— Азия тянется с полуночи на восход и до самого полудня, — говорил вислоусый. — В этой части мира всё красиво и пышно, там много всяких вкусных плодов и золота, там середина земли...
Окинув берег хмурым взором, Рюрик не обнаружил ни малейшего повода для упрёков — все драккары стояли наготове, припасы были уложены и даже старый бронзовый котёл сверкал на солнце чистым золотом.
— Эгей, да это конунг Рюрик! — живо поднимаясь с земли, воскликнул вислоусый и низко поклонился.
— Ты знаешь моё имя? — удивился Рюрик.
— Ещё бы не знать!.. Я много слышал о тебе. Я даже однажды сочинил вису и желал спеть её тебе, но судьба никак не сводила нас прежде... Послушай!
Водитель ратей
Конунг Рюрик,
Обласкан богами,
Любим людьми...
— Он пел нам и эту и другие свои висы, — подтвердил угрюмый берсерк Олаф. — Очень складно поёт.
— Кто ты такой? — настороженно спросил Рюрик, спускаясь с коня и передавая поводья подбежавшему киевскому воину.
— Я вольный бонд из Ущелья Туманов... Я служил разным ярлам и конунгам... Когда я был моложе, ходил в викинг, потом ходил с торговыми людьми. Сейчас судьба забросила меня сюда. А ты, я слышал, направляешься в Миклагард?
— Да.
— Прекрасный город... — вздохнул вислоусый. — Я много раз бывал в нём. Там тепло, там сладкое вино, там самые красивые женщины...
— Ты хотел бы отправиться с нами?
— Отчего бы и не пуститься в дальний путь... С добрыми товарищами дальняя дорога вдвое короче!
— Назови своё имя, — потребовал Рюрик. — Какого ты рода?
— Зови меня Бьёрном.
— А где же твоё оружие? Разве ты не мужчина? — насмешливо поинтересовался Рюрик.
— Был бы ты женщиной, я бы доказал тебе, насколько я мужчина, но поскольку ты конунг, я скажу тебе так: если ты пожелаешь взять меня с собой, ты сам дашь мне и меч и секиру, дашь лук с калёными стрелами, а я дам тебе варар — клятву верности и про каждый твой подвиг стану сочинять вису.
— Вису?.. — задумчиво оглядывая вислоусого говоруна, спросил Рюрик. — Значит, ты — скальд?
— Да, — с достоинством склонил голову вислоусый. — Я не буду хвалиться тем, что умею в полном вооружении прыгать выше человеческого роста. Я не умею, как некоторые берсерки, бегать по бортам драккара, играя сразу тремя мечами, на полном ходу, при сильном волнении моря. Хотя кое-что я умею. Я умею перебегать с драккара на драккар по одному веслу. Я умею во время битвы стоять и на носу и на корме драккара. И ещё умею сочинять висы.
— Возьми его, конунг Рюрик, — сказал Олаф. — Он говорит, что жил в Миклагарде и всё там знает.
— Он умеет говорить с греками на их языке, — добавил Рагнар. — Такой человек нам будет полезен.
— А в родное ущелье тебя не тянет? — задумчиво спросил Рюрик. — Под крышу родного дома не захочешь попасть в скором времени?
— Да какой же мужчина променяет дальнее странствие на боевом корабле — на вонючий каменный мешок? Послушай вису:
Кровь течёт по горам и холмам,
Стремительным льётся потоком,
И солнце сквозь кровавый пар
Глядит багровым оком...
— Что ж, языком болтать ты горазд, а вот поглядим, каков ты будешь в деле!.. Выдайте ему меч, лук и стрелы. Олаф, дай ему весло и сундук. Покажи свободное место у борта. Отходим!.. — скомандовал Рюрик, и варяги кинулись к драккарам.
* * *
Ласковое южное солнце согрело воинов конунга Рюрика, они заметно приободрились, но особенно повеселели, когда удалось благополучно миновать опасные днепровские пороги.
Когда суда вышли в лиман, боги снова проявили свою благосклонность — подул попутный ветер, на мачты драккаров живо взметнулись полосатые паруса, и корабли понеслись к Миклагарду, словно сильные чёрные птицы, а гребцы могли дать себе передышку.
