— Для всего Ганнибалова войска. Для всего этого сборища карфагенян, слонов и прочих животных. И конечно же для всех нас, наёмников.

   — Балбес! — шиплю я. — Как могут два кельтских сокола повлиять на всех нас?

   — Я никого не обращаю в свою веру, — кротко отзывается Негг. — Тем не менее дело и впрямь серьёзное.

   — Чем?

   — Всё будет так, как на устах.

   — Говори понятно! Ты не сказал ни одного внятного слова.

   — Ваша милость...

   — Прекрати, — обрываю я Негга. — С чем дело нешуточное?

   — Ясно с чем: с полётом кельтского сокола.

   — Объяснись. Этого-то я и не могу понять.

   — Как он летит и куда смотрит.

   — Так. И что дальше?

   — Знаешь ли ты, господин, что нам теперь лучше предпринять?

   — Я бы тебе ответил, если бы знал, о чём думает Ганнибал.

   — Я скажу, если ты удостоишь меня своим вниманием. Учитывая, куда мы идём, не зная дороги, положение таково. Нам стоит воспользоваться глазами, которые видят лучше наших.

   — Тебе это внушили друиды?

   — Соколу пришлось нанести пять ударов, прежде чем он добил. свою добычу. Он был страшно голодный и пожирал мясо прямо на земле. Это был первый сокол. Два других тоже очень хотели есть. Возможно, из-за того, что долго стоял туман. Оба летали крайне странно. Они искали добычу, но обычно соколы делают это иначе. Они кружились, парили на обмякших крыльях над воробьём или мышью.

   — И что это значит?

   — Я видел, как соколы повели себя, наевшись. Они грузно полетели не вниз, на запад, а вверх, на восток. Ганнибалу не следует полагаться на то, что ему будут рассказывать люди с востока. Он должен слушать тех, кто придёт с запада.

   — Ты хочешь, чтобы я передал твоё предсказание Ганнибалу?

   — Я же не могу сам предстать перед Главнокомандующим и говорить с ним.

   — У нас четыре страны света. Если кто-то появится с севера или с юга?

   — Не появится. Это физически невозможно.

   — Сейчас да, а, скажем, ещё через день?

   — Может, я завтра тоже увижу кельтского сокола.

   — Мясо, которое ты сегодня поджарил, не очень вкусное, хотя оно бычачье. Кстати, тебе известно, что такое поэзия?

   — Уж как-нибудь. Я в своей жизни наслушался бардов. Да и мы, гезаты, неплохо сочиняем стихи.

   — А ты знаешь, что такое поэзия вещей?

   — Было бы невежливо с моей стороны знать столько же, сколько ты, хозяин.

   — Тогда слушай. Я хочу процитировать одного великого карфагенянина.

   — Когда речь заходит о поэзии, я слушаю не только ушами, но и носом.

   — Давай принюхивайся! Этот карфагенянин жил более ста лет тому назад.

   — Судя по всему, в то время ещё были великие карфагеняне. Теперь их что-то не видно.

   — Этого карфагенянина звали Магоном, и он сочинил много замечательных книг о скотоводстве.

   — Я так и понял, что мы должны оказаться среди скотины.

   — Цитирую дословно. Быки, предназначенные на продажу, «должны быть молодые, коренастые, крепкого сложения, с крупными членами, длиннорогие и тёмной масти; они должны иметь высокий складчатый лоб, волосатые уши, карие глаза и чёрную морду; ноздри открытые и вытянутые кверху, выю длинную и мускулистую, подгрудок мягкий и свисающий чуть ли не до колен, грудь хорошо развитую, плечи широкие, живот большой, как у самки с приплодом, бока выдающиеся, бёдра обширные, спину прямую и плоскую или даже несколько вогнутую, ляжки округлые, ноги прямые и толстые, скорее короткие, нежели длинные, колени крепкие, копыта большие, хвост очень длинный и лохматый, шерсть на туловище должна быть короткая и частая, рыжеватого или коричневого цвета, весьма мягкая на ощупь».

   — Во загнул так загнул!

   — Изящно, а?

   — Очень, — согласился Негг, пробуя мясо. — Эти слова явно написал выдающийся человек. А вот жаркое наше ещё не готово. Придётся нам пойти дальше, вверх по реке, и заглянуть сюда на обратном пути. Глядишь, оно дожарится, и у какого-нибудь чистого озера можно будет отведать бычатинки.

