И вот тут мне, как, пожалуй, и любой бы девочке, захотелось потискать милых игрушечных медведей. Я долго выбирала, кого бы из них взять. Глаз пал на панду. Она казалась мне выражением самой доброты!

– Щекотно! – вдруг взвизгнула игрушка.

От страха я отбросила панду обратно на кровать. В этот миг плюшевую неженку подхватили её братья-медведи и давай успокаивать: гладить по голове, обмахивать лапками, словно павлиньими веерами.

– Ты и есть та самая Рози, что больше не видит снов из-за «витаминчика-антисончика»? – фыркнул плюшевый гризли. – А ну, проваливай!

– А ну-ка, повтори! – разозлилась я.

– Прочь! – уставился на меня гризли.

– Но я просто хотела вас…

– Потискать, потрогать, посюсюкать! – разгневалась белая медведица.

– Нет, просто познакомиться с вами хотела! – чуть было не заплакала я.

– Мы и без тебя с тобой знакомы. Нам Ками рассказывала с тех пор, как ты родилась. Я всё ещё не высох от её слез, которые она из-за тебя лила! А ты злыдня, уже сутки ноешь тут просто так. Уходи! – пыхтел черный гризли, потирая свои крошечные кулачки, как боксер перед боем. Точно готовился отправить меня в нокаут.

– Не знаю, что там наговорила эта ваша хозяйка, но я ни о чем дурном и не думала, – пыталась оправдаться я. – И не пью я больше никаких таблеток против сна! Она их выбросила! И вот, видимо, результат.

– Что ты имеешь в виду? Что мы тебе кажемся? Уходи! Это не твоя спальня! Мы не станем тебя баюкать, – заключил старенький бурый медведь в круглых очках.

– Ну и уйду! – выпалила я и, еле сдерживая слезы, метеором вылетела из звездной комнаты.

Вот тебе и приветствие! Какая невоспитанность. А в магазинах все эти плюшевые мерзавцы такие приветливые. Скорчат физиономии помилее и нудят: «Купи меня! Возьми домой!» Но самое необъяснимое то, что секунду назад я с этими невеждами разговаривала! И они утверждали, что знают обо мне всё с минуты моего рождения! Вруны. Камилла Штейн ничего им не могла рассказать. Она и сама видела меня в первый раз!

Желание знакомиться с квартирой дальше почти пропало. Я уже хотела запереться в своей спальне, как вдруг услышала за другой дверью привычную человеческую речь, не исковерканную игрушками или птицами. Неужели Камилла содержит горничную?

Дверца, откуда шли звуки, напомнила мне вход в школьный класс. Для приличия я постучалась. Но на стук никто не ответил. Побарабанила ещё раз. Тишина. Тогда я открыла дверь.

Можно было уже привыкнуть к чудесам этого дома и так широко не разевать рта и не выпучивать глаза. Но на сей раз я не сдержалась.

Передо мной стояла не горничная, а самая что ни на есть кукла – школьная учительница. Стройная, в строгом сером платье с бежевыми рюшами. Её движущиеся тонкие ручки держали указку и учебник «Положительных наук» за начальные классы. Куклой управляли еле заметные нити, натянутые до самого потолка, где, вероятно, и скрывался очередной чудо-механизм. Дамочка без остановки цитировала учебник, кивая фарфоровой головой и плавно раскачиваясь из стороны в сторону.

Перед ученой куклой расположились три парты. За передними сидели такие же фарфоровые куклы-школяры: мальчик с лохматой головой и девочка с утиным носом. Не отрывая глаз от тетрадей, марионетки конспектировали монотонную речь своего учителя.

Третья парта стояла между прилежными «ботаниками». Камилла и её умело преобразовала в кровать с деревянной изогнутой спинкой, тремя разными по размеру подушками и клетчатым пледом вместо одеяла.

Весь этот кукольный спектакль мысленно перенес меня и в мой школьный класс в разгар самого скучного урока по положительным дисциплинам. Я зевнула и заклевала носом. Но, как ни странно, в чувство меня привела учитель-марионетка:

– Мадам Жьюбо не разрешала зевать! Подайте мне свой дневник. Подайте мне свой дневник. Подайте.

– Нет у меня дневника, – рассмеялась я и, назло кукле, зевнула во весь рот.

