* * * Мой братец, мой зяблик весенний, Поющий в березовой сени, Тебя ли сычу над дуплом Уверить в прекрасном былом! Взгляни на сиянье лазури — Земле улыбается Гурий, И киноварь, нежный бакан Льет в пестрые мисы полян! На тундровый месяц взгляни — Дремливей рыбачьей ладьи, То он же, улов эскимос, Везет груду перлов и слез! Закинь невода твоих глаз В речной голубиный атлас, Там рыбью отару зограф Пасет средь кауровых трав! Когда мы с тобою вдвоем Отлетным грустим журавлем, Твой облик — дымок над золой Очерчен иконной графьей! И сизые прошвы от лыж, Капели с берестяных крыш, Все Гурия вапы и сны О розе нетленной весны! Мой мальчик, лосенок больной, С кем делится хлеб трудовой, Приветен лопарский очаг, И пастью не лязгает враг! Мне сиверко в бороду вплел, Как изморозь, сивый помол, Чтоб милый лосенок зимой Укрылся под елью седой! Берлогой глядит борода, Где спят медвежата-года И беличьим выводком дни… Усни, мой подснежник, усни! Лапландия кроткая спит, Не слышно оленьих копыт, Лишь месяц по кости ножом Тебе вырезает псалом! <* * *> Мы жили у Белого моря, В избе на лесном косогоре: Отец богатырь и рыбак, А мать — бледнорозовый мак На грядке, где я, василек, Аукал в хрустальный рожок. На мне пестрядная рубашка, Расшита, как зяблик, запашка, И в пояс родная вплела Молитву от лиха и зла. Плясала у тетушки Анны По плису игла неустанно, Вприсядку и дыбом ушко, — Порты сотворить не легко! Колешки, глухое гузёнце, Для пуговки совье оконце, Карман, где от волчьих погонь Укроется сахарный конь. Пожрали сусального волки, Оконце разбито в осколки, И детство — зайчонок слепой Заклевано галок гурьбой! * * * Я помню зипун и сапожки Веселой сафьянной гармошкой, Шушукался с ними зипун: «Вас делал в избушке колдун, Водил по носкам, голенищам Кривым наговорным ножищем И скрип поселил в каблуки От весел с далекой реки! Чтоб крепок был кожаный дом, Прямил вас колодкой потом, Поставил и тын гвоздяной, Чтоб скрип не уплелся домой. Аленушка дратву пряла, От мглицы сафьянной смугла, И пела, как иволга в елях, Про ясного Финиста-леля!» Шептали в ответ сапожки: «Тебя привезли рыбаки, И звали аглицким сукном, Опосле ты стал зипуном! Сменяла сукно на икру, Придачей подложку-сестру, И тетушка Анна отрез Снесла под куриный навес, Чтоб петел обновку опел, Где дух некрещеный сидел. Потом завернули в тебя Ковчежец с мощами, любя, Крестом повязали тесьму — Повывесть заморскую тьму, И семь безутешных недель Ларец был тебе колыбель, Пока кипарис и тимьян На гостя, что за морем ткан, Не пролили мирра ковши, Чтоб не был зипун без души! Однажды, когда Растегай Мурлыкал про масленый рай, И горенка была светла, Вспорхнула со швейки игла, — Ей нитку продели в ушко, Плясать стрекозою легко. И вышло сукно из ларца Синё, бархатисто с лица, Но с тонкой тимьянной душой… Кроил его инок-портной, Из желтого воска персты… Прекрасное помнишь ли ты?» Увы! Наговорный зипун Похитил косматый колдун! * * * Усни, мой совенок, усни! Чуть брезжат по чумам огни, — Лапландия кроткая спит, За сельдью не гонится кит. Уснули во мхах глухари До тундровой карей зари, И дремам гусиный базар Распродал пуховый товар! Полярной березке светляк Затеплил зеленый маяк, — Мол, спи! Я тебя сторожу, Не выдам седому моржу! Не дам и корове морской С пятнистою жадной треской, Баюкает их океан, Раскинув, как полог, туман! Под лыковым кровом у нас Из тихого Углича Спас, Весной, васильками во ржи, Он веет на кудри твои! Родимое, сказкою став, Пречистей озерных купав, Лосенку в затишьи лесном Смежает ресницы крылом: Бай, бай, кареглазый, баю! Тебе в глухарином краю Про светлую маму пою! * * * Как лебедь в первый час прилета, Окрай проталого болота К гнезду родимому плывет И пух буланый узнает, Для носки пригнутые травы, Трепещет весь, о стебель ржавый Изнеможенный чистя клюв, На ракушки, на рыхлый туф Влюбленной лапкой наступает, И с тихим стоном оправляет Зимой изгрызенный тростник, — Так сердце робко воскрешает Среди могильных павилик Купавой материнский лик, И друга юности старик — Любимый, ты ли? — вопрошает, И свой костыль — удел калик Весенней травкой украшает. |
