«Вообще-то тут всё ясно, — ответил Силен, — просто никто не может вымолвить такое даже про себя, не то что вслух».

«Потому что один из присутствующих обычно не в состоянии смеяться над этим?»

«Вовсе не поэтому», — вступил я.

«Сказано с излишней самоуверенностью, — отозвался Силен-Ламия. — Тот, на кого опрокидывается вонючее содержимое ночной вазы...»

«Должен покинуть сцену, — докончил оживившийся Ганнибал. — Я её тоже покидаю. На сегодня с меня хватит. А вы, господа писцы, садитесь за работу. Донесения о нашем сегодняшнем успехе должны как можно скорее прибыть и в Карфаген, и в Новый Карфаген».

Тем не менее Ганнибал вернулся к себе в палатку не один, а с группой военачальников. Всё задуманное как будто исполнялось — если, конечно, можно было полагаться на чужое слово и рукопожатие. Теперь стратегам предстояло наметить новые планы, которые также должны были успешно осуществиться.

До сих пор нам действительно сопутствовала удача, думаю я, сидя напротив Бальтанда. Мы достигли Родана и, можно сказать, уже преодолели ширь реки. По пути сюда мы усиливали форты и укреплённые замки, так называемые оппидумы, оставляли там своих людей. Вся Южная Галлия станет нашим протекторатом. Это пока неточно, но так обязательно будет, если Карфаген прислушается к Голосу Ганнибала. В любом случае наше воинство может не бояться удара в спину и ему обеспечено безопасное отступление. В узловых пунктах, через которые проходил наш марш, размещено двенадцать тысяч пехотинцев и тысяча всадников. Иными словами, единовластию вождей, с которыми вёл переговоры Ганнибал, наступил конец. Сейчас они видят перед собой солдат, которых необходимо снабжать хлебом и солью, одеждой и обувью. Но если положение обострится, они поймут, что солдаты — это сила. А до тех пор пускай поломают себе голову над тем, что везут наши обозы. В этих обозах нам должны доставить вооружение из испанских факторий и ремесленных мастерских.

Итак, у Родана наше войско ещё больше убавится, прикидываю я. Впрочем, ядро ветеранов, на которых Ганнибал может рассчитывать в любую минуту, сохранится. Меня удивляет только одно (ведь приходится думать и об этом): почему Главнокомандующий, хотя мы шли через густонаселённые провинции, не привлёк новых наёмников? Чем мотивировано подобное решение? Я задаю эти вопросы, глядя уже не боковым зрением, а просто искоса. Но ответов доискаться не могу. Мне известно, что среди наёмников заправляют люди, прошедшие огонь и воду. Наёмных солдат интересуют лишь жалованье, военные успехи и грабёж. Им плевать на политические или культурные цели Ганнибала. Они в гробу видели преобразования в системе мировой власти, тогда как именно реформы составляют конечную цель данной войны. Кто для них Ганнибал? Великий полководец, которому сопутствует богиня Удачи. Они связались с ним только потому, что считают его Победителем.

Видение войска, представшего передо мной в образе чудовища, укрощённого и ведомого Ганнибалом, постепенно тускнеет. Однако я не могу совсем изгладить из памяти сию впечатляющую картину. Более того, мне, оказывается, не хочется забывать её. Она может пригодиться, когда мой рассудок будет в более здравом состоянии. Тогда я сумею изобразить увиденное гораздо лучше, подробнее и содержательнее, сумею осветить дальний прицел нашей войны: не разгром конкретного противника, а грандиозные перемены. Для достижения успеха приходится брать в союзники не одну только знать. Даже государь государю рознь. Среди них попадаются и rois faieneants, ленивые монархи. Пускай себе погрязают в праздности. Главное, чтобы Ганнибалу позволено было заниматься вооружениями и войском. А подземные демоны... Что ж, если они могучи и соблаговолят потом скрыться обратно под землю, их тоже можно использовать для высших целей.

