Нора шумно выдохнула. Я обернулась, Нора улыбалась с каким-то чрезмерным облегчением, подошла и крепко меня обняла.

–У-у-у. А я ведь тебе говорила,– протянула она.

–И ничего ты не говорила,– недовольно пробубнила я.

Только скорее наигранно, слишком уж у меня настроение хорошее было. Слишком тепло, слишком хорошо. Я легонько щелкнула браслет и улыбнулась. Слишком счастливая. Я хотя вот почему слишком-то?

Нора, наконец, отпустила меня и отстранилась, держа меня за плечи. –А ему ничего не будет, потому что магистр ну… магистр?

Я задумалась на секунду, а потом отрицательно покачала головой. –Некромаги всегда получают то, что хотят,– выдала я и подняла указательный палец. –Я – некромаг, он тоже, а значит все в порядке.

Нора смерила меня недоверчивым взглядом, на что я только отмахнулась.

–Ты даже не представляешь, что тут некромаги творят, а на них лишь глаза закрывают. Так что ничего Ришару не будет, что ему вообще сделается?

Кстати, это он сам же и мне как-то намекнул, когда я все грозилась на него ректору Лофгрену донести. А он тогда лишь усмехнулся и протянул, что ему все равно ничего не будет, никаких табу он не нарушал. И то, что я студентка, а он магистр, играло бы роль лишь в том случае, если бы мы некромагами не были. А мы ведь как бы были. Я хмыкнула. Все-таки хорошо быть некромагом. Этим намного больше дозволено, хотя и приходилось им на своих Туманных Болотах жить.

–А ты чего так рано и не спишь?– спросила я, чтобы сменить тему.

–Да я вчера все тебя ждала, да так и уснула. А,– дернулась Нора, явно вспомнив что-то. Она махнула в сторону стола. –Там тебе письмо пришло. Утром принесли, представляешь? Я просыпаюсь, а тебя еще нету.

–Ну не злись ты так.– Я только сейчас и заметила толстый конверт на столе. Взяла его в руки и покрутила. Странно было все: и что он был адресован только мне, дядя Рудольф всегда писал нам с Норой, да и обратного адреса не было. –Я вообще могла бы с ним остаться.– Вздохнула. –А ведь так хотелось.– Нора вон уже уши навострила, но только подробности рассказывать ей я не собиралась. –Но я все равно к тебе пришла, так сказать, проверить.

И я распечатала пожелтевший конверт. Мне в руки высыпалось множество клочков бумаги с обугленными краями. Я повертела один, но так и не поняла, что он мог значить. На каждом из них сохранилось не более пары слов, на каких-то и того меньше. Я выложила все обгоревшие клочки на стол. Обрывки фраз, выведенные каким-то на удивление знакомым почерком.

Я заглянула в конверт еще раз, ища хоть какое-нибудь объяснение. Оно нашлось в еще одном листе, аккуратно сложенным вдвое. Его-то я в конверте сначала и не заметила. Развернула и стала читать. Кривой, прыгающий почерк с часто проскальзывавшими ошибками разобрать было не из легких.

–Этого не может быть,– прошептала я и нахмурилась. –Просто не может быть. Чушь какая-то.

Но взгляд невольно метнулся к клочкам на столе и пробежал по обрывкам фраз. Точно таким же, как говорилось в письме. Его автор не врала. Я узнала этот почерк на обгоревших листочках, вспомнила, где раньше его уже видела, и ухмылка тотчас сползла с моего лица.

–Н-нет, этого не может быть,– бессильно выдохнула я, начиная читать письмо с самого начала.

А потом дыхание перехватило. Нора что-то сказала мне, но я услышала ее голос как в тумане. Сердце пропустило не один удар, а руки задрожали. Пальцы впивались в несчастный листок с каждым словом все сильнее и сильнее. Время остановилось. По моим щекам хлынули слезы. Я смяла лист, зарычала и смахнула на пол все обрывки, за ними же, загораясь, полетело и письмо.

Так и выбежала, громко хлопнув дверью и закрыв лицо рукавом. По щекам бежали слезы. Я не смотрела, куда бегу. Было холодно. Очень, очень холодно.

Я не смотрела, куда бежала, да и вряд ли смогла бы, потому что глаза заполонили слезы. Просто хотелось оказаться как можно дальше и все. Больше ничего. Я вылетела на улицу и повернула куда-то в сторону парка, потом свернула с тропинки и проломилась через колючие заросли из каких-то кустов и высохших цветов. Сухие ветки с хрустом ломались. По щекам текли слезы.

