Принятое решение побудило Феофилакта к немедленной и кипучей деятельности. Пришпорив мерина, Феофилакт направил его к дому племянника.
* * *
Привратный раб доложил о приходе Феофилакта, когда Георгий собирался обедать.
Поднявшись со своего ложа, юноша пылко облобызал дядю и проводил к столу.
Для начала предложил отведать сочных нежных листьев латука, только что доставленного из пригородного проастия.
Дядя опрыскал салат по своему вкусу винным уксусом пополам с оливковым маслом и возлёг на ложе у стола, а домашний раб, зная, что может доставить удовольствие почётному посетителю, немедленно воскурил благовония у его изголовья.
Феофилакт не сразу приступил к делу.
Вначале он с удовольствием пообедал, похвалил искусство повара, умело зажарившего седло молодой косули.
Затем искушённый гурман отдал дань выдержанному александрийскому вину.
Некоторое время Феофилакт в умилённом молчании созерцал цветы, взращённые в уютном дворике рабом-садовником, воздал должное и цветам, вздохнув, сделал несколько замечаний относительно жаркой не по сезону погоды и лишь после некоторой, приличествующей случаю, паузы сообщил сгоравшему от нетерпения юноше цель своего прихода:
— Следуя естественной справедливости, законы Ромейской империи до достижения несовершеннолетними определённого возраста предоставляют им защиту их прав, так как всем известно, что у лиц юного возраста рассудительность является шаткой, весьма непрочной и подвержена возможностям многих обманов... На днях тебе, мой юный друг, исполнится двадцать один год, и по закону ты вступишь в полное и безраздельное владение всем имуществом, движимым и недвижимым, завещанным тебе магистром Мануилом, да упокоит Господь его преславную душу...
— Слава Богу! — пылко воскликнул Георгий, не намереваясь, впрочем, обидеть этой искренней и нечаянной радостью своего великодушного опекуна.
— Как душеприказчик твоего отца, я пришёл тебе сообщить также и весть не весьма приятную: тех сумм, которые остались после уплаты всех долгов, тебе, при том образе жизни, который ты ведёшь, хватит лишь на год-полтора...
Георгий медленно поставил на стол стеклянный фиал с рубиновым александрийским вином, посмотрел на дядю с тревогой и недоумением.
Феофилакт прочитал в этом взгляде ещё и некоторое обидное недоверие.
— Милый Георгий! Ты не можешь упрекнуть меня в том, что я заботился о тебе менее, нежели твой отец... Я оплачивал все расходы, которые ты совершал и по необходимости, и для собственной пользы, и для удовольствия. Если желаешь, изволь, я представлю тебе все счета. Ни единого обола не было израсходовано напрасно, даже напротив, мне удалось выгодно поместить значительную часть твоего состояния, прикупив проастий, что увеличило размер твоего имущества, однако... Расходы твои возрастают год от года, а жизнь наша дорожает с каждым месяцем.
— Да, — не без горечи вынужден был согласиться Георгий. — Я и сам уже стал замечать, как выросли цены на переписку книг. А недавно за новые колеса для повозки кузнец заломил вовсе уж несуразную цену — две номисмы! И пришлось выложить... А шорник за новую упряжь и вовсе потребовал целых десять номисм!
— Вот видишь, мой юный друг... Очень здраво, что ты стал входить в заботы о своих расходах. Всякий разумный человек обязан радеть о приумножении своего состояния. Ты и впредь не гнушайся сам проверять все счета от торговцев... Высшие помыслы могут занимать наш ум лишь тогда, когда душа свободна от мелочных забот... Так что, мой юный друг, мне кажется, пришла пора всерьёз подумать о поступлении на государственную службу. Я понимаю, что тебе гораздо приятнее заниматься высшей философией, доступной разумению лишь немногих избранных, чем просиживать целые дни в присутствии, но — увы...
— Да, я желал стать философом и историком, но выясняется, что не суждено осуществиться ни первому, ни второму, — горестно подытожил Георгий.