Рюрик с удовольствием подставлял лицо тёплому ветру, сидя у кормила.
Угрюмый берсерк Олаф отдыхал поблизости, готовясь в любую минуту сменить конунга Рюрика.
— Эгей, Олаф!.. Люди говорят, что ты большой охотник до женщин? — спросил вислоусый Бьёрн, устраиваясь у борта поудобнее.
Внимание воинов этот балагур привлекал с ходу, и на этот раз головы благодарных слушателей повернулись на голос скальда.
Олаф по природе своей был тугодумом, воодушевлялся и обретал резвость движений только в бою, а теперь он слегка оторопел от нахального вопроса, в котором подозревал скрытый подвох.
— Что же ты молчишь, Олаф? — вполне дружелюбно продолжал Бьёрн. — Разве ты никогда не заглядывал к молодым вдовушкам?
— Тебе какое дело? — рассердился Олаф. — Чего ты ко мне привязался? У тебя дела нет? Я тебе найду работу.
— Просто я хотел предостеречь тебя от ошибок.
— От каких ошибок?
— От печальных, друг мой Олаф!.. И — увы! — непоправимых!.. Ты мужчина видный, на тебя многие женщины поглядывают, да и сам ты знаешь толк в них...
От неприкрытой лести Олаф растерялся ещё больше, поглядел на конунга, однако даже конунг в такой ситуации не мог ему помочь.
— Ты, Олаф, вероятно, слышал про то, что в Миклагарде есть такие дома, в которых всякие непотребные женщины танцуют в чём мать родила?..
— Все слышали, — пожал плечами Олаф.
— В Миклагарде почитай в каждом закоулке хоть один бардак, да отыщется... А поблизости от Золотого Рога их и вовсе не счесть... Иной раз идёшь, думаешь — гостиница. Ан нет — бардак! И не хозяйка гостиницы постояльцев завлекает к себе, а гетера. Запоминай, Олаф, женщины такого рода прозываются в Миклагарде — гетеры.
— Мне-то зачем знать?
— Чтобы не оплошать.
— Я никогда не унижусь до того, чтобы сходиться с невольницами! — с отвращением произнёс Олаф, и его обветренное лицо ещё больше побагровело.
— А с чего ты взял, что гетеры — рабыни? Это самые свободные женщины во всём Миклагарде!
— Ты же говорил, что они голыми танцуют! Ты солгал?
— Я никогда не лгу!
— Какая же свободная женщина согласится плясать без всякой одежды? — недоверчиво спросил Олаф.
— Я тебе обещаю, что в первый же свободный вечер я поведу тебя в один бардак, и там ты сам спросишь у гетеры, кто её надоумил танцевать нагишом. Ты заплатишь ей несколько серебряных монет и будешь до утра задавать ей вопросы.
— Ну да? — глуповато ухмыльнулся Олаф.
— Точно! Только без меня ходить в такие дома я бы тебе не посоветовал.
— Почему?
— Миклагард такой опасный город... И особенно следует остерегаться хлебопёков.
— А эти при чём? — удивился Олаф.
— Самые опасные люди! В каждой пекарне есть глубокий подпол, в котором помещается мельница... И не такая мельница, как у нас — сидит себе молодка, жерновки покручивает да песенки напевает... В Миклагарде пекарни большие, муки нужно много, потому-то и мельницы большие, а жернова у них... Для тех жерновов и работники требуются крепкие да выносливые, вроде тебя, Олаф, — похлопывая тугодума по крепкой шее, сказал Бьёрн.
— Большие жернова должна крутить лошадь, — мрачно заметил Олаф.
— Легко сказать! Лошади в Миклагарде недёшевы. Каждая коняга стоит двух рабов. Пекари не настолько богаты, чтобы и одного раба в хозяйстве держать. А зерно молоть надо? Надо... Вот и смекай.
— Чего смекать?
— Как ты думаешь, хочется самому пекарю впрягаться в ярмо и жернова вертеть?
— Думаю, что не хочется.
— Правильно думаешь! А зерно молоть надо. Что пекарю делать?