— Таха хозяйничает, — объяснил Волох. — Все, девицы-красавицы, пришли. Добро пожаловать.

— Значит, Даша и Варя, — неуверенно сказал Волох, словно пробуя слова на вкус, словно ему в первый раз довелось произносить эти простые женские имена. — Не запомнить мне. Да оно и не важно. Мне уж это ни к чему. Ладно. А теперь расскажите мне девицы, откуда вы путь держите и куда.

Старик сидел на лавке за широким, длинным столом, откинувшись спиной на стену, и положив перед собой на столешницу внушительные, узловатые кулаки. Выслушав сбивчивый рассказ девушек, он прикрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Затем кивнул. — Может оно и так. То-то я смотрю и одеты вы чудно. Если не соврали…

— Да врать-то нам какая корысть, — перебила Вера и осеклась, встретившись глазами с тяжелым взглядом Волоха.

— А мне почем знать, какая у вас корысть? Но, говорю, если не соврали, то одно могу сказать, занесло вас в тридевятое царство за тридевять земель, — Волох опять впал в задумчивость и затем сказал непонятное. — По всему, не должно вам тут быть, ну а коли уж есть, то моё дело маленькое.

— Дедушка, а как бы нам обратно вернуться? — воспользовавшись паузой, спросила Даша.

— Не ведаю, — ответил старик. — Может быть никак. А чего? И тут живут люди.

Сказано это было так, что сердце Даши окатило ледяной волной. Она сразу поверила в то, что возврата в прежнюю жизнь не будет. Очевидно, её потерянный вид все-таки смягчил душу старика.

— Впрочем, изволь взглянуть, — Волох перевернул деревянное блюдо кверху дном и несколько раз ковырнул его острием ножа. — Смотри. Знаешь что это?

Даша посмотрела на оставленные ножом отметины и отрицательно покачала головой.

— Семь звезд, — сказал Волох. — Давно было. Один человек говорил, что по этому знаку находят обратную дорогу.

— Можно, я гляну? — Вера подтянула к себе блюдо. — Так это ж Большая Медведицы. Ну, созвездие. Дедушка Волох, а ты ничего часом не перепутал? Мы ведь не космонавты. Нам до неба не допрыгнуть.

— Не допрыгнуть, — согласился Волох. — Говорю, знак это. Его не на небе искать надо. А больше не спрашивайте, больше я и сам не знаю.

В избе, разделенной деревянной загородкой на две части, наступила тишина. В узкие, от старости словно перекошенные окна, струился вечерний сумеречный свет. Со второй половины, где, очевидно, был очаг, ощутимо тянуло дымом.

Даша окинула тоскливым взглядом развешанные по стенам пучки трав, ушат с водой, стоящий у входа, и два окованных полосовой медью громоздких ларя в простенке между окнами.

У дальней стены на деревянных чурбаках покоилось просторное ложе, сколоченное из толстых плах и застланное звериными шкурами. Больше в избе ничего не было.

Волох, глянув на Дашу, усмехнулся краем рта. — Таха, подавай на стол.

Похоже было, что благородное искусство сервировки было глубоко чуждо натуре суровой лучницы. Почетное место на столе занимала плоская глиняная чаша, в которой громоздились дымящиеся куски жареного мяса. Еще здесь был большой горшок с гречневой кашей, исходящей прозрачным паром, в горшке поменьше была сметана. Горкой лежали ржаные лепешки. Несколько неочищенных луковиц дополняли меню ужина. Напоследок Таха брякнула на стол объемистый кувшин, о содержимом которого можно было только догадываться.

Еще минуту назад усталой Даше казалось, что единственное её желание это немедленно заснуть. Но запахи еды напомнили девушке о том, что с утра она ничего не ела. Очевидно тоже самое испытывала и Вера, которая, пошарив по столу взглядом, и не обнаружив ничего напоминающего вилки, взяла со столешницы маленький ножик с источенным до серпообразного состояния лезвием и деревянной рукояткой. Наколола кусок мяса, осторожно положила его в рот и принялась жевать. Лицо у неё при этом приняло такой необычайно вдумчивый, даже одухотворенный вид, что Волох, потянувшийся было за ковшом, замер, с некоторым беспокойством дожидаясь результата дегустации.

— А чего, вкусно, — глубокомысленные морщины на высоком лбу Веры разгладились, и она передала ножик Вере. — Давай, подруга.