— Ты заблуждаешься, мой юный друг! Именно в служении государству и заключается призвание подлинного философа!.. Ибо только на государственной службе философия может претворяться в реальность, в практическую политику. Истинным философом я почитаю не того, кто с помощью логики и метафизики исследует сущность бытия, но того, на мой взгляд, мудрого мужа, который презрел суету и посвятил всего себя служению высшей идее! Империи требуются деятели, а не созерцатели. Воспользуйся своим коротким знакомством с василевсом и при первой же возможности испроси у него достойный титул и соответствующий этому титулу придворный чин, — деловито завершил свою речь Феофилакт.
Протоспафарий Феофилакт не столь уж часто общался со столичной молодёжью, однако сделал для себя вывод: молодые аристократы разделяются на две неравные части. У одной части молодёжи главенствует инфантильность, у другой же преобладает жёсткий прагматизм, безудержный карьеризм и стяжательство. Притом вторые явно ступают по головам первых. Георгий, судя по всему, принадлежал к первой категории... К сожалению...
* * *
Формальности не отняли много времени, и вскоре приглашённый Феофилактом нотариус, получив обусловленное вознаграждение, а сверх того — амфору доброго вина, удалился восвояси вместе со своими младшими писцами. Разошлись по домам и соседи, освидетельствовавшие законность и нерушимость сделки. И наконец-то Феофилакт и Георгий остались одни в опустевшем триклинии.
— Я решился уехать, — не без грусти поведал Феофилакт, стараясь не встречаться взглядом с Георгием. — Да, друг мой, мне хочется удалиться от утомительной городской суеты, от моего постылого присутствия, от всех других канцелярий, департаментов, секретов, коллегий и прочих государственных учреждений...
Немало удивлённый, Георгий застыл посреди комнаты, не в силах вымолвить ни слова.
— Видно, так уж угодно Богу... Я твёрдо решил оставить Город — с его площадями и банями, дворцами и трущобами, многословными софистами и сановными блюдолизами, адвокатами и ворами, стражниками и казнокрадами, риторами и трактирщиками, вельможами и гетерами, священнослужителями и фиглярами! У меня во Фракии есть небольшое поместье, где я решил провести остаток дней моих в размышлениях и молитвах, в постижении замысловатых превратностей человеческих судеб... Если пребывание в имении покажется мне излишне праздным, я полагаю, что смогу посвятить себя Господу, приняв иноческий чин в небольшом монастыре, расположенном неподалёку...
— Неужели ты сможешь променять свою бурную жизнь в политике на монашеское смирение?
— Я устал, друг мой!.. Я слишком долго видел весь наш мир лишь как грандиозную арену битвы государств и народов, как жестокую схватку правителей цивилизованной империи с многочисленными варварскими племенами... Кроме того, я не раз оказывался замешан в хитроумные интриги двора, мне были доверены самые мрачные тайны, ложившиеся тяжким грузом на сердце. Мне довелось познать суровые испытания военных походов и изнеженную роскошь праздной придворной жизни, милость сильных мира сего и жгучую горечь незаслуженной опалы. Да, мальчик, я немало размышлял обо всём на свете, и мои размышления привели меня к довольно печальному выводу... Как ни прискорбно сие, однако следует всё же признать, что общество наше пребывает в состоянии хаоса. Мне порой начинает казаться, что мы стали Богу неинтересны и он предоставил миру катиться в пропасть... Чем иначе можно объяснить тот чудовищный факт, что миром правят коварные и лицемерные властители, которым чужды подлинные интересы великой христианской державы и которые озабочены лишь собственным благополучием? Зло торжествует над добродетелью, ложь попирает истину, продажность ценится выше чести и совести... Человек творит зло, потому что ему это стало выгодно! И даже приятно!.. В наше время вдруг оказалось, что в справедливости, честности и доброте нет выгоды... Не желая более потворствовать злу, я слагаю с себя государственные полномочия и отправляюсь на покой. В провинции я надеюсь обрести то, чего мне недоставало здесь. Предоставляя одно, столица отнимает нечто иное. Если человеку даётся власть, у него отнимаются простые житейские радости. Не был бы Варда кесарем, кто обратил бы внимание на его шашни с невесткой?.. И неизвестно, выиграл он или проиграл, ибо простые удовольствия — единственное прибежище для сложных натур.
