— Странно, — подозрительно заметил младенец. — У нас такие горшки по-другому называются.
— Да у вас всё не как у людей, — в сердцах рявкнул Иван, но, вспомнив, что всё-таки имеет дело с ребенком, сбавил обороты. — Так мне рассказывать али как?
— Рассказуй, — разрешило дитятко.
— Спасибо, благодетель, — с огромной долей сарказма поблагодарил Иван и продолжил. — А была та корчага, или как она там у вас называется, запечатана крепко накрепко. Но отрок этот неразумный те печати сорвал. Тут ему и шандарахнуло! И в лобик! И по спинке!
При этих словах, Иван, дивясь собственной злополучной судьбе, пробудился, и первое что он увидел, был сладко посапывающий Саня, по лицу которого блуждала блаженная улыбка, Иван, представив, что тому может сниться, не снёс такого разврата и, дернув Саню за ногу, сказал честным голосом. — Ну, что за человек? Опять ему барышни снились. Тебе чего-нибудь другое снится когда?
— Снится отчий дом, — быстро ответил разбуженный, не открывая глаз. И тут Ивану стало немного стыдно за свое поведение. Но это сейчас же прошло, потому что Саня, злясь на внезапное пробуждение, сказал. — Вот не пойму я тебя, Иваныч. Какой-то ты веселый дурак. Хотя веселиться нам вроде не с чего.
Фи, — сказал Иван и снова заснул. Младенец, хвала Господу, больше не являлся. Зато явился Берсень, которого Иван наяву не помнил, но во сне узнал сразу.
Тот его тоже узнал. — Завалил мишку-то, бродяга?
— Он первый начал, — угрюмо ответил Иван, которому не понравилась прокурорская интонация вопрошавшего. — Не гринпис же вызывать.
— Мишка-то был, если приглядеться, так себе. Не шибко матёрый. Завалящий, прямо скажу, мишка.
— Уж какой попался. Не мне выбирать.
— Подранок к тому же. Но, всё равно, молодец, хвалю. Не посрамил, как говорится.
— Чего не посрамил-то? — из вежливости спросил Иван, которому больше всего на свете хотелось сейчас спать.
— Того, — загадочно ответил Берсень, отступая во мглу.
— Слушай, Берсень, — набравшись наглости, окликнул его Ермощенко.
— Ну, слушаю, — обернулся тот.
— А чего ты грустный такой?
Берсень вернулся и ткнул в горячий лоб натурального кузнеца ледяным перстом.
И теперь уже не Берсень отступил во мглу, а сам Ермощенко опрокинулся куда-то в серый, ни дна, ни покрышки, туман, словно упал, оступившись с крутого обрыва.
Больше ему ничего не снилось.
* * *
Саня и Митька ошибались, предполагая, что Даша и Вера их совсем не вспоминают. Девушкам просто было пока не до того. Уже несколько часов они находились в дороге, неотрывно следуя за маячившей впереди широкой сутулой спиной Волоха, который, несмотря на свою видимую дряхлость, оказался скор на ногу. Женщину-лучницу девушки почти не видели. Она кружила вокруг невидимая и вездесущая, лишь изредка появляясь, чтобы перекинуться парой тихих слов с Волохом. Волох звал её Тахой.
После двухчасовой ходьбы по едва заметной тропке на левом сапоге у Даши отлетел каблук, сказать об этом она постеснялась. Но Вера оказалась менее деликатной.
— Эй, дедушка партизан. Как тебя, Волох, кажется? — крикнула она. В лесной тишине её голос прозвучал неестественно громко. — Подожди минутку. Тут у нас проблемка.
Волох, словно не слыша, продолжал идти вперед тем же широким, размеренным шагом, и скоро совсем пропал из поля зрения.
Опираясь на плечо подруги, Даша попробовала скакать на одной ноге, но через несколько шагов оставила эту затею.
— Дурак старый, — сказала Вера. — Снимай сапог, будем чинить.
Но в этот самый момент рядом бесшумно возникла Таха. — Снимай, девка, чобот.
— А она что, по-твоему делает? — огрызнулась Вера.
— Да не тот, дура. — Таха вытащила из ножен, висевших на поясе, нож с костяной рукояткой и массивным, обоюдоострым лезвием, положила оставшийся целым сапог на пенек и одним махом отсекла каблук. — Пошли.
— Не, ты видела эту амазонку? — вполголоса сказала Вера, дождавшись, когда Таха отойдет. — Не удивлюсь, если у неё за пазухой граната. И, главное, хамит еще.
— А мне вот хотелось бы знать, куда мы идем, — ответила Даша.
