— Смотри, Волох её под всякого наездника объездил, — Таха облизнула губы, лаская Веру и постепенно распаляясь сама.

— Лучше смотри. Видишь? Отвечай. Не молчи. Видишь?

— Лицо вижу, — пробормотала Вера заплетающимся языком. — Саня это. Как будто не живой.

Дотронься до него. Теплый? Холодный? — ладонь Тахи ускорила движения.

— Теплый.

— Живой, значит. Дальше смотри. Вокруг что? Лес? Поле? Вода?

— Река, коряги какие-то.

— Что за река? Широка ли? Место узнаешь?

— Да Млочь это, — встрял Иван. — Саня там и пропал.

Таха метнула на него взгляд, от которого слова застряли в глотке.

— Не узнаю. Широка ли река, не вижу. Вода быстрая. Берег галькой покрыт. Похоже, коса это. Дальше — лес. — Вера протяжно застонала. Лицо Тахи покрылось крупными бисеринами пота, но сколько она потом ни настаивала, не приказывала, ни умоляла, больше ничего от Веры добиться ей не удалось.

Иван же, глядя на Таху, подумал, что всем она хороша, но есть в ней какая-то злоба. И с этой мыслью, посчитав, что сеанс гадания очевидно завершен, он задумчиво приблизился к ней, склоненной в доверчивой позе над стонущей Верой. Открывшийся перед ним вид направил мысли Ивана по другому руслу. Ведь то, что он собирался проделать, еще никто с оборотнями не проделывал. То есть, в этом деле был шанс стать первопроходцем, почти как Юрий Гагарин. Воодушевленный этой мыслью Иван решительно, как на штурвал комбайна, положил широкие ладони на крепкие ягодицы суровой, но легкомысленной Тахи, и нежно раздвинул их.

— Совсем озверел! — заплакала пронзенная Таха, но больше ничего сказала, и скоро её стоны слились со стонами Веры.

…

На прощание Таха посоветовала Ивану не оставлять Веру без присмотра до возвращения Сани.

— А когда ж он вернется? — спросил Иван.

— Может быть, что и никогда. Но скорее всего вернется. Только не любят они друг друга, — ответила Таха и исчезла так же бесшумно, как и появилась.

— Ну, а не любят, так что теперь, и не жить? — раздраженно пробормотал Иван и отправился сообщать Митьке и Даше хорошую весть, Вера же, еще не отошедшая от транса, послушно, как овечка, плелась за ним.

Утренние переговоры начались весело, в непринужденной обстановке, под свист и улюлюканье вышедших на стены горожан.

При чем начал их Плескач, по собственной инициативе. Подъехав в одиночку под стену, он принялся снова вызывать Войта.

Со стены ему кричали, чтоб и сам уходил, и лесовиков своих уводил.

— Нам в них надобы нет! Уходи, Плескач, чтоб не было худа.

— А в вас кому есть надоба? Покажите мне их! Пусть на стену выйдут, — бесновался Плескач, разъезжая вдоль стены на неказистой мышастой масти лошадке и потрясая зажатым в кулаке кнутовищем.

Иван подумал, что если дело дальше пойдет таким образом, то, пожалуй, Плескачу из-под стены живым не уйти, но тут к тому подскакал Ясь, схватил за локоть и чуть ли не силком увлек его за собой.

Плескач не сопротивлялся, только оглядывался и по-кошачьи шипел и плевался, потому что слов у него больше не осталось.

— Ах, — сказал Воробей, наблюдавший из-за кустов эту сцену. — Какой отважный у нас Плескач. Пошли, ребята.

Горожане увидели, как из-за деревьев показалось войско и пошло к городу. Однако вид у этого войска был не воинственный. Ратники брели толпой, не соблюдая строя, не обнажая оружия, вперемешку с бабами и детьми. Тут и там катились доверху груженые повозки, присутствие которых никого не удивило, слух о несметных богатствах, награбленных Воробьем, давно уже будоражил умы рачительных обитателей Речицы.

