Дом у тётки Устиньи старенький. Крыша прохудилась, а местами мхом поросла. Её избушка самая древняя на улице. Неужели, Полина не могла помочь своей тётке? У неё было столько денег по тем временам, когда она жила у неё. Ну и что, что Устинья ведьма, разве ведьма не человек? Несправедливо.

Подхожу к калитке, поднимаю крючок, просунув руку между штакетником, и вхожу во двор. Тётка Устинья возится в сарае. Иду к ней туда.

— Долго же ты шла ко мне, — не отрываясь от дел, сказала тётка Устинья.

— Я уезжала, — кротко ответила я.

Не знаю почему, но я вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, нашкодившим ребёнком, которому предстоит выслушать тираду нравоучений. Устинья с виду, обычная старушка — сморщенная, сутулая, беспомощная. Не пойму, чего я её так боялась?

— Зачем только вернулась, — покачала она головой. — Помоги мне, — попросила старуха. — Подержи мешок, а я его завяжу.

Тётка Устинья возится с узлом, а я смотрю, как она ловко справляется со жгутом. От мешка пахнет сухой травой. Справившись, Устинья попросила меня перекинуть верёвку через брус, чтобы подвесить мешок. Я помогла ей, и старуха поблагодарила меня за помощь.

— Пойдём в дом, — сказала Устинья, и подтолкнула меня к выходу: а старуха сильная, у меня от её кулачка синяк на плече может остаться. Доказывай потом Владу, что синяк оставила древняя старуха.

Я иду впереди, а она позади меня. Не знаю почему, но мне стало страшно, даже озноб по спине пробежал.

— Боязно тебе? — спросила Устинья.

— Да, тётка Устинья, боюсь, а чего боюсь, сама не знаю, — призналась я.

Она издевается надо мной? Я прямо чувствую, как мороз бежит по коже, как есть, она воздействует на меня.

— Стало быть, привязалась уже она к тебе, — вздохнув глубоко, сказала тётка Устинья.

Так и есть — бабка решила запугать меня до смерти. Зачем только пришла к ней, я прямо, сама не своя сделалась.

— Кто привязался? — сдавленным голосом поинтересовалась я.

— Та, от которой не спрятаться, поняла?

Чего уж тут понимать. Ладно, пусть так, кому что на роду написано, а от смерти никто не застрахован. Тем более, я знаю, что по краю хожу с того дня, как познакомилась с Владом. Да и не особо я верю старухе, это она значимости себе нагоняет, устрашить меня вздумала, чтобы страха напустить.

Мы вошли в дом. Темно, сыро и пахнет мышами. Хоть в доме и чисто, но всё такое ветхое.

— Я хотела спросить…

— Знаю, о нём пришла справиться. Так я ничего не знаю. Кто он? Откуда? Одному Богу известно. Скажу только, что вокруг него беда ходит и найдёт, уж я точно знаю.

— А как мне его уберечь? — спросила я в отчаянии.

— Время придёт, сама догадаешься, — строго взглянув на меня, сказала тётка Устинья и усадила за стол. — Ты, девка, вначале о себе подумай. Сейчас я тебе оберег сделаю, посиди пока.

Устинья вышла из комнаты, а я сижу, жду. Стены белёные, пол деревянный, краска стёрлась, только по краям у стен ещё осталась. Телевизор из прошлого века накрыт серой кружевной накидкой. На стене висит портрет — тётка Устинья, молодая ещё, а с ней, наверное, муж её. Чёрно белое фото раскрашено красками — брови и губы подведены, а ещё румянец на щеках. Забавно.

— Мне, почитай, весной сто первый годок пойдёт, а я всё ковыряюсь, живу, сама не знаю для чего, — входя в комнату, прокряхтела Устинья.

Значит, у бабки юбилей «на носу»? Надо не забыть и обязательно поздравить её, как, никак, а она родственница Владу, хоть он и не признаёт с ней родства.

— Ох, девка, не загадывай, дожить бы до весны.

Она, как будто мысли мои читает. Чудеса.

— Доживёте, тётка Устинья. Вы, вон, какая бодрая, вам не дашь сотню лет, и я не кривлю душой.

Тётка Устинья покачала головой и протянула мне тёмный мешочек на тесёмочке.

— На вот, возьми, может, сбережёшься. Но мой совет, ехала бы ты домой.

— Нет, тётка Устинья, не уеду я. От судьбы не уйдёшь и от себя не убежишь.