— Да кто его знает, — ответила Вера. — Слушай, а как ты думаешь, куда наши кавалеры делись? Если они, как мы, сюда случайно попали, то им, пожалуй, не позавидуешь.
— Будто нам позавидуешь, — сказала Даша. — Они-то сюда может и случайно попали. А вот чего ради нас сюда занесло, я до сих пор понять не могу.
— Ну, мы ведь беспокоились, — припомнила Вера. — Волновались.
— Зато теперь у нас на душе спокойно.
— Да, ладно тебе, Дашка, может ребят уже в живых нет. С их горячим-то нравом.
— Ну, мой-то, помнится, горячий, — невольно усмехнулась Даша. — А вот за твоим я что-то особой горячности не заметила.
— Ой, не скажи, — хихикнула Вера. — Мой тоже ничего, шустрый такой.
Усталое лицо Даши потемнело. — А вообще, жалко, если с ними чего-нибудь случилось.
— Жалко, да, — согласилась Вера.
О том, куда их вел, Волох девушки узнали через долгих три часа блуждания по лесу. Одни бы они уже десять раз успели сбиться с тропинки, которая, и без того едва заметная, временами совсем терялась в траве и палых листьях.
Последний час был самым трудным, идти пришлось через кочковатое болото, ноги поминутно увязали в грязи, которая, впрочем, не поднималась выше щиколоток. Было похоже, что в дождливую пору это место становится совсем непроходимым. Однако сейчас стояла жара, и только подозрительные изумрудные лужайки по сторонам тропы и бочаги с черной неподвижной водой, указывали на то, что без проводника сюда лучше не соваться ни при какой погоде. Но вот, наконец, перепачканные и смертельно уставшие, девушки выбрались на твердую землю. Волох отдыхал, опершись рукой на дерево. Рядом на корточках сидела Таха, настороженно поглядывая из-под низко повязанного платка.
Только теперь Даша обратила внимание на странный цвет её глаз, они были коричневые с прозеленью, и когда на них падал боковой луч света, зрачки их начинали полыхать чистым зеленым пламенем.
— Близко уже, — сжалился Волох, глядя, как усталые девушки со стоном опускаются в траву, с наслаждением вытягивая ноги. — Передохните чуть и пойдем.
Таха при этих словах полупрезрительно усмехнулась, поднялась на ноги и широкими легкими шагами скрылась за деревьями.
Волох задрал голову, прислушиваясь. — Дождь будет.
— Мы, дедушка Волох, только минутку посидим. и пойдем, — умоляюще проговорила Вера, боясь, что неугомонный старик немедленно погонит их опять путешествовать по лесам и болотам.
Волох с недоумением взглянул на Веру, затем перевел взгляд на её подругу. — Ты, стало быть, по всему видеть, Пенка будешь, а вторая, наверное, Горислава.
Вера пихнула Дашу в бок. — Ну, так я и знала. Нас с кем-то перепутали. И имя-то какое, Пенка, блин.
— Чего? Не угадал? — Волох снова взглянул на Веру. — Если не Пенка, то кто же ты?
Вера распрямила спину, постаравшись придать себе подобающую случаю осанку. — Естественно, не Пенка. Зовут меня Вера, фамилия — Коростылева. А её, — она указала на Дашу, — зовут Дарья. Дарья Завьялова.
— А я-то вас за других принял.
— Да мы уж поняли, — с некоторым вызовом сказала Вера. — Так что, нам теперь назад идти?
— Зачем? — удивился старик. — Как получилось, так получилось. Теперь уж менять поздно. Поднимайтесь, пойдем.
До логова Волоха, действительно, оказалось совсем недалеко, через какие-то пару сотен шагов тропинка пошла в верх, наискось пересекла пологий травянистый склон, с которого взору открылась широкая полноводная река. По её насыщенной густой синевой поверхности, словно свитой из тугих водяных струй, и оттого казавшейся слегка выпуклой, пробегали белоснежные барашки, противоположный же берег терялся в белёсой дымке. И только потом девушки увидели приземистую, вросшую в землю избу, крытую корьём. От времени и непогоды бревна сруба почернели, крыша взялась зеленоватым мхом, а кусты крыжовника и смородины, за которыми, похоже, никто не присматривал, подступили к самым стенам. Так что, случайный человек мог пройти в каких-нибудь десятке шагов, не заметив никаких признаков жилья. Тыльная сторона избы упиралась в откос, а фасад её смотрел двумя подслеповатыми окнами прямо на реку, до которой оставалось метров тридцать. Здесь прибрежный лес раздавался, образуя узкую поляну, тянувшуюся до самого берега. Вид у этого жилища был совершенно заброшенный. Впрочем, сейчас над его крышей курился дымок.
