— Пусть только во сне тебе бывает страшно! — сказала Роксанда. — Я знаю, ты — герой. Да превзойдет твоя слава славу Александра Македонского.
Тимош поднялся с дивана.
— Куда нам, казакам, с царями славой мериться. Быть бы живу! — привлек к себе Роксанду, и она тотчас прижалась к нему, и он почувствовал ее живот. — Роди мне казака!
— Я рожу близнят! — уверенно сказала Роксанда.
Тимош засмеялся и, смеясь, пошел из горницы жены поглядеть, что ему собрали на дальнюю дорогу.
2
— Проточная вода успокоится, а враг — никогда, — сказал Богдан Хмельницкий, оглядывая Тимоша. — Не успели поздороваться, а уже приходится «до свидания» говорить.
Тимош, войдя к отцу в канцелярию, приметил, конечно, что у окна на лавке — теперь он был за спиной — сидит какой-то молоденький шляхтич из богатых, но кто таков, не узнал, а спросить у отца было не ко времени, слушал наказ перед дорогой.
— Одно хочу тебе сказать; хоть и к родне идешь и хоть не ты в них, а они в тебе нуждаются, помни; если твой правый глаз не доверяет левому — этого не стыдиться нужно, а радоваться, значит, голова на месте. И упаси тебя Бог в княжескую милость рядиться: ты — казак. Для памяти турецкую присказку тебе дарю: подрежь уши ослу — он все равно газелью не станет.
Тимоша разбирала досада: его поучали при постороннем человеке. Чтобы показать отцу, как это его задевает, он резко повернулся к богатому молодчику, присел, а присевши, хлопнул себя ладонями по бокам, как петух крыльями бьет, да так и покатился со смеху.
— Юрко! Ты ли это?
Юрко давно уже стоял, ожидая, когда с ним заговорят.
— Я, — улыбнулся Юрко радостно, но с места не сдвинулся.
Тимош подбежал к нему, обнял, повернул туда-сюда!
— Экий ты! Я думал, княжич иноземный к нам прибыл.
На ясном лице Юрка сохранялась все та же приветливая сдержанная улыбка.
— Да ты, брат, совсем не наш стал! — удивился Тимош. — Заучили тебя киевские мудрецы. Плюнь на латынь. Бери саблю, поехали со мной!
— Я рад, — сказал Юрко, — что застал тебя.
— Отец! — вскричал Тимош. — Забери ты Юрка из академии. Поляком станет хлопец. Чистым поляком.
— Умная голова казаку не помеха, — сказал Богдан. — Тебе бы, Тимош, тоже поучиться надо.
— Да уж поздно!
— Ума набираться никогда не поздно.
Богдан встал, обнял сыновей.
— Одно крыло у меня совсем крепкое, а другое вот отрастает.
3
5 июля 1653 года Василий Лупу выступил со всем своим войском на Стефана Георгия.
Все утро над Яссами бушевала гроза. Молнии секли небо по две, по три враз, и казалось, небесная твердь повредилась и никогда уже не быть над Яссами безупречному голубому своду. Вместо раскатов грома стоял неумолчный гул и рокот.
Одна из молний ударила в церковь Святой Параскевы. Загорелся купол, крест сорвался и ушел глубоко в землю.
Пожары возникали то там, то здесь, и вдруг запылали дворцовые конюшни.
— Возможно, само небо возвещает о конце моего господарства, — сказал Лупу сыну Стефану.
— Не следует ли отменить поход? — спросил Стефан.
Василий Лупу улыбнулся:
— Верно, сын! В государственных делах надо уметь отступать до самого дальнего края. Упираться и стоять за правду так же нелепо, как упираться и стоять за неправду. Я только думаю о том, что сидеть ныне во дворце еще более опасно, чем идти на поле брани.
Армия покинула Яссы. У господаря было одиннадцать тысяч молдавского войска и четыре тысячи казаков. За армией потянулись возы греческих купцов. Греки боялись оставаться в городе.
Гроза угомонилась. Воздух был целителен, его можно было пить, как вино. Господарь, хмелея от свежести, выглядел веселым и бодрым.
Когда проезжали какой-то деревенькой, Василий Лупу вдруг указал на первую попавшуюся ему на глаза хату и сказал своим телохранителям:
— Я хочу поговорить с хозяином этого жилья.
Мужика звали, как и господаря, Василием. Он был черен и худ.