Как ни тяжко даются дневные переходы, Ганнибал требует от своей рати большего. Он неустанно проверяет каждый род войск и исправляет то, что считает необходимым. Он экспериментирует, поскольку обычно добивается хороших результатов именно таким способом. Поначалу его требования могут показаться противоречивыми, на деле же у него ни с кем не возникает конфликтов. Требование одновременно большей манёвренности и мощи наносимого удара свидетельствует не о непоследовательности, а о хорошем знании законов войны.

Пехота состоит из фаланг, по четыре тысячи человек в каждой. «Нужно ли так много?» — спрашивает Ганнибал. И сам отвечает: «Разумеется, иногда нужно». Это зависит от боевого порядка противника и от местности. Однако такая масса тяжёлой пехоты не всегда удобна. Воины выстраиваются плечом к плечу в шестнадцать шеренг, по двести пятьдесят человек в каждой. Ганнибал пытается сделать фалангу компактнее и поворотливее. Его разнообразные расспросы про атаки и виды построений приводят в замешательство многих, особенно ветеранов, которым кажется, что уж они-то знают всё. Но разве воинам приходится по многу раз наблюдать Ганнибаловы опыты? Ещё бы, чего стоят одни только его переодевания! Вот он нацепляет на себя снаряжение, положенное пехотинцу, — тяжёлые доспехи, меч и копьё. Всё ли из того, что несёт с собой воин, необходимо ему? Нельзя ли облегчить доспехи или надеть их иначе? Ответ Ганнибал ищет с помощью собственного тела, приспосабливая поудобнее пояс и перевязь, бронзовые пластины, защищающие грудь и спину. Что-то он может выкинуть, что-то надеть по-другому. Он обсуждает с приближёнными новое оружие, которое придумали в оружейных мастерских и которое должно скоро прибыть к войску. Иногда воин слышит из уст Главнокомандующего одну-две строки Гомера на родном наречии, например вот эти:

К пехоте относятся также пращники. Все они родом с Балеарских островов и разбиты на корпуса, по две тысячи человек в каждом. Ганнибал и здесь поддаётся своей страсти к экспериментам, хотя делает это осторожно, поскольку пращники особенно гордятся своими профессиональными качествами.

У них в ходу два типа пращей, одна дальнобойная, а вторая — рассчитанная на ближний бой. Меткость попаданий очень высока. Все согласны во мнении, что по ударной силе пращники превосходят лучников. Ганнибал проявляет хитрость или, скажем, педагогические способности. Выбрав из шеренги балеаров двух отменных воинов, он ставит их по обе стороны от себя и начинает учиться обращению с пращой, подбивает их предлагать изменения, просит немедленно опробовать предложенное, сам, как бы невзначай, тоже подбрасывает новшество и примеряет всё к собственному телу.

Какой же род войск у нас наилучший? Конница, не преминут сказать всадники. Наша конница состоит из двух независимых друг от друга подразделений. С одной стороны, у нас есть тяжёлые эскадроны, в основном из испанцев, которые сидят на коне по двое. В бою один из них сражается верхом, а другой — пешим. На них Ганнибал-Испытатель тоже распространяет свою страсть к улучшениям. Стоит открыться перед нами равнине или хотя бы достаточно просторному полю, как конницу вызывают показывать приёмы атаки. Ганнибалу хочется посмотреть стремительный наскок тесной кучкой, которая затем рассеивается и исчезает. Эскадрон должен уметь сжаться до тоненькой полоски — так орёл то распускает крыло во всю ширь, то мгновенно подбирает его к туловищу. Напряжение и расслабление должны величественно и в то же время гибко сменять друг друга.

Но я перечислил ещё не все части тела Дикого Зверя. Самое главное я приберёг напоследок. На мой взгляд, лучше всех в нашем войске нумидийцы. Вооружённые дротиками, они замечательно бьются в самых трудных схватках. Кроме того, они привычны к степям и горам, быстро ориентируются в суматохе боя и принимают верные решения, а также изобретательны по части военных хитростей. Я наблюдал их в действии в Каталонии и надеюсь увидеть снова.