Он, видимо, наслаждался предстоящим поединком и ни за что не хотел идти на примирение.

Из шатра вышло несколько витязей, заинтересованных происшествием, и рыцарь знаком руки отослал их, не желая, чтобы кто-либо присутствовал.

Сослан, потеряв хладнокровие, решил жестоко отомстить рыцарю за его непристойную и оскорбительную шутку.

— Я тебе покажу, какие у нас дамы, и стоят ли они осколка копья, сломанного в их честь! — крикнул он. — Но прежде чем драться, скажи, есть ли на тебе панцирь? Я подожду, пока ты приведешь себя в порядок.

— Ты обо мне не заботься, — ответил рыцарь, потрясая мечом, — лучше подумай о себе. Ты, видно, больше привык гулять на пирах, чем ломать копья в сражениях. Твоя нарядная кольчуга не защитит тебя от моего удара!

— Дело покажет, чья кольчуга лучше выдержит удары, — возразил Сослан. Рыцарь скинул с себя мантию, под ней оказалась плотная кольчуга с бляхами на груди, такой искусной и прочной работы, что она могла выдержать любое нападение. Рыцарь, как видно, искушенный в боях воин, с такой ловкостью направил копье свое, целясь прямо в голову Сослана, что копье его ударилось о гребень шлема и раздробилось на мелкие куски до самого нарукавника.

Удар был такой силы и мощи, что ни один боец не мог бы после него устоять на ногах. Но Сослан успел сделать едва уловимое движение головой, которое ослабило силу удара, не только не упал, но сейчас же ответил ударом так метко и сильно в грудь рыцаря, прикрытую щитом, что невольно покачнулся на месте и издал громкий возглас удивления.

Испытав силу друг друга и поняв, что каждый из них имеет дело с неодолимым противником, они стали биться напряженно, но осторожно, постепенно входя в азарт и нанося все более меткие и опасные удары. Они несколько раз уже сменили рассыпавшиеся по самые рукоятки копья, скрещивали мечи с силою громового удара, но ни одному еще из них не удалось свалить другого на землю и намести последний сокрушительный удар, после которого кто-нибудь из них должен был бы признать себя побежденным. Поединок уже длился долгое время, и Гагели с отчаянием взирал на Сослана, как бы умоляя его прекратить схватку, которая могла иметь самые печальные последствия для них, но Сослан не хотел прекращать боя, стремясь довести его до конца, без всякой снисходительности и пощады. В мыслях своих он теперь бился за Тамару, горя желанием именно в этом поединке показать силу свой любви к ней и явить западному рыцарю образец преклонения перед дамой, ради которой он мог бесстрашно принять смерть, ни минуты не скорбя об утере жизни.

Гагели видел, что положение становилось угрожающим. Несмотря на запрещение рыцаря, из шатров выскочили витязи, крича что-то непонятное для Гагели, и видно было, что каждое мгновение они могли вмешаться в поединок. Если бы даже Сослан одержал победу, то десятки новых витязей тотчас же вступились бы за своего военачальника и не допустили его поражения. Кроме того, они могли схватить Сослана, наложить оковы и, выяснив, кто они такие, взять их имущество. Бесчисленные беды мерещились Гагели и, не дожидаясь нового столкновения между Сосланом и целым отрядом крестоносцев, он вскричал в сильном волнении:

— Доблестные рыцари! Вы уже в достаточной мере испробовали мужество и силу друг друга. Каждый воздаст хвалу вашему бесстрашию и искусству. Но неужели ни у одного из вас не хватит мужества опустить меч и полюбовно разойтись, выпив стакан доброго вина в честь несокрушимой силы и славы друг друга!

Крики воинов, раздавшиеся сзади, как угадал Гагели, также требовали прекращения поединка, поэтому он крикнул Сослану по-иверийски:

— Ради царицы прекратите брань! Иначе мы погибнем!

Это воззвание Гагели сразу достигло цели. Сослан приостановился, заметил бледность на лице рыцаря, то ли вызванную утомлением, то ли другими причинами, и опустил меч, промолвив тихо, но выразительно:

— Я готов биться хоть до утра и не вложу меч в ножны, пока не достигну победы! Но я охотно готов предложить тебе мир и первым прекратить поединок!

Рыцарь не поверил словам Сослана и махал мечом, призывая его продолжить бой, но Гагели решительно крикнул ему:

— Мы — твои гости! Не нарушай правил гостеприимства!

