Игорь знал все, что касалось пребывания женщины в стационаре, и его восхищение ею росло день ото дня. Совмещая работу и сердечную привязанность, он имел возможность в любой момент забежать к Маргарите – на минутку или на несколько часов – когда как удавалось, согреться в тепле светлого взгляда, откликнуться на мягкую улыбку и пуститься в бесконечные разговоры о том, о чем с другими даже не помышлял. Она действовала на него как энергетик, что хлещет эта бестолковая молодежь – поднимала тонус, заставляла забывать про сон и про возраст, и в попытке удовлетворить мужское тщеславие, добавлять к долгим повествованиям красочные подробности, в надежде услышать однажды, что он – «самый-самый!»

Присмотревшись к безрезультатным ухаживаниям Максима, Игорь решил подобраться к предмету своего интереса с другой стороны. Врачебное внимание принималось, как должное, а дружеское родилось из ненавязчивых шуток, разговоров на отвлеченные темы и ни малейшего намека на чувства – Петров за этим следил строго. Выбранная тактика принесла свои плоды: ощущая себя в присутствии доктора в полной безопасности, Маргарита с удовольствием встречала его в своей палате, чего нельзя было сказать о сопернике. Сколько раз Игорь с тайным злорадством наблюдал, как с лица женщины сползает веселая улыбка, стоит Максиму переступить порог ее комнаты. Она будто пряталась в панцирь, окутывая себя стеной холода, притом, что минутой раньше искренне и непосредственно выражала свои эмоции. И хотя ни разу, из уст Маргариты не прозвучала просьба избавить ее от навязчивого внимания гостя, Петров был уверен, что оказывает ей большую услугу, под надуманным предлогом выпроваживая Максима за дверь.

И вот теперь, с окончанием лечения, он сам оказывался за дверью. И прежде чем отпустить птичку на волю, он должен был заручиться согласием Маргариты продолжить общение за пределами больничных стен. С тяжелым вздохом захлопнув папку, Петров направился к палате с полюбившимся номером. Перед тем, как войти, мужчина стер следы озабоченности с лица, подмигнув с порога скучающей в одиночестве хозяйке комнаты, и шумно и весело уселся верхом на стул.

– Ну что, красавица, готова к выписке? Сегодня последняя капельница, а завтра вернешься в родные стены.

Он с удовольствием наблюдал, как нарисованная в воображении картина воплощается в реальность: щеки женщины розовеют, в глазах вспыхивает свет, и широкая улыбка обнажает белоснежные зубы.

– Какая чудесная новость! – воскликнула она и, не сдержав эмоции, продемонстрировала доктору несколько танцевальных па, однако в следующую минуту с испугом присела на кровать.

– Закружилась голова?

– Чуть-чуть, – не стала отрицать очевидное Маргарита, но тут же, спохватилась: – Я надеюсь, это не изменит твоего решения?

– Нет, если ты пообещаешь мне некоторое время воздержаться от танцев. Ну, или как вариант – танцевать только с опытным гастроэнтерологом.

– С превеликим удовольствием! У меня как раз есть один такой на примете.

– Ты не знаешь, на что соглашаешься: в танцах я полная противоположность врачебному делу. Неужели так соскучилась по дому?

– Очень! Кажется, это было в другой жизни....

– А может, так оно и есть, – с пониманием откликнулся хирург и, застеснявшись благодарности, наполнившей женский взгляд, строго продолжил: – Но предупреждаю, я приготовил целый список из того, что тебе делать категорически нельзя, и еще больший – из того, что делать нужно обязательно. И собираюсь лично контролировать их исполнение!

Маргарита широко улыбнулась в ответ: – На пару месяцев зависть всего женского отделения мне обеспечена! А если серьезно, ты всегда будешь желанным гостем. Приходи в любое время!

Искренне произнесенная фраза заставила сердце седовласого мужчины взволнованно встрепенуться. Спрятав радость за лукавой усмешкой, он строго пригрозил пальцем:

– Ловлю на слове! – и бросив уже от дверей короткое: «Не прощаюсь!» – поспешил по делам.

