Несмотря на возбуждение, Сосил чувствовал себя прекрасно и явно наслаждался этим гармоничным сочетанием увлечённости с самообладанием.

   — Хейа-хейа, дай-то бог, чтоб мы перебили хребет этому барбосу! — заключает свою тираду Сосил.

Сидящий рядом Палу шепчет мне на ухо:

   — Хоть бы его рассекло пополам, от головы, изрыгающей поганые речи, до того места, откуда исходят прочие нехорошие звуки.

   — Многие не прочь, чтоб поработал топор, да за топорище никто не берётся, — шёпотом же откликаюсь я.

А великий стратег Сосил продолжает воевать своими хлёсткими фразами. Решив, что с меня хватит, я встаю и, отойдя в сторонку, застываю в сомнениях, куда бы направиться. Сейчас конец сентября, но вечер по-августовски тёплый. Примерно в это время суток я обычно ощущаю, как по телу нашего войска пробегает болезненная судорога. Завершён очередной этап, однако нам ещё идти и идти. Цель каждого этапа в долгом походе — ночной привал. Он делается посередине, с недостигнутой главной целью, и маячащий впереди отрезок пути подсказывает, что поход предстоит продолжить. Сон становится не отдохновением в ночных покоях, а падением в чёрный колодец, в котором тело принимает единственное удобное положение — сжимается в комок.

Войдя в свою палатку, я снова застываю на месте, не зная, к чему применить себя. Тут меня осеняет, я достаю из-под груды одежды вощёную табличку и, сжимая её обеими руками, думаю о том, осмелюсь ли на такое. Возможно, Ганнибал разозлится и прикажет вышвырнуть меня вон. С другой стороны: ну и что? Я решаю всё же пойти в палатку, где размещается штаб, и послушать идущие там переговоры. Позвав Астера, я вручаю ему табличку и велю следовать за мной.

Уже совсем стемнело. Тебя приятно обволакивает теплом, прикосновение которого мягко и нежно, как у тонкой материи. Стрекочут сверчки. Их звонкое пение пронизывает ласковую тьму.

   — Когда подойдём к палатке, ты с поклоном протянешь мне вощёную табличку и отступишь назад.

   — Да будет так, господин.

Я ещё с минуту выжидаю у входа.

   — Мне подождать тебя, господин?

   — Не надо.

По словам впустившего меня внутрь солдата, кельты только что прибыли. Я быстрым взглядом окидываю обстановку и на всякий случай скашиваю его вбок: если мне попытаются указать знаком на дверь, я этого не увижу. Торопливо пройдя вперёд, я останавливаюсь перед факельщиками. Их пятеро. Чуть поодаль сидят два человека, в которых я узнаю переводчиков с кельтских наречий. Между ними находится местечко для меня. Теперь я сижу позади карфагенского военного начальства. Ганнибал, конечно, тоже тут. Как ни странно, он сидит не в середине своей пятёрки, а крайним справа. Помимо него, в переговорах участвуют военачальники Гисгон, Махарбал и Гимилькон. Посередине восседает наш главный медик Синхал. Он склонился над столом, на котором лежат папирусные свитки, письменные принадлежности и ещё какой-то предмет, которого я не узнаю. По другую сторону стола разместились на скамье семеро кельтов. Места на скамье едва хватает, поэтому семёрка сидит, тесно прижавшись друг к другу и словно составляя единую плоть. Свет факелов играет на пёстрых одеждах и волевых лицах кельтов. Тени начальства достают через стол до колен послов. Когда Ганнибал встаёт, его тень падает сначала на двоих кельтов, затем ещё на одного — одетого в белый балахон. Ганнибал подходит к груде мехов высотой в человеческий рост и, взяв одну из шуб, показывает её товарищам.

   — Бобёр, — говорит он и бросает её обратно в кучу.

Кельт в белых одеждах — друид, он говорит по-гречески.

   — Связывался ли сегодня с Главнокомандующим царь Бранк? — спрашивает друид.

   — Нет.

Ответ даёт Синхал, и я вздрагиваю от неожиданности.

   — А вчера?

   — Тоже нет.

То, что ответы исходят от Синхала, наверняка не случайно, понимаю я. Вероятно, в данных обстоятельствах он призван изображать Ганнибала.

