— Если с посольством идут также и торговцы, пускай вносят таможенные пошлины, и продолжайте свой путь, — вынужден был согласиться Николай.

Посол кивнул одному из своих спутников, и на стол тяжело плюхнулся кожаный мешочек.

   — А теперь прошу отобедать знаменитый местный деликатес — вымя молодой свиньи с фригийской капустой... — предложил Николай, оживлённо потирая ладони.

Для своего будущего донесения в столицу Николай решил отметить, что сухощавый молчаливый посол, очевидно, скрывает своё знание греческого языка. Краснорожий вояка, похоже, придан посольству для бутафории.

После трапезы Николай пригласил послов на смотровую площадку боевой башни, чтобы продемонстрировать силу крепости. Послы могли лично убедиться в неприступности стен пограничного форпоста.

Быстро протрезвев на свежем ветру, краснорожий воевода оживился, стал разглядывать с высоты все подходы к крепости, словно уже воображал себя в роли полководца наступающих варваров.

До чего же коварны эти тавроскифы, подумал Николай. Благодарение Богу, что у моей крепости надёжные стены и достаточно провианта для того, чтобы выдержать осаду в течение нескольких лет.

Не властвовать варварам над империей!

Однажды в полдень вдалеке показались золотые купола Царьграда.

Опустив паруса, лодьи, увлекаемые мощным подводным течением, быстро скользили по зеленоватой воде Босфора, и кормщикам оставалось лишь слегка шевелить кормилами, управляя своими судами.

   — В Царьград вода сама выносит, зато назад придётся попотеть на вёслах, — сказал Надёжа своим лодейникам, — а может, если нам повезёт, попутный ветер поймаем в паруса.

По правому борту проносились скалистые берега. Здесь уже буйно цвели деревья и виноградные лозы, ярко зеленели луга.

   — У нас кое-где по оврагам ещё сугробы лежат, а тут скоро будут урожай собирать! — сказал князь Аскольд.

   — Места благодатные... — поддержал Надёжа.

Вскоре показался залив Золотой Рог, и теперь уже не только Арпил на корме, но и Надёжа на носу опустил в воду гребь, уверенно направляя лодью, а за ней и весь посольский караван сквозь толчею мелких рыбацких сандалий и торговых хеландий, с готовностью уступая дорогу длиннотелым военным кораблям и крутобоким торговым судам, по сравнению с которыми лодьи казались игрушечными.

По левому берегу Золотого Рога, ниже мощной каменной городской стены с угрюмыми башнями и тёмными провалами бойниц, сколько мог видеть глаз, тянулись амбары и верфи, склады и харчевни, дымились многочисленные коптильни, стучали молоты в кузницах, рыбаки латали развешанные на кольях сети, а на причалах серебром сверкала в огромных корзинах свежевыловленная рыба.

Лодьи посольского каравана прошли в самый конец Золотого Рога, оставили позади шумный Константинополь и приплыли в небольшую уютную бухту.

Здесь, в предместье столицы, среди садов и виноградников располагался монастырь святого Маманта, в котором надлежало останавливаться всем послам и торговцам из славянских земель, прибывающим в Константинополь.

На причале к приходу славянских лодий уже изготовились напускавшие на себя чрезмерную важность коммеркиарии и лигатарии, а за спинами этих чиновников собралась огромная толпа голодных оборванцев-мистиев. Надёжа усмехнулся про себя: что в Киеве, что в Царьграде рвань и голытьба одинакова — привычно слетается к пристаням, надеясь добыть себе пропитание то ли подноской товара, то ли мелким воровством.

Привстав на носу лодьи, Надёжа бросил на берег пеньковый канат, его ещё в воздухе подхватили ловкие оборванцы, мигом закрепили, обмотав вокруг каменной тумбы, и загомонили наперебой, потянули десятки чумазых ладоней к Надёже, не то для того, чтобы помочь лодейщику сойти на причал, не то домогаясь немедленной платы за услуги.