Снова веселая улыбка заиграла на губах рыцаря. Он бросил меч в сторону и с благородной откровенностью произнес:

— Признаюсь тебе, что с подобным противником я еще ни разу не бился, рад был испробовать твою силу! Что это за страна, в которой рождаются такие исполины?

— Иверия! — с гордостью ответил Сослан, невольно раскаявшись в своей вспышке.

Вокруг шатра уже стояло множество воинов, готовых кинуться на дерзкого чужеземца, посмевшего затеять драку в лагере, где строго соблюдались воинские правила. Если бы Сослан на минуту продолжил состязание, а Гагели опоздал со своим предупреждением, ему пришлось бы теперь жестоко расплачиваться за проявленное легкомыслие и безрассудство.

Дружески беседуя, они направились к шатру рыцаря. Палатка, в которую они вошли, была убрана коврами с большой изысканностью и вкусом; на полу и на скамейках лежали шкуры льва и леопарда, а в воздухе стоял густой и пряный запах благовоний, приготовляемых на Востоке. Войдя в шатер, рыцарь снял мантию и облачился в тунику из алого бархата, отороченную по краям золотою парчой. Его мужественное, открытое лицо казалось усталым и бледным; он возлег на ложе, сославшись на нездоровье, — приглашая возлечь и своих гостей, по восточному обычаю.

Когда они выпили вино и закусили дичью, между ними началась непринужденная беседа.

— Не было пока в моей жизни ни одного противника, — говорил Сослан, — которого я не повергал бы на землю после нескольких ударов, а ты не только устоял, но сражался с такой силой, что победить тебя — большая слава. У кого такая крепкая рука, тот в самом себе заключает целое воинство. Неужели у вас много подобных витязей?

Рыцарь весело засмеялся, показывая блестящие белые зубы из-под темных усов. Глаза его заискрились лукавой усмешкой, так как похвала Сослана, видимо, ему была очень приятна.

— Ты еще не испытал моей крепкой руки, — сказал он. — По нездоровью я дрался только наполовину. Но клянусь моей саблей, как только мы возьмем Акру, то мы с тобой встретимся на турнире. И кто бы ты ни был — князь, простой дворянин или полигрим — я вступаю с тобой в бой, так как твоя доблесть является для тебя лучшей славой. А теперь скажи мне, ты хотел бы драться под стенами Акры и под чьими знаменами?!

— По уставам греческой церкви, к какой принадлежу по вере, я не имею права сражаться вместе с крестоносцами, — ответил Сослан. Гагели наблюдал за выражением лица рыцаря, боясь, что ответ Сослана вызовет его раздражение и поведет к новому столкновению. — Но, несмотря на это, — продолжал Сослан, — я не хотел бы оставаться праздным и с удовольствием принял бы участие в битвах. Мы никого не знаем из здешних вождей, и потому я не могу тебе сказать — с кем бы мы хотели соединиться, чтобы драться с сарацинами?

Гагели, неослабно следивший за выражением лица рыцаря, к своему удивлению заметил, что он сделался вдруг задумчивым, веселость его сменилась озабоченностью.

— Я тебе дам одно поручение, — помолчав немного, промолвил рыцарь и долгим, проницательным взглядом посмотрел на Сослана, как бы взвешивая его силы. Скажи мне чистосердечно, хочешь ли ты быть полезным королю Ричарду?

— Ни с кем бы я не хотел встретиться и померяться силой, как с ним, — воскликнул Сослан, — и я готов выполнить любое твое поручение, лишь бы принести ему пользу!

— Твое желание будет исполнено, — с видимым удовольствием ответил рыцарь, уже испытывая полное доверие к своему недавнему противнику, — с королем Ричардом ты встретишься, когда он выздоровеет, но прежде выполни мое поручение. Между королями Филиппом и Ричардом условлено, что, когда один из них с войсками пойдет на приступ крепости, другой должен охранять безопасность стана и удерживать Саладина. Но ни один из этих государей не желает оставаться в бездействии и охранять стан. Здесь есть один вход в стан, куда обычно устремляются сарацины, как только мы уходим к Акре. И вот тебе мое поручение: скоро мы пойдем на всеобщий приступ, и ты будешь одной своей силой охранять этот вход. Он окружен рвом с башней, и там легко отражать натиск сарацин, пока мы не подоспеем на помощь. Накануне приступа я пришлю гонца, который укажет тебе место, а твоему другу, — он указал на Гагели, — передаст к кому надо обратиться за помощью в случае внезапного нападения самого Саладина. Ты не будешь оставлен нашим вниманием. Только никому не говори о моем поручении.