Гагели так сильно обрадовался, увидев Мелхиседека, которого он считал погибшим у франков, что на время забыл про свою неволю и перестал думать о бегстве. Он жестоко укорял себя за доверчивость, проявленную им в отношении франков, которые украли у него ларец с драгоценностями. В то же время он испытывал невольное удовлетворение при мысли, что Лазарис, тяжело раненный Раулем, также был обманут франками. Они обещали ему за хороший денежный выкуп представить иверского царевича, а вместо того доставили хромого Гагели. Отказ Лазариса уплатить тысячу динаров привел в бешенство Рауля, и он едва не прикончил грека. Хотя Лазарис с трудом переносил боль, тем не менее он не потерял сознания и успел отдать приказ запереть Гагели в отдельную комнату и неусыпно следить за ним, приставив к нему вооруженную стражу. Вслед за этим он распорядился отнести себя в помещение Мурзуфла, желая, очевидно, посоветоваться с ним как действовать дальше в отношении пленника. От Мурзуфла Гагели не мог ожидать для себя ничего приятного, так как хорошо знал о его безмерном честолюбии и настойчивом желании изловить Сослана.

Размышляя над всем этим и мучаясь в предвидении коварства и злых подвохов со стороны Мурзуфла, Гагели с нетерпением ожидал ночи, надеясь увидеть Мелхиседека и узнать от него все, что слышал он во дворце султана. Но к вечеру неожиданно открылась дверь и вошел Мурзуфл, как всегда надменный, презиравший людей и пользовавшийся ими только для своих властолюбивых целей. Гагели не успел еще догадаться, что означало его появление, как Мурзуфл довольно мягко поздоровался с ним и неожиданно произнес:

— Сегодня на приеме у Саладина я видел твоего повелителя, иверского царевича. Если он явился к султану по тому самому делу, по какому мы прибыли к нему с поручением императора Исаака, то предприятие его не увенчается успехом. Извещаю тебя, что ты не получишь свободы до тех пор, пока за тобой не явится сам царевич и не выполнит наших требований. Пиши ему немедленно письмо, чтобы он прибыл за тобою, и я перешлю это письмо с гонцом во дворец султана. Спеши с этим делом, ибо в противном случае, мы покинем Дамаск раньше, чем ты предполагаешь.

Гагели едва сдержал радость, услышав от Мурзуфла, что его повелитель не только жив, но даже присутствовал на приеме у султана. Он понял, что Сослан освободился сам, без помощи франков, и получил свидание с Саладином. Скрыв свое волнение от острого взгляда наблюдательного Мурзуфла, Гагели решил, что ему нечего стесняться грека.

— Вы можете отрубить мне руки, отрезать язык, изрубить на куски мое тело, но я отказываюсь выполнить Ваше требование и писать царевичу, чтобы он явился за мною. Ваше дело держать меня в оковах, а мое дело — охранять жизнь моего повелителя. Делайте со мной, что хотите, но помните: рано или поздно Вы ответите за меня перед царицей Тамарой!

Мурзуфл с юности привык никогда ни перед кем не обнаруживать своих истинных чувств и намерений и всегда последовательно и спокойно шел к достижению цели, скрывая под внешностью суровой и добродетельной коварную душу. И теперь, выслушав Гагели, он улыбнулся насмешливо и произнес лаконично, но с такой сухостью, что сердце Гагели сжалось:

— Тебе придется сильно сожалеть впоследствии, что не послушался моего совета. Напрасно ты думаешь неразумной преданностью спасти царевича. Смотри, как бы ты не навлек на него худших бедствий!

После короткого молчания он сообщил тем же равнодушным тоном:

— Мы скоро уедем из Тира. Акра взята. Надо думать, султан будет разбит крестоносцами! По всей вероятности, чтобы не доставить торжества английскому королю, он передаст в наши руки древо креста. Поразмысли над всем этим, пока не поздно, и вызови сюда царевича. Иначе будешь проклинать себя за совершенную глупость.

Мурзуфл ушел, и по его распоряжению Гагели перевели в новое помещение, расположенное на другом конце города.