Надёже местные порядки были известны. Он достал из пояса увесистый кожаный кошель, порылся в нём, отыскал несколько медных монет и протянул ближайшему подёнщику, прибавив по-гречески:

   — Вот вам всем за труды. А теперь — чтобы духу вашего тут не было!..

Подёнщики без споров разделили между собой монеты и остались стоять на месте.

Понимали оборванцы, что лодейщики изрядно утомлены долгим морским переходом, так что разгружать лодьи придётся всё же береговой голытьбе.

К Надёже важно приблизился босоногий коммеркиарий, молча протянул руку.

   — Ты хотя бы для порядку поздравствовался, — сказал ему Надёжа. — Сейчас, сейчас будет и тебе плата. Знаю, что мне от тебя медными деньгами не откупиться...

Надёжа вытряс из кошеля добрую горсть серебра, протянул чиновнику.

Получив свои милиарисии, коммеркиарий взамен выдал Надёже целую связку свинцовых печатей в доказательство того, что киевскими корабельщиками было сполна уплачено: за право причаливания, за право разгрузки, за использование казённой пристани, за использование императорских складов для хранения корабельных снастей, за право стоянки на рейде, куда лодьи должны были отойти немедленно после выгрузки товаров, и даже за само право перевозки товаров морем в пределах Ромейской империи.

   — Порядки у вас прежние, — оглядывая печати, сказал Надёжа. — Чихнуть бесплатно не дадите... Ну да ладно! Главное — мы добрались до места.

Согласно устоявшейся дипломатической практике, иноземное посольство приглашали на официальную церемонию не сразу по прибытии послов в столицу, а лишь спустя несколько месяцев. И вначале — не в Большой Дворец, а в логофиссию дрома...

Посреди пустого и гулкого парадного зала логофиссии дрома, неловко и терпеливо переминаясь с ноги на ногу, стояли тавроскифские послы, вырядившиеся словно для императорского триумфа и в дикарском ослеплении своём не замечавшие нелепости и несуразности златотканых плащей и дорогого вооружения в сочетании с глуповатыми физиономиями.

За спинами послов, в некотором отдалении, стояла толпа слуг, писцов, толмачей и оруженосцев, заметно робевших под высокими каменными сводами.

Глядя сквозь щель в неплотно прикрытой двери на томящихся ожиданием варваров, протоспафарий Феофилакт не спешил выходить в зал — пускай тавроскифы помучаются, пускай потопчутся, ощутят свою малость перед лицом всемогущей империи. Так уж издавна ведётся: для того чтобы покрепче пристегнуть туземного правителя к имперской колеснице, прежде его следует хорошенько унизить, а после того — воскурить в его честь притворный фимиам, и он станет послушен, как ловчий сокол.

А ещё подумал протоспафарий Феофилакт, глядя на северных варваров, что они не использовали свой исторический шанс... Да, не сумели они воспользоваться моментом так, как германцы, три века назад основавшие своё государство на развалинах Западной Римской империи.

Славянские полчища, бурно вторгавшиеся на территорию Ромейской империи, встретили решительный отпор, и в том проявился Божественный Промысел.

Судьбе было угодно, чтобы время наибольшего натиска славян на империю совпало с эпохой наивысшего подъёма всех сил христианского государства при Юстиниане I. Разумеется, не в одном лишь Юстиниане, происходившем, к слову, из славян, крылась причина исторической неудачи варваров. Ко времени нашествия славянам не удалось создать единого политического центра и во главе племён не оказалось такого вождя, который бы соединил устремления всех славян, который дал бы всем им единую цель, единое направление движения.

Вовсе не случайным было отсутствие вождя — кроме воли небес, немало пришлось потрудиться малозаметным чиновникам имперской канцелярии. Они всегда тщательно контролировали развитие сопредельных племён, своевременно устраняли возможных претендентов на единовластие.

Протоспафарий Феофилакт ощущал себя продолжателем славных традиций имперской канцелярии и, не щадя своих сил, защищал интересы христианского государства от посягательств со стороны варваров.