На исходе санного пути возвращался в Киев с огромным меховым обозом князь Аскольд.

По обыкновению своему, тихий, немногословный, задумчивый ехал Аскольд впереди вереницы лошадей и саней, растянувшейся едва не на две версты. Князь чуть покачивался из стороны в сторону, сидя в собольей шубе на притомившемся кауром жеребце.

День клонился к вечеру, и по серому шероховатому снегу уже пролегли длинные причудливые тени от кустов и деревьев.

Дорога то стелилась по замерзшим руслам рек и ручьёв, то взбиралась на пригорки, то принималась петлять по дубравам и болотам.

Аскольд готовился взвалить на свои плечи тяжкое бремя ответственности за землю русскую. Дир решил по весне объявить всем князьям светлым, всем старцам градским, что на киевском великом столе отныне станет княжить Аскольд.

Ох, нелёгкая предстояла работа!..

Князь должен был княжить и владеть, думать об устроении земском и строе ратном. Вождь на войне, он был судьёй в мирное время, купцом и дипломатом. Всякий закон исходил от князя. Княж двор — место суда и расправы. Княжьи отроки — следователи и палачи, судебные исполнители и стражи.

Князь собирал дань и распоряжался ею во благо народа.

Накормить голодных и обогреть бездомных, защитить сирот и умерить аппетиты бояр — тоже заботы князя.

Дипломатия и разведка, внешняя торговля и обеспечение населения солью, а в голодный год и зерном...

Было от чего призадуматься князю Аскольду...

Главной торговой дорогой была Волга. С моря Хвалисского по полноводной реке, едва сойдёт лёд, поднимались заморские гости. Они везли арабское серебро и булатные клинки, пряности и шелка, чтобы в верховьях Волги обменять свои сокровища на славянские меха.

Вся торговля шла в обход Руси, и пошлинами богател хазарский каган.

Дир поведал Аскольду, что одна из главнейших задач — переманить торговые караваны с Волги на Днепр.

Для этого следовало завладеть Западной Двиной и Смоленском, ибо именно там расходились пути на Днепр и на Волгу.

Подведение под свою руку дреговичей, контролировавших Западную Двину, было весьма кстати.

А там и захват Смоленска становился предопределённым. А как его захватывать?

Города киевляне брать, в общем, не умели.

Если случалось захватывать город, то чаще всего добивались цели хитростью или измором.

А у ромеев такое войско, что перед ним никакой город не устоит, — они и стены преодолевать умеют, и ворота разбивать... Без этого нынче и киевлянам не обойтись.

Значит, нужно было усиливать младшую дружину, нанимать новых ратников.

Увеличение количества людей, находившихся на содержании великого князя, требовало увеличения количества зерна и прочего корма.

Для того чтобы получать больше жита, нужно иметь больше пашни, а где её взять? В степи?

Но там во всякое время пашня может подвергнуться нападению кочевников.

Расширять запашку следовало там, куда степнякам было трудно добраться — в лесостепи, в лесу...

Славяне бежали из плодородной степи под защиту леса, и великий князь обязан был указать своим людям, куда им идти, где селиться...

И посоветоваться не с кем — у пасынков и бояр свои заботы, а смерд — он и есть смерд. Заботы княжеские его мало волнуют. Да смерды, пожалуй, и не догадывались, что у великого князя могут быть какие-то затруднения или огорчения...

Со смердами Аскольд не любил беседовать. Смерд всегда желает быть униженным. Смерд тянется душою к деспоту. А добрых правителей смерд не любит. Смерд желает получать подарки от князя и вволю бражничать, а до княжеских забот ему дела нет.

Вероятно, автору давно уже пора принести свои извинения читателю за обилие подробностей минувшей эпохи, тех мелочей, которые на первый взгляд не оказывают прямого воздействия на развитие сюжета, а посему могут быть опущены.

Однако именно из несущественных мелочей складывается вся наша жизнь.