“Понимаешь, Джефф? Я просто должен ее получить…”

Перед глазами предательски всплывали аккуратно выведенные строчки. Я все бежала вперед, и бежала, и бежала… А потом ноги подкосились, и я опустилась на траву. И, наконец, разрыдалась. Я притянула колени к груди и обняла их. Было очень холодно. Хотя вот мне уже было все равно. Не помню, что бы я когда-либо плакала, даже не уверена была, что умею плакать. А тут я просто рыдала. Навзрыд рыдала.

–Да как он мог!? Как он вообще мог… посмел,– выплюнула я и вскочила на ноги, но память предательски подсунула ещё пару строчек, и прочитанное тут же ударило с новой силой. Я бессильно упала на траву. –Теперь все хорошо будет!? Да ничего хорошо не будет!

“Для нэйти Мании,” – гласило письмо. “Не знаю имею я право писать вам или нет, но вы должны знать правду хотя хазяйка скорее всего и теперь меня уволит…”

А дальше автор письма приложила клочки недогоревших писем, которые она находила, убирая камин последний месяц. Скрупулезно переписав все обрывки фраз своим корявым почерком и подтверждая каждую еще и словами этого самого Джеффа, на семью которого она, по-видимому, и работала служанкой. Пара подслушанных разговоров, обрывки писем…

“Не поверишь”, “запах”, “я всегда был уверен”, “горели белым”, “один вид”, – сново прозвучало в моей голове. Только вот теперь уже его голосом, и от этого стало тошно. Один вид, мы всего лишь один и тот же вид! Как ты мог, Риммон, вот как ты только мог!?

“Представляешь, Джефф”, “но я все же нашел”, “я знаю, кто она”. И потом четко выведенное: “Мания Квирина Тэнвин”.

Я закинула голову назад и закричала, просто закричала, потому что терпеть все это больше не было сил. Ветка надо мной качнулась, и с нее взлетела маленькая птичка. Я упала на спину и стала кататься по траве, стиснув челюсти и и, казалось, до крови сжимая кулаки. Меня предали, жестоко так предали. А я ведь поверила ему, вот впервые наплевала вообще на все и просто поверила, а он… А он меня использовал.

“Годами думал, что я был последним”.

А из следующих кусочков можно было составить, что у даэмонов, оказывается, дети с другими расами наследовали расу второго родителя. А полукровок с чертами обоих видов не было. Их просто не существовало. Мы всего лишь один вид, один вид. Я для него, как я сама, ничего не значу. Он использовал меня. Образец вида.

“Она будет моей”, “неважно как”, “я ее получу”, “любым способом”.

Больно. Очень холодно и больно. А он расчетливая сволочь. Вот как ты только посмел, Риммон!? Стало тяжело дышать, я захлебнулась своими же слезами и закашлялась. Ну да, а с чего это он вдруг ко мне хорошо относиться-то стал!? В Арени так я крыська, первый месяц в академии тоже… Вот почему я раньше этим вопросом не задалась!? Я истерично рассмеялась. Крыська. Экспонат на опыты.

“Она должна быть моей”.

Я села, жадно втягивая ртом сырой утренний воздух. В небе все так же насмешливо ярко светило солнце. А ведь он знал, он с самого начала знал о даэмонах больше, чем я. И воспользовался этим. Я больше не плакала, а слезы сохли на щеках холодными дорожками. Я хмыкнула. Он ведь все знал, потому и взял меня с собой в Разлом. У нас в крови говорил, да? Ну конечно, у нас в крови. Знал, что после такого жеста я не устою. Сволочь. Расчетливая сволочь.

Ах, тени, как же больно-то. Я впилась ногтями в свою кожу, крепко обнимая плечи и вжимая руки в грудь. Сердце ныло. Сердце болело и, казалось, обливалось кровью, но все равно продолжало бешено колотиться. Сталь браслета больно впилась в мою руку, и я дернулась и вскочила на ноги как ошпаренная. Точно, сила ты ж потусторонняя! Пара, да!? Пускай катится он на ту сторону! Я зарычала, сдернула браслет и швырнула его куда подальше.

Продолжение расы значит, да!? Да лицемер проклятый! Я зарычала и пнула подвернувшееся дерево, пальцы закололо, и я впилась ногтями с свои ладони. Тут же отпустила, когда черные когти полоснули до крови.