Задумчиво покусывая губы, Михаил глядел не на дорожки ипподрома, а на волнующуюся толпу. Монарху предстояло всю свою жизнь разгадывать тайну толпы.

Он не мог признаться в этом никому, даже на исповеди, но это было именно так — монарх боялся своих подданных.

Боялся и презирал.

Как же управлять этим человеческим стадом, живущим заботами одного дня и торжествующим лишь при падении очередного кумира?!

   — Ну же!.. Ну!

Недовольно поморщившись, Михаил оглянулся на женский голос и увидел Евдокию Ингерину, переживавшую за возничего.

Разумеется, появление любовницы монарха в ипподромной кафисме было вопиющим нарушением этикета, но разве монарх не выше закона? Подлинное величие священной особе монарха может придавать некоторое сознательное отступление от ритуала — в этом Михаил уже успел убедиться не раз.

   — Быстрей! Быстрей!.. — не в силах сдержаться, выкрикнула Евдокия из-за спины императора.

   — Да что с тобой? — удивился Михаил. — Ты переживаешь так, словно от усилий возничих зависит спасение твоей души или твоё состояние.

   — Ты угадал, император! — весело откликнулась Евдокия, не отрывая глаз от дорожки ипподрома, где мчались во весь опор, приближаясь к последнему повороту, две колесницы. — Я надеюсь разбогатеть!

   — Мы с Евдокией сделали ставки, — меланхолично пояснил толстяк Агафангел. — Я поставил на сирийца, а Евдокия — на македонянина.

   — Крупные ставки?

   — Литра золота.

   — И из-за литры золота ты так заволновалась? — усмехнулся Михаил, недоверчиво поглядывая на свою любовницу. — Вот уж не думал...

   — А на кого бы поставил ты, государь? — полюбопытствовал Агафангел.

   — Вероятно, на Али, — сказал Михаил, чтобы своим ответом досадить любовнице.

И тут случилось невероятное — сирийский возничий не смог удержаться на колеснице, сорвался на дорожку и угодил прямо под колеса повозки македонянина, раздался нечеловеческий крик, и от недавнего претендента на победу осталось лишь кровавое месиво, жалкий комок окровавленной плоти.

А македонянин, даже не обернувшись, пригнал свою колесницу к конечному столбу.

Толпа, ещё минуту назад безмолвная, замершая при виде неподвижного тела сирийца, мощно взревела, приветствуя победителя ристаний.

Ипподромные служители проворно унесли то, что ещё минуту назад было сирийцем, дорожку засыпали свежим песком.

Трибуны неистовствовали от восторга.

Македонянин совершил круг триумфа, осыпаемый цветами и приветствиями, слегка очумевший от свалившегося на его голову нежданного счастья.

   — Не всегда побеждает достойнейший, но этот славный малый, македонянин, на мой взгляд, честно заработал свою победу, — сказал Агафангел. — И даже если бы сириец не свалился, он бы всё равно проиграл, ведь македонянин уже обходил его...

   — Утешаешь себя? — улыбнулся Михаил.

   — В победе православного македонянина над измаилитом — перст Божий! — весело сказала Евдокия.

   — Поэтому я не смею сожалеть о проигрыше, — прокряхтел Агафангел, вручая Евдокии кошель, набитый золотыми монетами. — Но как ты угадала в нём победителя?

   — Мне нравится ставить на новичков, — зазывно улыбаясь императору, сказала Евдокия. — Поклоняться кумиру нужно уметь до того, как его узнает вся публика. Но самое приятное — быть причастным к сотворению победителя.

   — Ещё приятнее — самому побеждать, — снисходительно заметил Михаил.

Тем временем по парадной лестнице ипподромные служители привели в императорскую кафисму владельца победившей четвёрки, и под восторженные крики толпы некий отставной протоспафарий по имени Феофилакт получил из рук Михаила свой приз — десять литр золота, также был удостоен чести облобызать краешек пурпурного плаща, после чего такая же милость — быть допущенным с лобзанием до императорского облачения — была предоставлена и удачливому возничему.

Затем распорядители ристаний довольно бесцеремонно проводили счастливцев к выходу из кафисмы, но вдогонку Евдокия крикнула:

   — Постой, победитель!..

