— Эй ты, недоносок! — громогласно прокричал какой-то нахал, одетый в темно-красный бархатный плащ. — Я к тебе обращаюсь, младший брат Михаил! Доколе ты, вероломный, будешь незаконно занимать моё место на троне?!

Лошадь под императором беспокойно вертелась, а сам Михаил краснел от бессильного гнева и страха и не знал, что отвечать дерзкому лгуну и смутьяну, окружённому плотной толпой наглых приспешников.

Телохранители его величества безуспешно пытались пробиться сквозь густую толпу, а Гивон — в том, что это был именно он, подлый самозванец, теперь уже ни у кого не оставалось сомнения! — продолжал выкрикивать самые обидные слова, возвышаясь над толпой, поскольку стоял на порожней бочке из-под вина.

Несмотря на наставления, преподанные секретным чиновником из ведомства эпарха, Георгий растерялся и не знал, что ему делать. Он был не одинок в своей растерянности. Опасаясь за свои жизни, и все прочие спутники молодого императора, даже вооружённые мечами и охотничьими луками, не решались противоречить взбунтовавшейся черни.

И только один человек из всей свиты не испугался распоясавшейся толпы — новый императорский стратор решительно поднял своего вороного жеребца на дыбы и повёл его на отпрянувшую толпу, спокойно топча копытами наглых бунтовщиков.

Чернь в испуге расступилась, а Василий подскакал к глумящемуся над монархом Гивону, одним ударом тяжёлого кулака оглушил дерзкого смутьяна, бросил его поперёк седла перед собой и погнал жеребца к Большому Дворцу.

К тому времени и телохранители справились с замешательством, стали размахивать плетьми направо и налево, принялись хватать наиболее рьяных приспешников Гивона, а его величество устремился за Василием, за ними поскакали прочие участники охоты, так что в самое непродолжительное время все оказались в полной безопасности за Медными вратами Большого Дворца, а на форум Тавра была послана когорта отборных гвардейцев.

Параграф первый Военного закона гласил: «...те, кто осмеливаются устраивать политическое сообщество, объединение, или заговор, или восстание против своего архонта под каким бы то ни было предлогом, подлежат отсечению головы, особенно вожаки и зачинщики объединения или восстания...»

Поскольку все доказательства бунта были налицо, судебное разбирательство не отняло много времени, и уже через три дня кесарь Варда от имени его величества огласил приговор, по которому Гивона вкупе с его ближайшими сторонниками предали позорной казни: всех их сожгли живьём в бронзовой печи на форуме Тавра, в назидание многочисленной черни, сбежавшейся на казнь и радующейся всякому зрелищу, но наблюдать за чужими мучениями предпочитающей со стороны.

Заботясь и о том, чтобы злостный мятежник из чрева огненной печи не посмел прилюдно поносить богохранимого императора, кесарь Варда приказал прежде сожжения вырвать у Гивона его гнусный язык.

В тот самый час, когда самозванец Гивон завершал свои справедливые мучения на форуме Тавра, император Михаил подписал высочайший рескрипт о пожаловании Василию титула протостратора.

С этой минуты только македонянину предоставлялась высокая честь подавать его величеству золочёное стремя.

Георгию высочайше было предписано заносить на скрижали истории важнейшие деяния императора, и начал свои записки новый историограф с того, что описал недолгий и бесславный бунт черни под предводительством самозванца Гивона.

Завершая первую главу, Георгий почёл своим долгом отметить, что скоротечный мятеж Гивона тем не менее сослужил нежданную службу и принёс немало пользы коренным интересам богохранимой Ромейской империи, ибо вскоре после злополучного происшествия на форуме Тавра император Михаил не пожелал проводить дни в развлечениях и празднествах, но, вдохновляемый Богом, решил со всею важностью лично заняться рассмотрением всех государственных дел.

Отныне каждое утро его величества начиналось отнюдь не с похмелья, не с пустых развлечений или любовных игрищ, но с церемонного одевания, ритуального выхода и выслушивания подробных докладов о положении дел в стране и в мире.

Прежде доклады принимал кесарь Варда, а теперь он лишь низко кланялся его величеству и пропускал к трону высших сановников, сообщавших важнейшие новости, поступившие в столицу в течение предшествовавшего дня из всех провинций империи.

Георгий стремился быть объективным и точным в своих оценках, дабы потомки могли составить истинное представление о царствующем монархе: «Теперь следует поведать относительно державных забот государя. Тотчас же были направлены дружественные грамоты ко всем высоким должностным лицам и императорским стратигам ромеев, а также повелителям народов Запада и Востока, и все воодушевлённо прославляли самодержца с пожеланиями счастья и надеждами на благосклонность и приносили изъявления в своей дружбе и мире. Михаил ещё молод, крепок телом, с русыми волосами, прекрасными глазами, с продолговатым носом, с розовым цветом лица, очень красив и приятен в беседе, стройный станом, как кипарис, спокойный и приветливый, так что этим человеком восхищались и удивлялись все. И всё общество разделяло с ним радость, поскольку правление его благополучно. И в Город обильно доставлялись и хлеб и продовольствие».

...Ив течение всего этого времени жизнь приносила всё новые и новые изменения, преображая всё существующее, создавая новое и в круговращении вечно движущегося вихря всё видоизменяя...

Восседая на троне, Михаил был задумчив и строг, ибо обстановка на дальних восточных окраинах Ромейской империи оставалась тревожной и была чревата самыми непредсказуемыми последствиями: из фемы Харсиан поступило донесение о том, что мятежные богоотступники-павликиане значительно активизировались и перешли в наступление, поддержанное арабами. Еретикам удалось захватить несколько небольших городов, изгнать из храмов и монастырей православных священнослужителей, а из государственных складов они смогли изъять все запасы провианта и фуража.

   — Павликиане убивают сборщиков налогов, а также всех иных представителей законной власти, — монотонно докладывал патрикий Смбат, время от времени сверяясь со свитком, который он держал перед глазами. — Как стало доподлинно известно, оружие еретикам-павликианам доставляет мелитинский эмир, и нетрудно представить, в каком направлении станут развиваться события в ближайшее время, если не предпринять самых решительных мер...

Михаил поднял руку, останавливая плавно льющуюся речь патрикия.

   — Положение, создавшееся в Малой Азии, нам известно, — задумчиво произнёс Михаил, оглядывая своих придворных, толпившихся в некотором отдалении от тронного возвышения. — И мы не можем уразуметь — что происходит?! Несмотря на все меры, предпринимавшиеся в течение довольно длительного времени, территория, коей владеют павликиане, отнюдь не сокращается, но даже, напротив, увеличивается!.. Если дело и далее будет идти подобным образом, Карвей сможет в ближайшие годы выйти к Босфору, как он и обещал своим нечестивым сообщникам неоднократно... Почему этому негодяю до сих пор не отрубили руки?! — неожиданно вскричал Михаил, обращая красное от гнева лицо к Варде, угрюмо сидевшему в кресле кесаря по правую руку от царского трона.

   — Ваше величество... — испуганно вымолвил Варда, бледнея и трепеща. — На протяжении всего последнего времени продолжается подготовка к решительному походу... После Самосаты мы не можем позволить себе неудачи. Легионы, расквартированные за Босфором, будут полностью готовы к началу мая... Никак не ранее.

Напоминание о бегстве из-под Самосаты подействовало на Михаила отрезвляюще.

   — Значит, выступим в конце мая, — постепенно успокаиваясь, сказал монарх и обратил свой взор к доместику схол Востока Петроне Каматиру: — Что делается у нас на юге?