— Я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз, — сказал Лупу, и все тотчас вышли из дому.
Лупу сел. Мужик стоял перед своим повелителем, разминая в широченных ладонях свою шапку.
— Садись и ты, — сказал ему Лупу.
— Не смею, — ответил мужик.
— Садись. Я — велю. Мы должны говорить с тобой на равных.
Мужик сел, словно на кол. Лупу не спешил со своим разговором.
— Дай воды.
Мужик сорвался с места, принес полный ковш. Лупу хотел только пригубить, но выпил ковш до дна.
— Сладкая вода в твоем колодце.
— Сладкая, — согласился мужик.
— Ну а ты моего питья испей! — Достал сулею, налил вина.
Мужик выпил.
— Ну как? — спросил Лупу.
— Доброе вино! Никогда такого не пивал, — признался мужик. — Мой виноград тоже неплох, а такого вина не сделать.
— Скажи! Только правду скажи! Плохим ли я тебе был господарем? — спросил Василий Лупу.
Мужик от такого вопроса стал красным, как краснеют раки, опущенные в кипяток.
— Я хочу знать правду, — предупредил господарь. — За правду, какая бы ни была, я тебя награжу. Неправду я каждый день слышать привык.
Хозяин дома заерзал на лавке.
— Нам все одно! — сказал, быстро глянув на своего непрошеного гостя. — Нам до господаря, как до неба.
— Как же все равно! — удивился Лупу. — Я весь народ на три года от поборов освобождал, разве не легче было жить?
— Легче! — согласился мужик. — Только мы такого не помним. Это при дедушке еще было.
— Верно! — согласился господарь. — Добро долго не помнят. Это я помню, потому что для меня и нынешний день дорог, и первый день моего господарства, а был тот день почти двадцать лет тому назад. Это я помню, что строил школы, храмы. Мощи перевозил.
Мужик согласно кивал головой.
— Так плохим ли я был для тебя господарем? — вновь спросил Лупу.
— Хорошим, — сказал мужик.
— А вот сядет на мое место не грек, а вашего, молдавского рода господарь, ты ведь возрадуешься?
— Возрадуюсь! — согласился мужик.
— А чему же ты возрадуешься? Будет тот господарь молдаванином, но сдерет он с тебя втрое против моего. О школах думать забудет. Храмы строить не станет, потому что, угождая туркам, все деньги в Истамбул сплавит. Чему же ты возрадуешься?
— Да ведь свой! — сказал мужик. — Только в твоих словах, пожалуй, тоже есть правда.
— Ты еще вспомнишь эти мои слова. И меня вспомнишь.
Лупу положил на стол золотой, перекрестился на икону и вышел из хаты вон.
4
Войска выстроились друг против друга. Трубы запели атаку. Но молдаване — все правое крыло — опустили знамена и перешли на сторону Стефана Георгия.
И все переменилось вдруг. Настегивая лошадей, грохоча колесами, помчался в бегство купеческий обоз. Бежали все: казаки, бояре, господарь. Каждый бежал, думая о себе.
Погоня была яростной.
Стефан Лупу, прижатый преследователями к реке, прыгнул с конем в воду и ушел с казачьим отрядом к Хмельницкому. Молдавский гетман, брат Василия Лупу, попал в пшеницу. Его настигли и взяли в плен.
Сам Лупу с отрядом преданных ему черкесов ушел в Рашков.
5
В первый день Успенского поста, как отметил в своей книге современник событий Павел Алеппский, Тимош Хмельницкий с восемью тысячами казаков переправился через Днестр.
Боясь очередного разгрома, новый господарь Стефан Георгий отступил от переправ, дал казакам свободный проход. Шпионы доложили Стефану Георгию: молодой Хмельницкий намеревается идти не на Яссы, а в Сучаву, где затворилась с казной Домна Тодора.
Крепость Сучава примостилась на горе, среди лесов. Когда-то Сучава была столицей первых молдавских господарей, но медвежий угол для разворотистой торговли был негож, да и руки нужно иметь слишком длинные, чтобы править страной из угла. Столица обосновалась в Яссах, а Сучава год от года хирела, пустела, но теперь она была, как встарь, у всех на устах.
Первое, что сделал Тимош, явившись в Сучаву, так это ограбил армянский монастырь. Взял у чернецов два бочонка золота да бочонок жемчуга.