– Мадам Жьюбо не разрешала зевать! – повторила она и добавила: – Продолжим лекцию! Итак, положительные науки отрицают науки отрицательные.

Я не стала вдаваться в подробности сего учения и решила немедленно покинуть спальню. Ну, Камилла, дает! Неужели и в её время были такие нудные учителя, от одного голоса которых можно было уснуть навек?

Я продолжала путешествие. Оставалась всего одна комната. Не удивлюсь, что и она тоже спальная. Наверное, такие разные опочивальни нужны для того, чтобы каждую ночь снились разные сны? Но помнится, прошлой ночью мадам Штейн вообще не спала.

Что ждет меня на этот раз? Дикие игрушки или… Я приблизилась к, пожалуй, самой простой с виду двери. Отворила без спросу. Та заскрипела. Я побоялась, что Луи уличит меня в любопытстве, но вроде бы он продолжал хозяйничать на кухне. Хотя давно оттуда не доносилось никаких «бумс» и «пшшш»…

Я лисицей юркнула в третью комнату. Даже вздохнуть боялась.

Ещё одна сверхъестественная кровать. Я смотрю, Камилла – невероятная выдумщица и могла бы заниматься оформлением интерьеров, если бы потребовалось.

Вместо среднестатистической четырехлапой кровати здесь я увидела желтую скорлупу гигантского яйца. И где она её только раздобыла? Может быть, в парижских катакомбах? Там всякого добра хватает.

На дне скорлупы сверкали самые разные украшения: цепочки, кольца, диадемы, серьги со скромными и дорогими камнями. На месте, где могла разместиться подушка, красовалась большая книга с гравировкой на толстой обложке: «Закон Уробороса. Том К. Штейн». Между зачитанными покоричневевшими страницами книга сжимала язычок старой закладки. Мне захотелось взглянуть, что же там внутри, но вдруг я услышала писк Луи. И тут же бурление, шипение и прочие признаки того, что на этот раз мой птах не оправдал свой кулинарный талант. Я было кинулась на кухню, но внезапно Луи закричал:

– Всё в порядке! Всё отлично! Я цел и невредим! Просто я не знал, что суп так быстро кипит!!! – И уже тише добавил: – Сумасшедший суп какой-то.

– Поосторожней у плиты! – бросила я и, с облегчением выдохнув, хотела вернуться к книге, как вдруг заметила, что та пропала. Невезение какое-то. А может, она мне привиделась? Сегодня возможно всё.

Если не считать люльки-скорлупы, в остальном комната была обставлена по-человечески. Классические кресла, толстопузый комод, вместо искусственных светильников настоящие восковые свечи: белые, желтые, лиловые и зеленые. А ещё здесь я наконец-то увидела фотографии и концертные афиши певицы Штейн. Вот анонсы её выступлений в Гранд-опере, в миланском Ла Скала, а это просто благотворительный вечер в балетной школе. Мило. Кроме её профессиональных портретов были в комнате и фотографии знаменитостей. С одной, например, на меня смотрела Эдит Пиаф, гордо подняв остренький подбородок. На другой она стояла в черном платье у пухлого серебристого микрофона. На обоих снимках были автографы. Потрясающе! Неужели Камилла Штейн восхищается ещё кем-то, кроме собственной персоны? На этой же стене расположились портреты писателей Экзюпери и Фицджеральда, художника Дали и моего любимого мультипликатора Уолта Диснея в обнимку с его улыбчивым Микки. Прямо стена славы какая-то! Неужели она с каждым из них была знакома? Над всеми фотографиями Камилла растянула легкую шелковую ленту, обрамленную французским кружевом. А на ленте написала: «Les magiciens»[18].

В углу комнаты белым лебедем дремал патефон. Возле него лежали пластинки с записями мадам Штейн. Не стану слушать. Принципиально! Для меня же она не пела. Так, а это ещё что?

Мой взгляд упал на небольшую коробочку. Она и скромно и в то же время приметно стояла на нижней полочке патефонного стола.

Вот сейчас захочу её взять, и она тоже исчезнет! По-нормальному-то в этой квартире не бывает. Несмотря на опасения, я, закусив от накатившего волнения губы, схватила коробочку. Секунду помедлила (вдруг из неё кто-то выпрыгнет и укусит меня за нос?!). Помоги мне святой Дени![19] Ну, раз, два, три! Ап, и легким щелчком крышка коробочки открылась.