Я зажмурился и увидел... увидел мир, утративший всякое правдоподобие. Нет, больше вам не удастся провести меня! Мир — это сточная канава, господа хорошие! От жизни несёт смрадом, господа безмятежно настроенные и здравомыслящие! И хуже всего воняет изо рта у знати.

Одновременно руки мои осторожно, как у ищущего что-то на ощупь ребёнка, шарили вокруг. «Зубы, где зубы? Я должен найти зубы, без них я не могу вернуться домой!» Я ползал на четвереньках, ища среди камней и грязи белозубую улыбку. И тут что-то (или кто-то) схватило меня и подняло на ноги. Я продолжал царапать пальцами черноту воздуха, пытаясь отыскать единственно стоящее и ценное на свете, единственное вещественное проявление человеческой души. Взвалив меня на спину, незнакомец полез по откосу, по которому только что скатился вниз я.

Ну вот, я и написал. Пусть остаётся как есть. Два лика снова превращаются в один, хотя сердце продолжает гореть, а пепел — падать вокруг. Я не боюсь осуждения свободных граждан. Что, собственно, такого, если человек родился невольником и к тому же чернокож? Кусок угля тоже чёрный. Но, загоревшись, он делается ярче пунцовой розы — и ещё он греет.

Punctum! Точка!

Сегодня я наконец чувствую порыв ветра, который продувает мой настрой, освежает его. Напряжение спадает. Проблескивает луч надежды. Во мне поселяется ощущение, которое не назовёшь иначе, как радостью. За это нужно поблагодарить Астера... и слова, к которым я намеренно прибег. Сколько я ни противился, фраза за фразой высвечивала накопившуюся во мне гниль и помогала избавиться от неё. Чувства — штука важная, но ещё важнее череда деловых отношений. Я сумел выразить и их.

Власть и невольничество, господство и рабство (Herrschaft und Knechtschaft) — я воплотил их в картине собственной жизни, в которой продолжает жить Астер. Понимал ли он наши отношения? И если понимал, то до какой степени? Видел ли он, что я не только хозяин, который может в любую минуту продать его или распорядиться о предании его смерти? Однако я тоже зависел от него, а потому был в некотором роде рабом собственного раба. Дела, которыми он занимался по моему поручению, должны были кем-то делаться. В монотонном ритме повседневности возникала то одна нужда, то другая. Постоянно нужно было что-то приносить или уносить. Раб непрестанно занят изменением действительности для своего господина: грязное становится чистым, голод утоляется, расстилается постель, исполняется просьба за просьбой. Необходимо переделать тысячу дел, что и осуществляет невольник. Мне нужно было откровенно поговорить обо всём с Астером. Из-за своего смирения он наверняка даже вообразить не мог того, о чём я сейчас пишу. Его любовь ни в коем случае не сумела бы найти слов для выражения моих теперешних мыслей.

Ну вот, я и записал их в рабочую тетрадь, и весь свет может, прочитав мои слова, либо подтвердить их правоту, либо обругать меня.

Хотя в этом нет необходимости, я хочу сказать, что Ганнибал сделал всё, дабы предотвратить нападение аллоброгов. Нам пришлось иметь дело не с солдатами, а с разбойниками и грабителями. Даже они не могли рассчитывать на победу над нами в настоящем сражении. Однако они могли внести беспорядок, посеять суматоху среди какой-то части воинства, чтобы в это время заграбастать ценную добычу. Это и входило в их планы. Что аллоброги наблюдают за нашими перемещениями, мы обнаружили давно, отметин также, что они скапливаются там, где местность затрудняет движение вперёд. На эту особенность местности они и сделали ставку, когда обрушились на нас.