Остановились оба, и Феофилакт и возничий, — каждый принял оклик Евдокии на свой счёт.

   — Держи!.. — изменившимся голосом произнесла Евдокия и бросила прямо в руки возничему кошель с литрой золота.

Возничий поймал увесистый мешочек, прижал к груди, ещё не вполне понимая, ему ли предназначена эта награда, а если ему, то за что?

Победитель ристаний натужно дышал, по щекам его стекали крупные капли пота, однако, несмотря на усталость, выглядел македонянин весьма эффектно: крупный торс, рельефные мышцы рук, точёная шея — ни дать ни взять античный герой, сам Геракл после совершения очередного хрестоматийного подвига!..

Михаил, сам не отличавшийся атлетическим сложением, питал искреннюю симпатию к подобным мужчинам. Он залюбовался возничим, а потом огорчённо прищёлкнул пальцами.

   — Хорош!.. Такому возничему место в моей личной гвардии, а не на конюшне у частного лица, — вполголоса обронил император и милостиво сказал победителю: — Подойди ко мне.

Македонянин сделал несколько несмелых шагов, затем ноги его подкосились, и он очутился на полу, выложенном разноцветной смальтой.

   — Встань, — после некоторой паузы, приличествующей данному случаю, позволил Михаил и обвёл ликующую толпу покровительственным взором.

   — Ну же, вставай! — подсказал недотёпе Агафангел.

Ипподромная чернь пожирала глазами и своего монарха, и того счастливца, на которого вот-вот должны были обрушиться царские милости. Михаил понимал, что теперь уже он не имеет права обмануть ожидания черни, и обвёл взглядом кафисму, мучительно выискивая, чем одарить македонянина.

На глаза ему попалось массивное золотое блюдо, уставленное стеклянными сосудами с прохладительными напитками, и когда победитель ристаний, заискивающе улыбаясь, поднялся с пола, Михаил указал на блюдо:

   — Возьми его на память о нашей встрече.

Агафангел, стоявший ближе всех к предназначенному в дар блюду, живо помог слугам составить стеклянные сосуды на столик, а блюдо протянул возничему.

Снизу, с трибун, послышался дружный рёв осчастливленной толпы.

Чернь неистовствовала, приветствуя новоявленного кумира.

Глядя на неловко озирающегося, смущённого до меловой бледности македонянина, всякий бедняк мог в глубине души уповать на то, что когда-нибудь и ему вот так же щедро улыбнётся богиня удачи.

А на арену ипподрома уже выбегали, кувыркаясь и дурача публику, фокусники и жонглёры, мимы и фигляры, дрессировщики и акробаты.

Наступало их время. И если перед ристаниями они лишь ненадолго показывались публике, не рискуя отбирать симпатии у возничих, то теперь арена безраздельно принадлежала потешникам.

Македонский возничий продолжал стоять у выхода из кафисмы, не зная, что ему делать дальше. Блюдо и кошель он по-прежнему держал в руках.

   — Эгей, возничий! Ты загородил мне арену, — весело пожаловалась из-за спины Михаила Евдокия. — Кто-нибудь, принесите победителю кресло! И подайте умирающему от жажды герою прохладительное питьё...

Откуда ни возьмись, появилось кресло, победитель ристаний робко присел на краешек сиденья, словно боялся испачкать бархатную обивку.

Боже, как он изменился в присутствии своего государя, подумал Михаил, искренне сочувствуя мужиковатому македонянину.

Сразу два или три прислужника с почтительными поклонами предложили македонянину на выбор несколько стеклянных фиалов с питьём.

Но жажда оказалась сильнее, нежели страх перед монархом. Победитель ристаний, не раздумывая, схватил ближайший к нему сосуд, залпом осушил его и с тихой благодарностью посмотрел на царственную распутницу.

Евдокия улыбнулась ему в ответ ободряюще и призывно.

Вот и прекрасно, что она сама даёт мне основания для разрыва, подумал Михаил, отворачиваясь к арене, где в это время дрессированный медведь изображал деревенского увальня-выпивоху, делая это весьма уморительно, заставляя зрителей покатываться со смеху и бросать под ноги поводырю медведя пригоршни монет.