— Вы помните имя человека, который погиб?

— Фамилия, по-моему, какая-то немецкая. Кажется, Муллер? Муллер или Мюллер. Да, я почти уверена. Тому мальчику, что оказался в центре раздора, я полагаю, сейчас уже лет под двадцать. Не представляю даже, как сложилась его жизнь, учитывая то, что его заявления привели к смерти родного отца.

«Муллер» — записал я фамилию, а от нее провел стрелку к доктору Роберту Кристиану.

— Затем, понятно, пошли слухи, пересуды, — продолжала Селин.

— Слухи о жестоком обращении?

— Именно.

— Он обсуждал их с вами?

— Нет, к той поре мы уже не сказать чтобы часто контактировали. Со смертью мистера Муллера Дэниел стал менее общителен. Поймите меня правильно, завсегдатаем вечеринок он не слыл никогда, но все же посещал светские рауты, иногда заглядывал на кофе или на бокал вина. Но после того случая с Муллером все как-то сошло на нет. Что-то сделалось с его уверенностью; можно лишь догадываться, как на ней могли сказаться те заявления о жестоком обращении. Это же фактически слом.

— Вы им не верили?

— Я видела, как предан он был своей работе. И поверить не могла тем вещам, которые некоторые про него говорили. Звучит как клише, но его проблема была в том, что он чересчур опекал, брал близко к сердцу. Хотел всех защитить, оберечь, но в конце концов не сумел.

Я поблагодарил, а Селин сказала звонить ей в любое время. Прежде чем повесить трубку, она назвала кое-кого, с кем можно при желании связаться (кстати, все они были указаны в перечне Ребекки). Тем не менее разговор с ней оказался полезен, в отличие от тех двух, что последовали за ним. Вначале я позвонил адвокату Элвину Старку, который не только представлял Клэя в суде, но и водил с ним дружбу. Старк по городу был мне известен. Высокий, слащаво-маслянистый; в фаворе у него были костюмы в полоску, столь любимые старосветскими гангстерами и патентованными торговцами антиквариатом. Что касается вопросов юриспруденции, то здесь он без мзды и пальцем не шевелил; это же, похоже, распространялось и на телефонные разговоры, которые ему приходилось вести бесплатно. Именно Старк заведовал бумажной круговертью, окружавшей констатацию смерти Дэниела Клэя.

— Его больше нет, — сказал в трубку Старк после того, как его секретарь оставил меня висеть в эфире на добрую четверть часа, а затем учтиво сообщил, что личной встречи у нас, увы, не получится, но, может статься — может, — у него как-нибудь отыщется свободная минутка и тогда он втиснет меня в свой приемный график, но опять же по телефону. — Сказать больше нечего.

— У его дочери большая проблема с тем, кто так не считает. Он, похоже, не желает воспринимать тот факт, что мистера Клэя нет в живых.

— На это у его дочери есть официальная бумага, которая утверждает обратное. А что вы хотели услышать от меня? Да, я знал Дэниела. Пару раз в году мы с ним выезжали на рыбалку. Парень он был хороший. Быть может, слегка эксцентричный, но так уж у них там заведено.

— А про то, где так заведено, он с вами никогда не разговаривал?

— Не-а. Я бизнес-адвокат. Тот детский лепет меня угнетает.

— Вы по-прежнему представляете Ребекку Клэй?

— Я делал это в качестве услуги. И не ожидал, что меня за это возьмется преследовать частный сыщик. Так что можете с уверенностью передать, что больше услуг от меня она не дождется. Послушайте, Паркер, я знаю о вас все. Мне даже говорить с вами в тягость. А уж длительный разговор тем более ни к чему хорошему не приведет. Так что на этом я его заканчиваю.

Так он и поступил.

Следующий разговор — с доктором медицины по имени Филип Коссюр — оказался еще короче. Коссюр в прошлом был у Клэя терапевтом. Похоже, у Клэя было множество контактов, где личное смешивалось со служебным.

— Сказать мне нечего, — заявил Коссюр. — Прошу меня больше не беспокоить.

И тоже повесил трубку. Прямо какой-то знак. Я сделал еще один звонок, на этот раз с тем, чтобы договориться о встрече с доктором Робертом Кристианом.

