Но вот экипажи ловцов пошли на обед. Для меня наступил довольно длительный перерыв. Я облил из брандспойта улов, потому что припекало солнце, затем выбрал пять самых лучших крабов, оторвал им лапы, связал, как охапку хвороста, и на веревке опустил их в кипящую морскую воду, в которой медленно вращалось громадное колесо с корзинами. Корзины умело, без суеты, загружал крабовар Максимкин и мурлыкал какую-то песню без слов.

Через несколько минут я вытащил свое варево. Алые лапы стали красными. От них шел пар и ароматный запах. Закинув их на спину, я пошел на вешала к своим. Вареных крабов особенно любили Настя, Анна и близнецы, а вот Генка их не ел, брезгливо морщился.

Анна, как всегда, дергала сети играючи, о чем-то спорила с бригадиром распутчиков «азика».

— Я тебе дело, Алка, говорю. Брось ему голову морочить. Он тебе не нужен!

Грудастая Алка — одна из красавиц на плавзаводе — отвечала:

— Да пока нужен, Аннушка. А когда надоест — кину. Ей нужен — пусть подберет!

— Постыдилась бы, он ведь младше тебя, сопляк спротив тебя!

— Ничего, мне надоест, кину его, и он вернется к ней.

— Не шути со мной, Алка, а то пожалеешь. Последний раз говорю!

Я понял, что женщины говорят о Наде и Сереге. Я подумал, что Анна поступает справедливо. И недаром она взяла Надю в свою каюту. Ей, как видно, стало жалко девчонку. Что ж, это хорошо, кто-кто, а Королева в обиду ее не даст!

— Братцы, — крикнул я своим еще издали, — давайте на перекур, я вам крабца горячего принес!

Анна недовольно глянула на меня:

— Некогда устраивать перекуры!

— Почему? — заканючил Генка.

— Ну что вы, Аннушка, — сказал я, — так строго? Десять минут ничего не решат.

Бригадирша на мгновение оставила работу, показала на огромную кучу неразобранных сетей и устало сказала:

— Женя велел подготовить восемь перетяг. Он хочет поставить завтра два порядка. Место нашел очень уловистое!

Генка, услышав это, в сердцах сильно дернул сеть и опять стал канючить:

— Аня, да мы свалимся до утра и не справимся с двумя порядками! Хватит и одного. Все по одному будут ставить.

— Это их дело, — оборвала его Анна. — Жене виднее, на то он и старшина, сколько надо ставить.

Я понял, что она не уступит. Для нее приказ Карповича — закон. И еще я знал, что такое подготовить восемь перетяг. Перетяга — это сорок сеток, связанных цепочкой одна к другой, — получается заграждение длиной почти в милю. Обычно ставят один порядок на каждый мотобот. На «Никитине» одиннадцать мотоботов, и обычно одиннадцать порядков выстраиваются на пути крабового скопления. Это и есть «поле», которое через несколько дней, сверяясь с картой, по вешкам на якорях, «вирают» ловецкие экипажи, иначе — поднимают сети, трусят их.

Но… действительно, старшине «семерки» виднее. Конечно, он рискует, но на путине без риска нельзя. Это лучше нас знали Анна и ее закадычная подруга по прозвищу Полторы Бочки, жена Евгения. Если расчеты Карповича окажутся верными, все окажутся довольны и заработком и тем, что «семерка» прочно займет по улову первое место.

Я обработал сеток пять, как с мостика раздалась команда:

— Приемщику крабов на рабочее место. Идут колхозные сейнеры. Принять у них краба!

Прибежав на правый борт, я увидел, что Дима был уже в кабине, курил «беломорину» и лениво ругался с бухгалтершей Марией Филипповной:

— Вы, тетя, как штык, уже на месте с квитанцией и печатью. Сергеича еще нет, а вы уже тут. Знаю, не хотца вам крабца перекладать со стропа на конвейер. Это чижело, да?

Добрейшая Мария Филипповна чуть не плакала, слушая упреки крановщика, как могла отбивалась:

— Ну, зачем вы так, Дима? Знаете ведь, что Сергеичу без меня трудно. Сейчас ограчат его колхозные бортовики, и пойдет тут такое!

Она была права. Принимать у колхозников крабов — всегда мука. Они обычно подходят к тому или иному плавзаводу под вечер, как тут метко выражаются, «кагалом», и начинается катавасия… Все спешат сдать свой улов первыми, побыстрее получить квитанции с судовой печатью и моей подписью. В таких условиях трудно проверить качество крабов, их укладку, и… наконец, пересчитать их. Дело в том, что чужаки по идее должны сдавать крабов поштучно. Им я пишу в квитанции: принято столько-то штук крабов со средним таким-то весом.