Оставшись одна, Маргарита в волнении заметалась по комнате. Итак, завтра она окажется дома, в привычной для себя обстановке, вдвоем с дочерью, среди любимых мелочей, в уюте и спокойствии. Завтра начнется новая жизнь.

Женщина открыла шкаф и протянула руку к вещам, собираясь сложить их в сумку, но дотронувшись до вешалки, с силой зажмурила глаза, прогоняя выплывший из памяти эпизод в квартире Макса.

– Самообман! – с горечью вслух сказала она.

Независимо от места и окружения, где-то внутри нее, прочно обосновался некий молодой человек, и возврат к прежней безмятежности стал чем-то вроде миража: прекрасным и желанным, но растворяющимся при малейшем дуновении ветра. Маргарита с силой захлопнула дверцу и поспешила покинуть ставшую душной палату. Она спустилась в больничный скверик, окунулась в теплый июньский воздух, наполненный ароматом цветущих роз на ухоженных клумбах и, выравнивая пульс, медленно пошла по дорожке. Заразительный детский смех, раздавшийся справа, заставил ее свернуть с намеченного пути. Источником веселья для маленького шалуна явились голуби, слетевшиеся на щедрое угощение, сыпавшееся из рук женщины в цветастом платье и мужчины в больничной пижаме. Восхищаясь своим дитя, с радостным визгом пытавшимся поймать хотя бы одну птицу, мама и папа наперебой хвалили его за ловкость, поддерживая веру в успех.

«Удивительно устроен человек! – подумалось Маргарите. – Истинные ценности даются нам с рождения, причем совершенно бесплатно: умение двигаться, видеть, слышать, чувствовать, а наслаждаются ими в полной мере лишь не обремененные самосознанием малыши. И почему мудрым, опытным взрослым всегда нужно что-то еще? Ложась в больницу, я считала, что останься при мне изначально данные ощущения, и не будет никого счастливей на земле. А сейчас – любуюсь красотою розового бутона, вдыхаю его дивный аромат, прикасаюсь к нежнейшему шелку лепестков, но при этом никак не могу избавиться от грусти…» Соскользнув с цветка, рука женщины безвольно повисла вдоль тела.

– Не рановато ли гулять одной? – тихо раздалось за спиной.

Сердце Маргариты рванулось с места и понеслось испуганным зайцем. Пытаясь унять его стремительный бег, она стала медленно разворачиваться на голос, но зацепившись за выступающий край тротуарной плитки, пошатнулась.

Реакция Макса была мгновенной: он тут же подхватил ее под локти и прижал к себе, удержав от падения. Прикосновение в равной степени оглушило обоих, и на несколько секунд они выпали из пространства.

Первым очнулся Макс. В попытке оправдать свой поступок, он слегка отстранился от Маргариты, продолжая при этом поддерживать ее, и обеспокоенно спросил: – Тебе плохо? Позвать врача?

– Не надо, – покачала головой женщина, пряча под ладонью лицо, – сейчас пройдет.

Максим бережно подвел Маргариту к скамейке и помог присесть, неприятно задетый тем, что прикрывшись видимостью неудобства, она отодвинулась от него на приличное расстояние и отняла руку в обманчивом желании потереть ноющие виски.

– Как ты меня нашел?

– Здесь не так много мест, где могла бы спрятаться всеми уважаемая пациентка.

– «Всеми уважаемая»? Ты мне льстишь.

– Нисколько! Если бы ты слышала, что говорит о Лебедевской из четыреста седьмой палаты персонал хирургии…

– Опасно так долго испытывать женское любопытство, – прервала томительную паузу Маргарита.

– «Работать с такой больной – одно удовольствие!»… «Исключительно терпеливая и душевная женщина!»… «То ли мы о ней заботимся, то ли она – о нас…»

– Ты пытал их перед тем, как задавать вопросы или что-то подсыпал в угощение?

– Я всего лишь упоминал твое имя, а дальше нескончаемый поток хвалебного красноречия, с одинаковым итогом в конце: «Мы готовы лечить ее вечно!!!»

– Ни в коем случае! – преувеличенно ужаснулась Маргарита. – Мне перенесенных процедур на всю оставшуюся жизнь хватит! Отказываюсь от привилегий «важной пациентки» в пользу скромных прав обычного человека.