— Пронесло на сей раз... — перед самым рассветом сказал Надёжа. — Не иначе как будут нас поджидать у Кичкаса.

Юный лодейник Ждан осмелился спросить:

   — А почему там?

   — На Кичкасе им удобно грабить. Там, вишь, брод. Конники могут накинуться с любого берега, отбить от каравана лодью или две и безнаказанно скрыться на другом берегу, а уж там — ищи ветра в поле!.. На Кичкасе не ведаешь, с какого боку ждать опасности — то ли спереди, то ли сзади, то ли с левого боку, то ли с правого. Так-то вот...

   — А будет ли место, где никто не нападает?

   — Будет, — усмехнулся Надёжа. — Как выйдем в открытое море, там и пойдём без опаски. Одно у нас утешение — вниз река сама несёт. И хоть идти по порогам несладко, а назад подниматься — и того горше. Четыре недели идёшь вверх по реке, и ни минуты покоя... Степные воры знают, что в лодьях у нас — царьградские вина, паволоки, диковины заморские, того ради на караван могут налететь во всякую минуту.

В четырёх днях пути ниже Волковой заборы находился остров Хортица.

Туг караван задержался надолго, чтобы дать передышку натруженным рукам лодейников, уложить в лодьях грузы, поставить мачты и проверить корабельные снасти.

На Хортице оставляли до осени деревянные катки, на которых придётся перетаскивать лодьи на возвратном пути.

В укромном месте у священного капища приносили обильные жертвы славянским богам — Волосу, Перуну и Роду.

Здесь послы и торговцы прощались с Русью — иные до осени, иные и навсегда.

Последняя долгая стоянка перед выходом в открытое море была на острове Березани. Здесь запасали впрок пресную воду, латали паруса, а чтобы уберечься от высокой морской волны, наращивали борта низко сидящих лодий связками сухого камыша.

С утра пораньше отправлялись в путь. По морю лодья шла под парусом, лодейники отдыхали, нежась под тёплым солнышком.

Лодейщик Надёжа удобно устроился на носу и зорко поглядывал по сторонам.

К Надёже подошёл Ждан, спросил, указывая в морскую даль, где скользил по самому краю моря косой парус:

   — Скажи, Надёжа, кто может плавать посреди моря?

   — Греки... Обычное дело, корсунские дозоры заметили наш караван, послали гонца на границу. У них так дело поставлено. Сейчас приготовятся воевать...

   — Греки боятся посольского каравана?

   — А то нет?! Кто там угадает — послы идут, торговые люди или дружина молодцов?.. Нас на шести лодьях наберётся две сотни ратников. Ого-го! Небольшой городок с наскока взять можно... Потому и шлют греки гонца, чтобы опередить нас, чтобы выставить корабли с жидким огнём. Страшная сила этот греческий огонь. Под водой горит!..

   — Заговорённый, знать, — высказал догадку Ждан.

   — Кто их, греков, разберёт, — махнул рукой Надёжа. — Я-то сам от греческого огня пока не пострадал, но от людей слышал, что нет от него спасения никому.

Как только стало известно о приближении каравана тавроскифов, турмарх Николай распорядился выслать им навстречу два дромона, с тем чтобы принудить чужеземцев предъявить все товары таможенной страже и объяснить свои намерения.

Толмач, посланный с одним из дромонов, вскоре вернулся на лёгкой лодчонке и сообщил, что идут не торговцы, а послы тавроскифского правителя.

Выслушав доклад расторопного толмача, Николай приказал ему отправляться на пристань и передать послам приглашение разделить трапезу.

Что ни говори, а прибытие посольства явилось приятной неожиданностью, вносившей некоторое разнообразие в монотонно текущую жизнь отдалённого пограничного гарнизона.