«Мидлейк центр» находился невдалеке от того места, где я когда-то жил, — чуть в стороне от Горэм-роуд; обычное, ничем не приметное офисное здание на поросшем деревьями участке. С таким же успехом здесь могла размещаться юридическая или риелторская контора. И тем не менее это было место для детей, страдавших от жестокого обращения или брошенных на произвол, — а также тех, кто делал на эту тему заявления. Или тех, от имени которых такие заявления делали другие. Главный вход вел в зал ожидания, окрашенный в яркие желтые и оранжевые тона. На столах здесь вразброс лежали детские книжки для разных возрастов, а в одном углу на мягком покрытии находилась игровая зона с машинками, куклами и пакетиками цветных мелков. Была здесь и этажерка с информационными брошюрами, где на высоте, недосягаемой для детского роста, имелась полка с контактной информацией о местной Команде реагирования на действия сексуального характера, а также о различных социальных службах.

Секретарша за столом занесла меня в книгу регистрации и сняла телефонную трубку. Через минуту-другую в дверь, отделяющую зал ожидания от клиники, бодро вошел небольшой седенький человек с аккуратной бородкой. Доктор Кристиан был примерно на шестом десятке, в легких туфлях и рубашке с открытым воротом. Несмотря на твердое рукопожатие, в нем угадывалась некоторая настороженность. Меня он провел в свой отделанный под сосну кабинет, где вдоль стен тянулись полки с книгами и отчетностью. Я поблагодарил доктора за готовность так быстро встретиться, на что тот лишь пожал плечами.

— Элементарное любопытство, — пояснил он. — Давно уже никто не упоминал при мне имя Дэниела Клэя, во всяком случае, за пределами этого медицинского сообщества. — Он чуть подался в кресле. — Давайте условимся: я буду с вами прям, если вы будете прямы со мной. В определенных вопросах мы с Клэем не сходились. Не думаю, что ему было до меня дело как вообще-то и мне до него. Большинство коллег считало, что профессиональная чуткость у него на месте, во всяком случае, пока не начали циркулировать слухи. Но этот элемент должен был уравновешиваться объективностью, а вот этого Дэниелу Клэю, боюсь, как раз и недоставало для того, чтобы его суждения воспринимались серьезно.

— Я слышал, у вас с ним были столкновения, — сказал я. — Потому я, собственно, и здесь. Меня наняла его дочь. Кто-то преследует ее с расспросами об отце. Ее это беспокоит.

— И вот вы снова проходитесь по всей этой кривой и пытаетесь уяснить, с чего бы это вдруг кому-то, после стольких лет с его исчезновения, стукнуло в голову повторно им заинтересоваться?

— Что-то вроде этого.

— Я под подозрением? — спросил он с улыбкой.

— А вы чувствуете для этого основания?

— Определенно бывали случаи, когда я с радостью готов был его придушить. Он умел залезть так, знаете, под кожу, и в личном плане, и профессионально.

— Не потрудитесь ли объяснить?

— Гм. Ну, для того чтобы понять это и вникнуть, как все обстояло до его исчезновения, надо иметь некоторое представление о том, чем мы здесь занимаемся. А занимаемся мы медицинскими обследованиями и психологической оценкой в случаях, когда поступают заявления о жестоком обращении с детьми, идет ли речь о насилии физическом, сексуальном или эмоциональном, или же это результат небрежения и запущенности. Соответствующий сигнал направляется в Центральный накопитель Огасты. Там он поступает к надзирающему инспектору, рассматривается, исследуется, после чего выносится решение, высылать ли на место социального работника. Иногда сигнал может исходить из местных правоохранительных органов или из детской опеки. Может исходить и из школы, от родителя, соседа или даже от самого ребенка. Тогда этот ребенок направляется к нам на оценку. Эту услугу по штату оказываем в основном мы. Когда оценки начинал выносить Дэниел Клэй, мы еще, можно сказать, ходили под стол пешком. Как, в общем-то, и все, черт возьми. Теперь это организационно поставлено на более широкую ногу. Все можно провести в одном месте: обследование, оценку, первоначальную консультацию, опрос ребенка и заявленного правонарушителя. Все можно проделать здесь, в этом самом здании.