Волох выпустил из груди воздух и легко поднял кувшин за массивную изогнутую ручку.

Струя густой янтарной жидкости, пенясь, полилась, наполняя вырезанные из дерева объемистые ковши. — Ешьте, пейте, гости дорогие.

Таха со своей мрачноватой ухмылкой присела на лавку чуть поодаль и присоединилась к трапезе.

Янтарное питьё обладало едва ощутимым цветочным запахом, отдаленно напоминающим запах меда, и было довольно густым, но пилось на удивление легко, расходясь в крови жаркими волнами.

Какое-то время, пока не был утолен первый голод, за столом царило молчание. Наконец Волох вытер губы ладонью, принял значительный вид, словно готовясь сказать что-то важное, и скрестил руки на груди.

— Теперь, девы, слушайте меня внимательно. Не знаю, удастся ли вам когда-нибудь вернуться в свою землю, но если это и случится, то не скоро. Жить вам придется здесь.

— В этой хибаре? — ужаснулась Вера.

— В хибаре? — недоуменно переспросил старик, судя по всему, впервые услышавший это слово, а когда сообразил, что оно означает, усмехнулся. — Хорошо бы кабы так. Будь я помоложе, — Даше показалось, что при этих словах почтенный старец подмигнул ей, — то оставил бы вас, голубушек у себя. Но то время прошло. Мой век окончен.

Вера, вероятно, испытывая неловкость за допущенную её бестактность по отношению к жилищу Волоха, чей век к тому же, если верить его словам, был окончен, сказала вежливо. — Очень жаль.

— Волох, ты не ладное замыслил, — внезапно сказала Таха, сидевшая, подперев кулаком голову с расчесанной на пробор тяжелой гривой темных с заметной проседью волос. Даша, случайно взглянув на неё, поразилась выражению беспросветной, собачьей тоски, стынущей в раскосых глазах.

— Первым встречным доверяешься. Зачем? Кто они такие? Ты знаешь? Да посмотри на них. Разве они гожи для такого дела? Ты говоришь, а тебя не слышат.

— Говори дальше, — сказал Волох.

— Время еще есть. Позволь мне уйти. До рассвета я найду тех, на кого тебе указали щуры.

— Нет, — ответил Волох. — Поздно. Щуры указали не на тех. Иначе бы сидели тут Горислава и Пенка, вместо них, — старик кивком указал на Дашу и Веру. — Тебе же уйти не дозволяю, ты мне тут нужна.

— Как скажешь. Что я должна делать?

— Готовь последний мед.

Таха обречено склонила голову и, запалив коптилку с фитилем, плавающим в глиняной тарелке, до половины залитой каким-то жиром, скрылась за перегородкой.

Волох сгреб в сторону посуду с объедками и развернул на столешнице широкий лист бересты. — Придвигайтесь, девы, и разумейте.

Вера, уже слегка хмельная, и оттого храбрая, села с ним рядом, а Даша устроилась напротив.

— Это Млочь, река, — лезвие ножа, зажатого в кулаке Волоха, наискось прочертила тонкую линию по бересте.

Девушки обрадовано переглянулись. — Так это ж наша река, — сказала Вера.

— Как это ваша? Вы что русалки?

— Да нет. Она через город наш течет.

— А как город называется?

— Хлынск.

Волох вздохнул. — Я эту реку от истока до устья не раз прошел. Нет тут такого города. И никогда не было. Может быть будет когда-нибудь, но то не моя печаль.

— Так, я не поняла. Мы что, на машине времени перенеслись? — тоном трамвайного контролера, говорящего с потенциальным безбилетником, осведомилась Вера.

— Вроде того, — уныло ответила Даша. — Или сама не видишь? Стрелы эти, копья… Печенеги какие-то, сексуально озабоченные…Не перебивай старика, Верка, пусть доскажет.

— За Млочь вам не надо, — продолжил Волох. — Там людей словенского корня уже не осталось. Степь всех забрала.

— А те, которых вы с Тахой поубивали, какого корня были? — не глядя на старика, спросила Даша.

— Это и есть степь. Буджаки, — ответил Волох. — Раньше другие были. Сейчас эти. Третьего дня перекинулись на этот берег и пойдут дальше. Про них сказу нет, сами видели. Вам же одна дорога — на Речицу, — старик положил ладонь на бересту и еще раз чиркнул ножом. — Место укрепленное. Там еще люди остались. Туда, больше некуда.