   — Ну что ж, надежда умирает последней.

Погода остаётся пасмурной, а широко раскинувшаяся туча застряла на высоте, которая нам приятнее. Мы избавлены от вида головокружительных высот, но не от дождя, который время от времени сеется на нас. После Куларо Ганнибал изменил порядок следования войска. Новый порядок продиктован опытом, приобретённым благодаря нападению аллоброгов. Теперь конница у нас идёт впереди, за ней следует обоз, далее тяжеловооружённая пехота, и замыкает походную колонну прикрытие.

Однако за дни, осложнённые туманом, войско наше разбилось на большие части, утратившие соприкосновение друг с другом. Чтобы покончить с беспорядком, Ганнибал сколотил отряд из своих превосходных нумидийских конников и повелел им держать армию вместе. Эта задача не составляет для них труда, пока мы движемся вдоль Исары, долина которой здесь расширяется и в отдельных местах даже возделана. Сейчас она к тому же пустынна. Слух о разграблении Куларо заставил горцев поспешить со своими стадами выше в горы, в скрытые от наших глаз боковые долины. Через равные промежутки времени нумидийцы с развевающимися волосами и гривами проносятся вперёд или назад, криками сгоняя распавшиеся части войска вместе. Между собой они говорят на каком-то непонятном, птичьем языке, отголоски которого продолжают звучать у нас в ушах даже потом: Нумидийцы — пастыри, которым поручено привести самое большое и самое упрямое в мире стадо баранов к горным воротам, носящим название прохода, или перевала. Где находятся эти ворота, никому из нас не ведомо, мы лишь знаем, что по ту сторону перевала Альпы идут вниз.

Сам Ганнибал, похоже, успевает быть одновременно во всех местах и всех подхлёстывать: то в голове войска, то среди слонов и мулов, то около лёгкой и тяжёлой пехоты, а то в хвосте, в отряде прикрытия. Обычно он молнией проносится мимо, почему для нас оказывается сюрпризом, когда мы обнаруживаем его спокойно едущим сбоку. Он перекидывается несколькими словами со мной.

   — Подъём довольно крутой.

   — И это изматывает, — отвечаю я.

   — Зато здесь хорошая дорога, — возражает он.

   — Посмотрим, надолго ли её хватит.

   — Здесь, в глубине Европы, местность мало исследована. Нам только известно, что эти края населены многочисленными горцами. Сейчас их не видно, но подозреваю, что они видят нас. Ты, Йадамилк, посматривай вокруг.

Ганнибал минует отряд испанцев и нескольких балеарцев (последние явно попали не туда) — и тут же исчезает за рощицей золотисто-жёлтых лиственниц.

Направление марша изменилось к юго-востоку. Теперь мы следуем вдоль реки под названием Арк, это приток Исары. Идёт — вернее, уже клонится к вечеру — четвёртый день с тех пор, как мы покинули Куларо, и почти весь раздобытый там провиант съеден. Вьючные животные, слоны и верховые кони в основном существуют на подножном корму. Окрестные жители знают об этом. Когда туча поднялась и туман рассеялся, они стали из укромных мест наблюдать за нами. Строить укреплённые стоянки для ночлега нет времени: это отнимало бы половину походного дня, и Ганнибал запретил заниматься этим. Таким образом ночью лагерь оставляется на произвол судьбы — в надежде на недремлющих караульных. Спят все (если спят), сжимая в руке оружие.

Сколько мы ни буравим взглядами горный массив, в нём не открывается ущелья, которое бы повело нас вниз. Похоже, наша цель отодвигается всё дальше и дальше. Рим повернул к северу свою могучую спину и оставил после себя презрительный смех, эхом отдающийся между скал. Сами боги воздвигли этот бастион как защиту от непрошеных гостей: дескать, тот, кто попытается форсировать сей больверк, пускай делает это на свой страх и риск. Кто осмелится пойти против ясно выраженной воли богов, против самой природы мироздания? Ответ ясен: Ганнибал! Каких богов он втайне склонил на свою сторону? Он проворно скачет туда-сюда вдоль своего войска. Остановившись, роняет несколько доброжелательных слов жадно внимающим слушателям. В самых мрачных глазах загорается от его слов светлая искорка.