Помимо беседы с чужеземцами, сулившей немало любопытного, Николаю представлялась нечастая возможность составить доклад в столицу империи, чтобы хоть как-то напомнить о себе — есть, мол, на границе с варварским миром некий турмарх Николай, исправно служит, предан отечеству. И отчего бы не перевести его в один из шумных торговых городов или, на самый худой конец, не прибавить жалованья?

Облачённый в парадные одежды, сопровождаемый небольшой свитой из младших архонтов, комендант Николай вышел к главным воротам крепости, дабы лично встретить поднимавшихся по узкой каменистой дороге послов тавроскифов.

Гордо вскинув голову, Николай скосил глаза на своих архонтов и остался их видом вполне доволен. Николай знал, что и сам он выглядит не хуже.

Солнце весело играло на отдраенных до блеска нагрудных бляхах и бармицах, ярко горел вызолоченный шлем с развевавшимся по ветру пучком конских волос.

Весь облик коменданта должен был свидетельствовать о том, что в крепости царит идеальная воинская дисциплина и что дела во всей Ромейской империи обстоят наилучшим образом.

Чуть позади Николая, старательно сопя, тянулись в струнку младшие командиры, а сбоку переминался с ноги на ногу тавроскиф-вольноотпущенник, исполнявший обязанности толмача. По случаю торжественного приёма чужеземного посольства толмачу вместо постолов были выданы высокие юфтевые сапоги, и толмач то и дело с самым довольным видом притопывал каблуками, словно оценивая прочность казённой обуви.

Двое тавроскифов с немалым достоинством приближались к Николаю.

Впереди, держа в руках окованный красной медью ларец, шёл молодой мужчина, за ним важно двигался чернобородый здоровяк, одетый в штаны германского сукна и златотканый плащ константинопольской работы.

После кратких взаимных приветствий Николай осведомился о целях посольства.

   — Мы направляемся к императору Михаилу с личным посланием великого кагана Дира, — сказал молодой посол и изобразил некое подобие поклона.

Затем он выразил желание предъявить верительную грамоту, но Николай сказал в ответном слове, что вполне доверяет словам посла, и избавил своего толмача от чтения варварского текста.

   — С этой минуты вы попадаете под покровительство Ромейской империи! — торжественно провозгласил Николай. — Вы можете рассчитывать на кров и пищу!.. Прошу покорно закусить чем Бог послал...

Без задержки послы проследовали за Николаем в триклиний, расположились за изысканно сервированным столом.

Первый тост Николай провозгласил за здравие богохранимого василевса Михаила.

Не чинясь и не прекословя, послы дружно выпили.

Затем последовал тост за здоровье киевского великого кагана Дира.

Послы выпили с ещё большим воодушевлением.

   — Как будет угодно посольству продолжать свой путь в столицу? — поинтересовался Николай.

   — Мы полагаем незамедлительно отплыть, — сказал молодой посол.

   — Могу предложить вам сухопутный способ передвижения — тем более сейчас, в пору цветения садов, когда нежно поют птицы... На море изматывает болтанка, никакого удовольствия от путешествия! А если вы отправитесь с почтовыми лошадьми, на каждом постоялом дворе вы сможете обрести тёплые постели и славное угощение, причём совершенно бесплатно...

Инструкции, полученные Николаем из логофисии дрома, предписывали доставлять в столицу варваров, приходящих с посольскими миссиями, самым долгим путём, дабы показать отдалённость и труднодоступность Константинополя, с тем чтобы отбить у них охоту воевать против империи... Кроме того, за время путешествия в столицу специально приставленные соглядатаи успевали выведать самые потаённые намерения посольства, так что к моменту прибытия послов в столицу великий логофет уже был готов дать ответ на любой вопрос, интересующий варваров.

Посовещавшись со спутниками, посол объявил:

   — Посольство желает продолжить свой путь морем, и чем скорее это произойдёт, тем лучше. Мы ценим благорасположение империи по отношению к нам, но, увы, не можем им воспользоваться, потому что послание великого кагана Дира весьма срочное.