Плавзавод выплачивал им, если мне не изменяет память, по 28 копеек за каждого краба. Вот почему приемщику надо держать ухо востро. Ему, когда начинает темнеть, когда сдатчики торопятся, спорят, ругаются, нужно при свете прожекторов принять за несколько часов 10—15 тысяч крабов и не в убыток государственному плавзаводу. Колхозники сдадут улов, получат квитанции и уйдут восвояси. Как говорится, ищи тогда в поле ветер. В случае чего не с кем будет договариваться, не у кого просить форы…

Я решительно с помощью Вира-майна Феди устанавливаю порядок сдачи. В руках — динамометр, а за спиной следует как тень Мария Филипповна. Около стропов уже снуют лаборантки химлаборатории со счетчиками Гейгера. Счетчики, как всегда, безмолвствуют, и девочки нашей злючки химички уходят. Я смотрю на строп, который сейчас приму, быстро считаю ряды, количество крабов в каждом ряду. Их в стропе 1800 штук. Потом выбираю самого мелкого краба, цепляю его на крючок динамометра. Его вес полтора килограмма. Отлично! Прошу больше света и тщательно выискиваю в стропе мальков, самок. Но они, если они есть, могут быть только во внутренних рядах. Ищу помятых крабов. Уж их я найду, без них нельзя…

И все это нужно проделать очень быстро. Потом я кричу:

— Дима, давай!

Дима «дает», то есть подхватывает строп и на метр от палубы поднимает его.

На гаке — пятитонный динамометр. Это делается для контроля, ибо я уже знаю примерный вес стропа около трех тонн, умножив 1800 на полтора.

Снова зычно кричу:

— Чей строп? — И тут же через плечо говорю Марии Филипповне цифры для квитанции, название сейнера и фамилию сдатчика.

Если сдатчик не согласен с моими цифрами, я ему объясняю, из чего я исходил. Если это его не удовлетворит, предлагаю ему разгрузить строп и самому на моих глазах пересчитать крабов. Но редко кто соглашается это делать, потому что начинают ворчать очередные:

— Браты, зачем сдавать поштучно? Эдак мы не уйдем домой и до утра.

Это верно. Если мне будут сдавать поштучно, я приму последний строп далее не утром, а где-то к обеду следующего дня.

— Братцы, вам грех обижаться! Тут на «Никитине» поставили справедливого приемщика. Это на «Тухаче» чистый кулик… вчерась ему верняком сдавал три тысячи штук, так он, паразит, пишет в квитанции две пятьсот! Я ему втихаря сунул бутылку спирта, так он нехотя набавил две сотни и больше ни в какую!

Часа через полтора я вытираю пот со лба — у всех принял без особых конфликтов, но устал так, словно разгрузил машину угля Сейчас начнут подходить наши мотоботы с уловом. У своих принимать много проще. Благодарю Марию Филипповну за помощь. И она — я это вижу — нехотя возвращается к разгрузке стропов. Непривычна ей, тяжела физическая работа…

С мостика новая команда:

— «Семерка» подошла под разгрузку! Разгрузить — мотобот с экипажем на балыки! На подходе «азик». С ним — то же самое в темпе! На палубе, шевелитесь, шевелитесь!!!

Совсем потемнело, с неба стало моросить, и море за бортом плавзавода как-то грозно зашевелилось, завздыхало, готовясь то ли ко сну, то ли к шторму, которого так давно не было.

Я в ожидании следующего мотобота пошел на вешала. Как там мои друзья? Надо им помочь распутать сетку-другую. Все им легче будет.

До вешалов я пошел кружным путем, через корму. В глубине души мне не хотелось дергать сети, и я как-то бессознательно тянул время.

На корме было безлюдно. У запасного винта громоздились кучи наплавов. Я шел, натыкаясь на стеклянные и пластмассовые шары в оплетке, и вдруг услышал тихие голоса.

— Ты меня не пугай, лады?

— Что ты, брат, кто тебя пугает? Просто советую, живи как все, как ты раньше жил. Для чего ты хочешь стать лучше других? Все бьют, а у тебя перестали бить. Обижаешь ты хлопцев, не даешь им заработать, схватить лишний кусок. Они сюда не за романтикой приехали и уродуются, чтобы заработать. Верно?