– Эх, когда уже в театр? – вздохнув, пролепетала Ками.

– Скоро, уже скоро.

В гостиную вошел высокий худой человек в строгом костюме богатого шоколадного цвета. Из-за костлявых плеч и сухости фигуры костюм болтался на господине как на вешалке. Желтоватые, покрытые зеленоватыми венками руки висели острыми граблями, подбирая рукава пиджака. Но вопреки своей схожести с Кощеем Бессмертным, двигался господин элегантно, по-кошачьи плавно. Увидев хозяина и маленькую хозяйку дома, он почтительно поклонился и протянул господину Штейну руку. Штейн ответил крепким рукопожатием.

Камилла наблюдала за приветствием, спрятавшись за отцовской спиной. Слегка высунув голову, как это делают белки в поисках еды, она впилась своими взглядом в бледное, чуть ли не бескровное лицо незнакомца. Лицо было красивым, но странным. Его точно изготовили на заводе венецианских масок и забыли расписать акрилом. Он был человеческим воплощением Арлекина. С правильным острым носом, точеным подбородком и выведенными бледным бежевым карандашом губами. У него совсем не было ресниц, а платиновые волосы идеально лежали на яйцеобразной голове.

– Рад знакомству, господин Фрикс, – сдержанно произнес хозяин дома. – Мне кажется, раньше мы в городе не встречались.

– О да, господин Штейн! – вежливо, как мурлыкающий, в надежде заслужить сметану кот, ответил гость. Он говорил быстрее жителей Петрограда и тише жителей Москвы, местами путаясь в ударениях. – А я не так давно в Петрограде, – признался мистер Фрикс. – Я – доктор.

– А у нас никто не болеет! Вот досада! – радостно прокричал уже захмелевший князь Феодоровский.

– Это радует, – не глядя на буйного гостя, отметил Фрикс.

– Как вы узнали, что у моей дочери день рождения? И почему…

– О, понимаете, господин Штейн. Раз уж я врач… детский врач. Мне предоставили список всех мальчиков и девочек с их днями рождениями и, конечно, адресами. Мне необходимо знать о здоровье детей. Вы же слышали, приближается голод. А ещё вся эта разруха.

– Кончай пугать, профессор! – вновь выкрикнул князь. – Давай лучше к нам за стол.

– И правда, господин Фрикс, проходите. Мне неудобно, что не предложил вам раньше, – смутился Георгий.

– Благодарю, но я вынужден отказаться. Я просто пришел познакомиться с Камиллой и подарить ей вот это. – Гость протянул высунувшейся из-за отцовской спины Камилле коробочку шоколадных конфет.

Именинница молча приняла подарок и, словно загипнотизированная, лишь спустя миг сказала:

– Merci beaucoup[104].

– Не за что, – улыбнулся доктор. – Ещё раз с днем рождения. Простите за беспокойство. Рад был встрече.

Не успел господин Штейн поблагодарить гостя за внимание, как тот со скоростью летучей мыши вылетел из гостиной, оставив за собой шлейф морозного горького воздуха. Плечи Камиллы покрылись мурашками – девочка терпеть не могла холод. И она взволнованно посмотрела на отца. Но тот не ответив ей на вопросительный взгляд, направился к окну в надежде нащупать глазами тонкую фигуру доктора Фрикса. Но доктор словно исчез. Вместо него Штейн увидел громоздкую карету, ту самую, обтянутую бугристой кожей, что дежурила у их дома прошлой ночью. Карета почти беззвучно тронулась, растревожив, однако, сонного старого пса. Косматый бродяга понесся за ней, громко лая. Но, поскользнувшись, растянулся на льду и по-щенячьи заскулил.

– Папа, мне так хочется спать, – вдруг услышал Георгий за своей спиной.

– Что с тобой? А как же театр?

– Мне нехорошо, – тихим голоском сказала Камилла и обняла отца.

Он прикоснулся к её лбу. Тот был горячим. Вскоре Георгий попросил гостей уйти и уложил дочь в кровать.

– Странный дядя, – промолвила Камилла. – Этот Фрикс.

– Доктора… они все немного странные. Поспи, принцесса, – вздохнул отец и, поцеловав Камиллу, вышел из комнаты. – Аврора! – позвал он горничную.

