с привкусом табака напрочь выметает из моей головы даже элементарные рефлексы.

Я не настолько пьяна, чтобы потерять над собой контроль, но осмелела достаточно, чтобы на поцелуй ответить. Мою стройную систему анализа данных снесло, остался лишь мерцающий синий экран и набор цифрового кода «Ошибка ввода данных»; я комкаю на его груди податливый хлопок, стискиваю ткань в кулаке, тяну на себя. Алкоголь задвигает в тёмный, пыльный ящик все навязанные цивилизацией стереотипы и социальные нормы. Чёртов инстинкт самки, всегда хочется того, кто сильнее — духом, телом, всем вместе в совокупности, не важно. Хочется того, с кем можно без оглядки забыть обо всём, прекратить строить из себя сильную, когда беспомощно сжаться в комок у стенки кажется единственным выходом.

Как долго у меня не было секса, и можно ли назвать сексом пребывание в организме члена в среднем в течение семи минут, да было так давно, что я уже и не помню это ощущение. Может, предупредить, что в этом деле я не очень.

— А я проверю. — Кажется, я произнесла это вслух, бестолочь. Эрик прижимается лбом к моему, крепко удерживая меня чуть ниже затылка, а мне становится до жути весело; кусаю губы, чтобы не рассмеяться. — Идём.

Я плотнее кутаюсь в сползший до пояса жилет; Эрик снова крепко берёт меня за руку и стремительно тащит к той чёртовой лестнице наверх, но теперь мне кажется, что я взлетаю по ней.

5. Неверная

В Яме давно прогремел отбой, фракция спит, лишь ветер рвёт стылую тишину, мечется в пропасти, рыдает, будто в след мне. Предупреждает, что мой опрометчивый поступок не растворится, как сон на рассвете, встанет костью в горле, мешая мне жить и думать, но сейчас мне на удивление всё равно. Я не успеваю за ним, почти срываюсь на бег, мокрая хоть выжми — на обратном пути водопад я прошла неудачно. Мозг соображает вполне здраво, но вот координация не к чёрту, поскальзываюсь, чуть ли не в пропасть падаю — остаток пути Лидер с матами тащит меня почти под мышкой.

В темноте Эрик дважды промахивается мимо слота электронного замка, я дважды умерла, пока красная лампочка не сменила свой цвет на зелень — кажется, я так не возбуждалась в жизни.

Слышу монотонный гул снаружи; багровая взвесь затмевает город и липнет к стеклам. Луна занавешена ржавой отравленной пылью, её свет лижет монолитное окно от пола до потолка, в котором мрачный, мёртвый Чикаго, охваченный штормом, виден, как на ладони. Обширная лидерская студия тонет в глухих тонах бордо, вместо яркой желтизны чистой луны и звёзд — явление редкое, красивое и столь же опасное. Остаться на улице в бурю или высунуться в окно по пояс означает скостить себе десяток лет жизни — радиация за пределами Стены всё ещё высока.

Ткань под моими пальцами трещит, а локти не вмещаются в дверь, я больно ударяюсь о стальной проём — мы вваливаемся в квартиру спаянным клубком разгорячённых тел. Эрик избавляется от майки раньше, чем я успеваю разодрать её в клочья; зрение давно привыкло к темноте, и у меня перехватывает дыхание. Большое, сильное тело в росчерках давних шрамов, с парой бледных, круглых следов от пуль чуть выше грудины. Спросить бы о каждом, обрисовать собственными поцелуями карту его жизни после ухода из родного дома, но не сейчас, а может, и никогда — плевать.

Безуспешно борюсь с пряжкой ремня; это происходит обоюдно — его руки мешают мне справиться с застрявшим на полпути бегунком молнии.

— Чёрт! — ломаю ноготь, непроизвольно тяну колючий, отломанный кончик в рот.

Меня слегка штормит, Эрик разворачивает меня к себе спиной, а мой затуманенный разум описывает перед глазами ещё один круг. Чувствую его нетерпеливое дыхание на моей шее, плотное кольцо горячих рук, скользящих от груди и ниже в поисках застёжки. Бессознательно прижимаюсь к нему ближе, прогибаюсь в пояснице — его очевидное желание твёрдо упирается мне в крестец. Он ловко справляется с пуговицами на моих плачевно рваных форменных штанах, резко тащит вниз мокрую джинсу вместе с бельём — ткань скатывается в жгут, больно царапая чувствительную кожу на бёдрах. Эрик почти бросает меня грудью на комод в прихожей.

Не вижу, что происходит у меня за спиной. Предвкушение отзывается дрожью вдоль позвоночника; я слышу звон расстёгнутой пряжки и несвязные ругательства сквозь зубы — не у меня одной терпение на исходе. Я плотно стреножена узостью спущенных до колен штанов — в ответных действиях я ограничена, лишь обнимаю его за шею, трогаю едва отросший ёжик на затылке и предплечья, слишком широкие для одного обхвата моей ладони. Инстинктивно подаюсь навстречу, его влажное возбуждение вслепую тычется в абсолютно мокрую меня.

Я кричу, захлёбываюсь воздухом и замираю, цепляюсь пальцами за кромку комода до белых костяшек. Мне больно — он несоразмерно больше, чем я привыкла.

— Что ж ты такая маленькая? — Эрик сдерживает себя на полпути, привыкает к моей узости, а я пытаюсь расслабиться, дышу, хочу впустить его так глубоко, насколько это возможно.

Обе его ладони плотно лежат на моей груди под чёрным, вымокшим до нитки хлопком — снять с себя майку у меня так не дошли руки. Эрик осторожно движется вперёд, входит на всю длину, я ощущаю тугую, саднящую наполненность, естественную, опьяняющую — мне не хочется, чтобы он выходил из меня ни на секунду. Хочу, чтобы меня оттрахали сзади, хочу узнать его член на вкус — кажется, впервые моё желание близости настолько велико, что я боюсь себя. Сбросить бы всю вину на алкоголь, но я почти уверена, что это не так.

Нетерпеливо ёрзаю, подаюсь вперёд, наши движения никак не совпадают; спиной чувствую, как напряжены его мышцы, как он глухо стонет, вспоминает чёрта и выходит из меня на каждый третий счёт. Я для него тесная, как девочка.

— Нет, так дело не пойдёт! — Эрик освобождает мои щиколотки от узких джинс, они остаются в коридоре неряшливым комом — теперь я могу ходить. Он подталкивает меня в сторону спальни, отстёгивает и со звоном бросает на стул набедренную кобуру, ремень, штаны; я, оставшись на секунду без его направляющих рук, почти не чувствую под ногами пола.