— И то верно, — согласилась она. — Вот и мать твоя увезла тебя, прятала от судьбы, а ты всё равно вернулась.

— Мама из-за меня уехала?

Вот оно что, значит, мои родители из-за меня расстались? Кто же посоветовал маме уехать, не Устинья ли?

— Из-за тебя, из-за кого же ещё, — строго произнесла Устинья. — Ты, девка, всю жизнь по краю ходишь, то твоя судьба.

— Считаете, что мне лучше вернуться в Тамбов?

Я начинаю терять самообладание, потому что старуха совсем запугала меня. Говорит намёками и ничего конкретного так и не сказала. А я ведь за советом к ней пришла.

— Сама думай, — отмахнулась тётка Устинья.

Если бы мне угрожала реальная опасность, ведьма сказала бы, а так сложилось впечатление, что ей не нравится моя связь с Владом. Не так-то просто войти к тётке в доверие, а я рассчитывала на разговор по душам. И всё-таки я попробую, может, разоткровенничается ведьма.

— Вы помните свою племянницу, Полину? — без лишних церемоний спросила я.

— Помню, как не помнить, — садясь за стол, ответила Устинья. — А тебе, что за дело до неё?

О, нас многое связывает с Полиной, например, Влад, её сын.

— Слышала, что она к вам жить приезжала, да не прижилась — через полгода уехала. Вы её выгнали? — бесцеремонно поинтересовалась я.

— Бог с тобой, — отмахнулась Устинья. — Разве я ей указ? Она и мать свою не почитала, а уж меня и подавно. Своенравная девка была, задиристая.

— Люди говорят, что Полина не одна приезжала? — осмелилась спросить я.

— Вижу, тебе всё известно, — вздохнув, сказала Устинья. — Ребёночка она родила, да

только отказалась от него. Люди пришлые ко времени подоспели, да ребёночка того и забрали. Уж я горевала и ругала Полинку, что кровь родную от себя оторвала, а она всё плакала, плакала, а потом в Сибирь вернулась.

— А вы не знаете, где теперь тот ребёнок?

— Кто? — переспросила тётка.

— Ну, ребёночек Полинин, — объяснила я.

— Не знаю. Нет, не знаю. Он почитай уже мужчина зрелый, как узнать, даже если и встречу где.

В принципе она права. Родственные связи теряются, если люди не общаются долгое время. Только вот на счёт зрелости, ведьма погорячилась — Владу всего двадцать семь лет.

— А если бы ему ваша помощь понадобилась, помогли бы вы ему?

— А чего не помочь, я всем помогаю.

Понятно — никаких кровных чувств не осталось. Пришла я даром к ведьме. Хотя, она сказала, что всем помогает, значит, я могу обратиться к ней за помощью. Но не теперь. Приду после Рождественских праздников.

— Ты с кавалером осторожней будь, связь с ним бедой может для тебя обернуться, — предупредила ведьма. — Парень, сам себе на уме.

— Тётка Устинья, не ругайте его, нет на нём никакой вины, — вступилась я за Влада.

— Вот и мать твоя всё упиралась, защищала мужа своего. Эх, кабы она послушала меня тогда.

Тётка Устинья покачала головой.

— Так ведь она послушала вас, уехала, — возмутилась я.

— Я не велела ей мужа оставлять, а вместе вы должны были уехать. Она и семью растрепала и тебя не сберегла. Уж и не знаю, что делать с тобой.

— Не надо ничего делать со мной, — поднимаясь из-за стола, сказала я. — От судьбы не уйдёшь…

— Не уйдёшь, это верно, но пробовать не грех, — в горечах произнесла старуха.

— Не хочу, — ответила я ей и вышла из дома.

У калитки старуха меня окликнула.

— Оберег-то возьми, тебе без него никак нельзя. И запомни, теперь ты у самой пропасти стоишь. Не споткнись.

Я вернулась и забрала тёмный мешочек, наполненный не то крупой, не то сахаром, а может, там вообще песок. Положила мешочек в сумочку и вышла за калитку.

Не знаю, куда идти. К Владу не хочу пока, тётка Устинья сильно меня напугала. Странно, что она и словом не обмолвилась про оборотней. Она не поняла, что мне всё известно. Что за ведьма, которая не чувствует оборотней? И Влада не признала, хоть и должна была.

Ведьма она настоящая и это очевидно. Всё видит, да не всё говорит.

Пойду к бабуле, она ждёт меня, наверное. А после уже и Влад заедет за мной. С ним спокойней, с ним я не думаю о плохом.