– Да, господин Штейн.

– Отдохни сегодня, сходи в театр, – устало улыбнулся Георгий и протянул Авроре новенькие билеты в Александринский театр. – Постановка Мейерхольда, – уважительным тоном добавил он. – А нам с Ками лучше остаться дома.

В добрые дни Камилла засыпала без труда. Стоило её головке оказаться на подушке, как девочка тут же проваливалась в сказочный мир сна. Но бывали времена, когда её глаза отказывались закрываться, подобно старым скрипучим ставням, и не пускали Камиллу в страну грез. Такое бывало, когда не стало её мамы, когда Камилла случайно увидела, как мясник разделывает розовую свиную тушу, и когда узнала о наступившей мировой войне. И вот сейчас, в её десятый день рождения, от волнения она не могла сомкнуть глаз.

– Один… два… три… – шепотом считала Камилла воображаемых кошкодрыгов, крошечных существ, которых сама себе и придумала.

Считать овечек она никогда не любила. Они казались ей слишком медленными и занудными, чтобы любоваться ленивыми перебежками. А кошкодрыги поселились в голове Камиллы, когда она увидела выпрыгнувшую из соседского окна кошку Марфушку, как ни в чем не бывало приземлившуюся на все четыре лапы и кончик хвоста. Её тут же застиг врасплох внезапно появившийся дворовый пес Борька. Кошка ощетинилась и устрашающе запружинила, распушив свой хвост-метелку и издавая при этом шипящие ругательные звуки. Борька округлил глаза и убежал. Камилла тогда попыталась нарисовать злющую Марфушку, но придала ей более доброжелательный вид. Так у неё получился кошкодрыг.

В представлении Камиллы кошкодрыги напоминали взъерошенных котят, только что открывших глаза. Из спины у них росли малюсенькие голубые крылья, какие бывают только у бабочек. С чешуей! Кошкодрыгский хвост делился на домашний кошачий и парадный змеиный. Существо это, по задумке Камиллы, было наидобрейшее. Питалось оно драгоценной пылью с рабочего стола Георгия Штейна. Камилла и сама однажды попробовала на вкус пылинки алмаза, но не оценила деликатеса… А вот кошкодрыги за такое лакомство могли кому и палец оттяпать. И Камилла всегда вежливо просила Аврору не стирать пыль с отцовского стола. А та ей подыгрывала.

– Нет, нет, милая, Ками! Вытирать не буду. Я только сгребу её в эту мисочку, чтобы ваши кошкодрыги ели, как полагается, из посудки, – смеялась она.

А ещё, по заверению Камиллы, её сказочные друзья знали семь тысяч языков. И умели мастерить спальные подушки, набивая их своей же шерстью и нашептывая на каждый волосок тайное заклинание, чтобы хозяину такой чудо-подушки снились самые необычные и захватывающие сны…

Но, видимо, подушка Камиллы прохудилась. Девочка уже насчитала две сотни кошкодрыгов, уставших прыгать в окно и карабкаться обратно, как вдруг услышала незнакомую мелодию. Она разливалась по комнате молодым весенним ручейком. Потом забралась на горячий лоб, прокатилась по щекам и волосам Камиллы и убаюкала её, унося в волшебную пещеру подсознания.

только и смогла разобрать Камилла, прежде чем окунулась в сон по самую макушку.

Кошкодрыги разлетелись по углам её комнаты, превратившись в звенящую пустоту. И лишь один – самый маленький из них – завопил:

– Нужно наладить ей подушку! А то Ками нас перепридумает!

Но Камилле было не до них. Наконец-то, крепко сомкнув глаза, она, наполняя всю свою грудь теплым воздухом, полетела. Камилла была асом по части таких полетов! Она то усердно набирала скорость, часто взмахивая руками, то замирала, позволяя себе парить в воздухе. Одно не давало ей покоя – что за новая мелодия появилась в этом фантазийном мире? Ни она её выдумала, ни она и пела, но через секунду мелодия растворилась, Камилла приземлилась на высокий голубой холм и услышала уже знакомые писклявые голоса, радостно приветствующие её на той стороне сна. Это были сойки.