Гагели был сильно расстроен угрозой Мурзуфла, его сообщением о взятии Акры и, главное, о передаче креста в руки греков. Он живо представлял себе горе Давида, его страдания и боялся, что в одиночестве, не имея около себя друзей, он решится на отчаянный поступок и бросится на поединок с Мурзуфлом, чтобы отнять у него святыню. Печаль и тревога Гагели усиливались еще тем, что он не видел Мелхиседека и не знал ничего, что делалось при дворе султана. Спустя несколько дней, все греческое посольство вместе с отрядом телохранителей спешно отбыло из Дамаска, захватив с собою безоружного Гагели в качестве пленника. Проклиная свою злосчастную судьбу, он уехал с греками, решив бежать при первой же остановке, но осмотрев своих спутников, вдруг с удивлением увидел Мелхиседека, спокойно ехавшего невдалеке от него на прекрасном арабском коне в одежде греческого монаха. Вид его не внушал никому подозрений, напротив, как вскоре выяснил Гагели, он был принят за настоятеля одного из греческих монастырей в Сирии, и греки оказывали ему большое почтение.

На первой же остановке они обменялись условными знаками и в коротких осторожных намеках сообщили друг другу, что знали. Когда Мелхиседек узнал, что Мурзуфл видел Сослана, слезы потекли у него по лицу, и от глубокого волнения он не промолвил ни слова. У него появилась робкая, но светлая надежда вернуться на родину вместе с царевичем и избавиться от ужасов, пережитых в Палестине.

Однажды вечером, когда они спускались с гор на конях, поблизости раздался сильный шум от топота конских копыт, они были окружены всадниками в шлемах с закрытыми забралами, вооруженными мечами и дротиками. По внешнему облику это было рыцарское воинство, похожее на отряд крестоносцев.

Гагели обрадовался при мысли, что может через них получить свободу. Но, издали взглянув на Мелхиседека, он понял, что ошибся, так как вид того обнаруживал крайнюю печаль, растерянность и испуг. Один из всадников крикнул по-арабски:

— Говорите, кто вы? И как вы осмелились ступить на священную землю, где обитает владыка всех царей земных, Старец с горы!

Мурзуфл не оробел от этого грозного окрика и, смело подъехав к герольду, тихо стал ему что-то пояснять, а весь отряд стоял неподвижно. Мурзуфл своим объяснением, видимо, удовлетворил герольда, он больше не размахивал сердито дротиком и внимательно его слушал. После того, как они о чем-то сговорились, Мурзуфл отдал приказ передать пленного иверийца в руки герольда, а грекам — двигаться дальше. Прежде чем Гагели успел воспротивиться повелению Мурзуфла, его тесным кольцом окружили исмаэлиты, а герольд воскликнул:

— Следуй за мной, если хочешь сохранить жизнь!

Тогда Мелхиседек, еле живой от испуга и волнения, боясь потерять Гагели из вида, быстро отделился от греков и, подъехав к герольду, сказал ему по-арабски:

— Бери и меня, ибо это мой господин, и нельзя разлучаться с ним его рабу!

Герольд брезгливо посмотрел на монаха, как бы в нерешимости — исполнять его просьбу или нет, но Мурзуфл воскликнул:

— Так вот кем оказался этот презренный монах! За обман ему следовало бы оторвать голову!

Герольд, довольный произведенной сделкой, счел за лучшее взять сразу обоих иверийцев и, ловко повернув коня, коротко приказал своим исполнителям:

— Берите и слугу, и господина! Наш владыка не будет огорчен, увидев подобную добычу!

Вначале Гагели сильно упал духом от неожиданного пленения исмаэлитами, но близость Мелхиседека душевно его успокоила, и он перестал думать об опасности. В нем пробудился живой интерес к этой страшной секте. Он с нескрываемым любопытством следил за всадниками, с нетерпением ожидая увидеть жилище знаменитого Старца с горы, перед которым трепетала вся Европа и Азия!

Теперь они ехали вместе с Мелхиседеком и оживленно беседовали между собою, радуясь тому, что они, наконец, соединились, и могут совместно решить, как им поступать дальше.

— Что случилось с Мурзуфлом? — недоумевал Гагели, — вместо того, чтобы везти меня в Тир, а оттуда в Константинополь, он вдруг передал меня исмаэлитам? Что ты слышал? О чем они говорили?