Старшие над горожанами растерялись, не понимая, что следует предпринять. Этой минутной растерянности хватило, чтоб войско подошло под самые стены. Холстина, закрывавшее груз на повозках, была, как по мановению ока, сдернута и обнаружилось, что они доверху гружены сухим хворостом. В руках же у ратников оказались луки, и теперь нечего было думать, чтобы отогнать незваных гостей от города, так как те могли на каждое движение ответить градом стрел, а на таком расстоянии промахнуться трудно.

Смех и улюлюканье на стенах смолкли, и в наступившей тишине раздался голос Воробья. — Зовите Войта.

Не дождавшись ответа, Воробей махнул рукой, и в руках людей, стоящих возле повозок с хворостом, запылали факелы. — Зовите Войта, а не то стены спалю, град на копьё возьму, всех смерти предам.

— И мертвые позавидуют живым! — неожиданно для себя заорал Иван. Воевода удивленно оглянулся на него. — О, это хорошо сказано. Надо запомнить.

Неизвестно, что больше подействовало на психику защитников города, грозные ли слова Ивана или вид людей с факелами, но через несколько минут со стены крикнули. — Кто тут вызывал Войта?

Наместник Войт оказался невысоким сухощавым мужчиной средних лет, в шлеме и кольчуге, которые, впрочем, не очень ему шли. Было видно, что обычно он носит совсем другую одежду.

— Я вызывал.

— Так вот ты такой, Воробей.

— А ты какого ждал?

— Не знаю. Только вот слышу, говорят, идет Воробей с дружиной. Где ж твоя дружина, Воробей?

— Вся тут.

— Не густо.

— Сколько есть.

— Не густо, — повторил Войт. — Ради такой жмени даже и ворота открывать лень.

Несмотря на эти слова, Ивану стал отчетливо ясен смысл их бесконечных блужданий по лесу. Будь у Воробья только те несколько десятков порубежников, с которыми он начал свой поход, никто бы с ним тут не стал разговаривать. А теперь его войско было сильно не только численностью, но и тем, что подобрались в нем люди, уже сделавшие свой выбор и готовые идти до конца. Так что, они, конечно, имели фору перед горожанами, которые, судя по всему, еще и сами толком не знали, чего хотят.

Между тем торг продолжался.

— Нам лишние рты не нужны, — безразлично глядя в небо заявил Войт. — Едоков у нас и без вас хватает.

— А мечей у вас хватает? — спросил Воробей. — Или ты думаешь, мы твой хлеб даром собрались есть?

— А кто вас знает, — отвечал Войт.

Пререкались долго. Договорились на том, что впущены будут только способные носить оружие.

— А как же жены наши и вдовы? — закричал кто-то в задних рядах. — А детей куда и стариков?

Воробей махнув рукой, пресек ропот, и повел всех к воротам. Однако повозки приказал пока не трогать, так же повелел, чтоб и люди с факелами оставались на своих местах.

Заскрипели, открываясь, створки ворот.

— Ну, заходи, чего вылупились, — закричал привратник. — Да огонь-то не тащи.

Люди потянулись в крепость, поле на котором был их стан, опустело, лишь курился, догорая, костер.

— Э, а баб-то пускать и не велено, — закричал привратник, видя, что вместе с воинам в ворота заходят и женщины.

Воробей широко улыбнулся ему в лицо. — Ну, не пусти. А я посмотрю, что из этого выйдет.

— Тьфу, — привратник, мимо которого торопливо, словно боясь, что впустившие их сюда вот-вот передумают, шли люди, отвернулся, чтоб хотя бы не видеть этого безобразия.

Через некоторое время людской поток иссяк.

— Все, что ли?

— Все до единого.

— Все, заваливай ворота.

Закрыв тяжелые створки ворот, на половину их высоты навалили груду камней, чтоб дольше смогли выдержать удары тарана.

Неказистые укрепления Речицы, все эти оплывшие валы, подгнившие частоколы и не доведенные до верха стены, скрывали город на удивление обширный, хоть и выстроенный явно без определённого плана. Деревянные дома, среди которых попадались даже двухэтажные, стояли в беспорядке, каждый из них представлял центр усадьбы, огороженной высоким тыном, за которым, кроме жилых домов, теснились хозяйственные постройки.

Видно было, что город закладывался с большим запасом, в расчете на грядущий приток населения. Поэтому свободного места в нем было много. Кое-где на сотни шагов простирались пустоши, на которых паслись козы и коровы.