   — Когда вы обещали царю свою помощь?

   — Мы вообще не давали ему такого обещания. Мы лишь обещали выслушать его доводы.

   — Это нам уже известно.

   — В таком случае, зачем спрашивать? — осведомляется Синхал.

   — Действительно, зачем? — говорит друид. — Если бы вы были нашими врагами, мы бы не сидели здесь.

   — У вас есть шпионы среди приближённых Бранкорига?

   — До нас доходят кое-какие сведения. У Бранкорига много недоброжелателей. Он удвоил число охранников вокруг своих палат и тем не менее боится оставаться там.

   — Неужели он не доверяет охране?

   — В настоящее время он не доверяет никому.

   — Он собирается бежать?

   — Едва ли. Скорее он хочет скрыться на несколько ночей.

   — Ночей?

   — Я знаю, вы исчисляете время днями, — поясняет друид. — Мы же исчисляем его ночами.

   — Мы прошли походным маршем через Южную Галлию, и у нас осталось хорошее впечатление от кельтов. Однако мы торопились и не могли сколько-нибудь подробно побеседовать с ними. Что такое друид?

   — Жрец.

   — У всех ли кельтских племён есть друиды?

   — Да.

   — Много ли друидов?

   — Стать друидом непросто. Полный курс обучения занимает не менее двадцати лет. Прежде всего друиду нужна хорошая память.

   — Правда ли, что вы не полагаетесь на письменные тексты?

   — При подготовке друидов мы стараемся не прибегать к письменным источникам. По нашему убеждению, буквы убивают слово, тогда как устная речь поддерживает в нём жизнь. Нельзя хранить знания в виде бездушных значков. Устное знание живёт и может обновляться с каждым поколением. Сберегая старое содержание, мы приспосабливаем его к новым условиям. Друид занимается отнюдь не только сакральными вещами. Мы также знаем законы и вершим правосудие. С нами советуются вожди и знать. Кроме того, мы сведущи в астрономии, летоисчислении, естественных науках и медицине. Именно мы передаём высокую культуру далее.

   — Очевидно, вы очень могущественны.

   — У нас есть и другие жрецы. Гутуатры, например, ведают молениями, а ватесы — это прорицатели, которые узнают волю богов и говорят, как нам следует поступать. Есть ещё...

   — Известно ли друидам, сколько лет может прожить человек?

   — Восемьдесят один год.

   — А до какого возраста живёт олень?

   — До двухсот сорока трёх лет.

   — А дрозд, сколько живёт он?

   — Семьсот двадцать девять лет.

   — А орёл?

   — Две тысячи сто восемьдесят семь лет.

   — А лосось?

   — Шесть тысяч пятьсот шестьдесят один год.

   — А тис?

   — Девятнадцать тысяч шестьсот восемьдесят три года, это воистину так!

   — Тогда ты наверняка сумеешь ответить и на последний мой вопрос о природе. До какого возраста доживёт наш мир?

   — До пятидесяти шести тысяч сорока девяти лет.

Ганнибал вместе с военачальниками весело смеётся над сим дознанием. Раз так, кельты тоже начинают смеяться.

   — А теперь я, Ганнибал Барка, хочу спросить, что ваша сторона имеет супротив царя Бранка?

Синхал не просто изображает Ганнибала. Он даже называет себя его именем. «К чему эта шутка?» — дивлюсь я, продолжая внимательно слушать.

   — Он не желает сражаться с аллоброгами, — отвечает друид.

   — Почему он должен сражаться?

   — Аллоброги — наши враги. Они захватили часть нашей страны. Искалеченная страна — всё равно что искалеченный царь.

   — Значит, если бы князь Сеговаг получил власть, он бы начал войну?

   — Да! И победил бы! — восклицает друид. — Князю Сеговагу не терпится повести наши отряды против аллоброгов.

При упоминании о Сеговаге сидевший посередине кельт сначала расплылся в улыбке, а затем втянул в рот свой пышный ус и принялся сосать его. Я догадался, что он и есть князь.

   — Ты у каваров единственный друид?

   — Нет. Просто в этой распре я встал на сторону Сеговага.

   — Почему Бранкориг не хочет воевать?