Итак, однажды ближе к вечеру мы достигли весьма сложной для преодоления точки ландшафта. Впереди зиял узкий туннель, через который нам предстояло протиснуться. Тут не просто была каменистая, не пригодная для обработки почва, сама местность производила неприятное впечатление. От травянистой гряды холмов нас отделяли высокие отвесные скалы с каменными глыбами, которые, казалось, еле держатся на краю обрыва и могут в любую минуту свалиться нам на головы. Мы вскарабкались на гряду, и Ганнибал повелел нам разбить под прикрытием леса некое подобие лагеря. В моём непосредственном окружении никто не понял, для чего нужен этот манёвр. А он призван был усыпить бдительность аллоброгов, убедить их, что мы не собираемся сегодня идти дальше. Через лазутчиков нам было известно, что аллоброги сторожат нас только днём, ночью же они уходят с гор. Мы ещё до темноты разожгли несколько костров. Совершенно верно: аллоброги покинули высоты и отправились по домам. Они даже не выставили караульных.

Ганнибал придумал занять район, оставленный аллоброгами. Для этого задания он выбрал ветеранов и сам повёл их, пеших и конных, по отвратительным горным тропам. Наутро, когда аллоброги обнаружили происшедшее, они сначала растерялись, и я подозреваю, что многие из них высказались против намеченного нападения. Тем временем наше войско начало проходить через теснину. Должен сознаться, что мы вели себя далеко не идеально. Всех обуяла спешка, никто не хотел задерживаться, и потому каждый подгонял передних отдававшимися среди утёсов громкими криками. Особенно волновались кони, многие из них вставали на дыбы и ржали. В обозе застряли две повозки, которые перегородили дорогу, так что образовалась пробка.

В создавшемся положении аллоброги и хотели прежде всего добраться до обоза. Там можно было поживиться ценными вещами и быстро слинять. Однако, увидев царившую в наших рядах сумятицу, они не устояли перед искушением и ринулись по откосам вниз, на нас. Произошла дорого нам вставшая стычка, ибо на помощь поспешили наши пехотинцы. Тем временем лошади ударились в панику. Некоторые были ранены и смертельно испугались: они понесли, и понесли вслепую, многие упали с обрыва и погибли. Неразбериха усилилась. Ганнибал видел смятение, но не решался вмешиваться, опасаясь, что только усугубит хаос. Впрочем, там не было и места: загромождённые глыбами откосы не давали простора для атаки. Тем не менее Ганнибал в конце концов вынужден был пойти на неё, чтобы отогнать аллоброгов. Необходимо было спасать обоз. Куда годится войско без обоза? И Ганнибал во главе своих закалённых ветеранов кинулся с высот вниз. Сутолока стала невыносимой. Обзора не было никакого. Люди и животные, друзья и недруги валились в ущелье или погибали на месте. Теперь о преодолении лощины нечего было и думать.

Между тем через некоторое время выяснилось, что аллоброги переоценили свои возможности. Оставшихся в живых прогнали, и наши воины преследовали их чуть ли не до самых сел. Однако результат нельзя было назвать успешным, поскольку мы потеряли много солдат, лошадей и ценной поклажи. Впрочем, Ганнибала за такой исход винить нельзя: он принял все возможные меры предосторожности, и только благодаря его смелости досадное нападение закончилось относительно быстро.

Я снова выхожу посмотреть на Куларо. Чуть погодя Негг приносит мне еду: хлеб, сушёное мясо и напиток — корму.

   — Прекрасная брага, — говорит Негг, раздувая усы. — Греет нутро и даёт ощущение блаженства.

   — Какой противный тут воздух, — ною я. — Меня от него тошнит. В лёгких такое ощущение, будто дышишь чумой. А попробуешь спастись от этого, дыша как можно реже, — не помогает.

   — Я дышу полной грудью, — говорит Негг. — Ты будешь есть на улице, Йадамилк? Тут вовсю солнышко, нет, не вовсю, когда на небе танцуют облака и солнце то и дело затягивается вуалью, я обычно говорю, что солнце светит вполовину.

   — Я пойду есть в дом.

   — Но ты только посмотри, Йадамилк. Теперь солнце довольно долго будет без вуали. А у меня есть присказка: ничто так не красит солнце, как плотный ужин.

   — Нет, на улице невозможно, хотя в доме тоже. Снаружи моя грудь превращается в кузнечные мехи, внутри мне словно натягивают на голову капюшон.

   — Ветер вот-вот переменится. Поверь Неггу. Услада красой и трапеза сановника делают из капрала полковника... во всяком случае, по части настроения.