Прежде, обращаясь к прошлому, читатель, по существу, оставался в настоящем: отличия прошлых эпох от окружающей реальности мало кого интересовали, да на эти отличия никто и внимания не обращал.

А теперь каждый всё больше стремится воспринять былое именно в тех чертах, которые отличают его от современности, и тем самым совершить побег из опостылевшей реальности в далёкое прошлое...

То, что современный человек считает основополагающими ценностями, могло ведь и вовсе не являться таковыми для людей иной эпохи и иной культуры.

И наоборот, кажущееся нам сейчас ложным или малозначимым было самым истинным и крайне существенным для человека иной эпохи.

Государство Русское формировалось на земле, со всех сторон окружённой народами, желавшими жить на ней: печенегами, уграми и хазарами — на юге, чёрными булгарами — на востоке, скандинавами — на севере, поляками и немцами — на западе...

Для того чтобы выстоять в непрерывных войнах с врагами, наше государство должно было требовать от соотечественников столько жертв, сколько их было необходимо.

Для того чтобы сохранить политическую независимость, чтобы сберечь исконную культуру, свои вековые святыни и верования, народ должен был не только терпеливо сносить нечеловеческие тяготы и лишения, но и делать это вполне осознанно, добровольно, чтобы не отнимать у растущего государства силы ещё и на преодоление внутренних распрей.

Именно так закладывались основы того, что потом назовут загадочной славянской душой.

Во все времена на Руси нравственной опорой становились люди, которые ради общего блага готовы были жертвовать и своим достоянием, и самой жизнью.

Ехал князь Аскольд из земли дреговичей через землю древлянскую, и к очередной ночёвке обоз подошёл к воротам богатой усадьбы боярина Надёжи.

Оповещённый гонцами, сам древлянский боярин вышел к новым тесовым воротам, чтобы низким поклоном приветствовать Аскольда, подержать повод коня и помочь спуститься на резное крыльцо.

После взаимных приветствий Надёжа под руки проводил дорогого гостя в светлицу, усадил к пиршественному столу. Следом за Аскольдом вошли несколько сотников, а все прочие обозники отправились в повалушу, где им был приготовлен и сытный ужин, и мягкое сено для ночёвки.

Долго подтягивался к боярской усадьбе обоз с дреговичской данью, шумели на конюшне гриди, суетилась дворня на поварне. В светлице ужинали чинно и разговоры велись вполголоса — знали сотники честь и место.

Выждав приличествующее случаю время, дав насытиться Аскольду и его сотоварищам, боярин Надёжа доверительно поведал свежие вести:

— Днями вернулся из Киева мой кормщик — за железными скрепами и гвоздями для новой лодьи ездил, — так сказывал, будто от хазарского кагана в Киев гонцы прибыли... Не знаю, правду ли говорили на торгу, но кормщик мой слышал, будто каган хазарский нынче летом задумал на империю походом идти...

Аскольд задумчиво кивнул, и по лицу его нельзя было угадать, обрадован князь этой вестью или озабочен.

Усталые сотники молча тянули хмельной мёд, заедали горячими, с пылу с жару, пирогами.

   — И говорили на торгу, будто у кагана хазарского силёнок своих маловато, просит подсобить, чтобы вместе идти на греков. Я так думаю, дело стоящее. Вместе с хазарами можно пойти воевать...

   — Про то не нам судить, — деликатно заметил Аскольд. — По весне соберутся на весенний снем все князья, что приговорят, так и будет. У тебя, Надёжа, сколько в дружине ратников?

   — До четырёх сотен.

   — А сколько лодий?

   — Шесть.

   — Пока ещё есть время, посылай корабельщиков в лес, чтобы наладили ещё столько же. Чует моё сердце, что нынче нам большой поход предстоит.

   — Да, сейчас самая пора лодьи ладить, — согласился Надёжа. — В лесу дерева стоят сухие, звонкие... Завтра же сам с корабельщиками и пойду.