– Bonsoir, belle fille[7]! – внезапно выкрикнул Луи. А затем ещё и ещё раз, как попугай. Этим словам его обучил папа. Когда я возвращалась домой из школы, Луи таким образом приветствовал меня, повторяя одно и то же с разной интонацией.

Отец и маман разом улыбнулись, а я, напротив, почувствовала себя неловко. Камилла Штейн подошла к Луи, поглядела на него и вмиг перешла на простой «домашний язык»:

– Ты, значит, у нас чижик? Ну-ну… огненный чижик, птичка редкая. А такое тебе слабо повторить?

завела хозяйка незнакомую мне и, кажется, не совсем приличную, хулиганскую песенку. Если слово «водка» я хотя бы слышала от взрослых, то такие слова, как «фонтанка» или «пыжик», мне были неизвестны. Но, судя по довольной морде Луи, ему песня пришлась по душе. Он задергал левой лапкой и попытался напищать мелодию.

– Мама! Прошу, перестаньте, – прервал нарастающее веселье отец. Камилла Штейн подмигнула Луи и мигом сделалась наигранно серьезной. Она с укоризной взглянула на отца. А тот набрал полную грудь воздуха и на одном дыхании выпалил: – В общем, знакомьтесь, вот и наша Рози. А это…

– Папа, я прекрасно знаю, кто это, – отрезала я.

– Да, это Рози. Я вижу, – как будто сама себе сказала Камилла Штейн. – У малышки глаза её прадеда, – безапелляционно отметила она.

– Но Камилла, у Рози мои глаза. Разве вы не видите? – мягко возразила маман.

– Не вижу, – улыбнулась Камилла. – Итак, значит, вы наконец-то уезжаете. И всего на три дня.

Кажется, так, не совсем тактично бабушка намекала родителям, что им лучше поспешить. Я знала об её весьма странных отношениях с отцом. Казалось, Камилла за что-то на него в обиде. Или он на неё. Подробностей мне даже маман не рассказывала.

– Да, самолет ждать не станет. Поэтому обойдемся без чая, кофе и твоих фирменных бриошей[8], – ухмыльнулся отец.

– Кажется, ничего из этого я вам не предлагала, – усмехнулась в ответ бабушка, возмущенно взмахнув крыльями своих ресниц, да так, что и отца и маман запросто могло унести ветром от этого взгляда.

– Да, не предлагала. Ну да ладно, – хлопнул в ладоши отец в знак окончания разговора. – Вот здесь все вещи Рози. – Протягивая Камилле мою клетчатую сумку, он начал перечислять: – Теплый жакет, шарф, кепи. А это витамины. Нужно давать по одной на ночь, чтобы Рози лучше спалось.

При упоминании о лекарстве я поморщилась. Камилла Штейн это заметила.

– Рози, ты плохо спишь? – спросила она.

– Просто Рози слишком эмоциональная девочка, – поспешила успокоить бабушку маман. – На редкость впечатлительная. Представляете, уверяет, что помнит все свои сны! Может проснуться среди ночи с криками. Плакать, а потом запоем рассказывать, что и летала, и куда-то падала. Вот мы и даем ей специальные успокоительные. А то сны эти до хорошего не доведут, а ей с её здоровьем вредно волноваться. Современные дети такие слабые!

– Чушь какая! – возмутилась Камилла Штейн. – Рози, они наверняка противные, твои витамины?

Я не хотела отвечать, но понимала, что лицо мое выражало стопроцентное согласие.

– Я так и знала, – сквозь зубы прошептала Камилла. – Заберите эту гадость с собой. В этом доме нет и не может быть никаких докторских штучек!

– Но мама, – вздернул брови отец, – их прописал врач.

– К черту вашего врача. У вас, кажется, самолет, вы забыли? – вновь напомнила она родителям.

Маман и отец не стали больше спорить. Но настоятельным жестом отец поставил на стеклянный столик баночку с моими витаминами и, поцеловав меня в нос, вышел за дверь. Маман последовала его примеру, на прощание добавив:

– Всё будет хорошо, девочка моя! Мы скоро вернемся. Работа, ну ты же знаешь. Мы привезем тебе что-нибудь сладкое, обещаю. Чмоки-чмоки!

…Камилла Штейн проводила родителей взглядом до самой двери. И, прихватив со стола банку с моими чудовитаминками, подошла к затворённому увесистой шторой окну. Убедившись, что наша машина отчалила, она выбросила банку с таблетками ей вслед. Я услышала лишь легкое «бамс», размазанное по мокрому асфальту.

И, как ни в чём не бывало, Камилла обратилась ко мне:

– Ну что же, приятно познакомиться, Рози. Но не смей называть меня бабушкой, мне ещё не тысяча лет. Договорились? – Я промолчала, а она мило добавила: – Любишь кофе?

Луи с серьезным видом расхаживал по клетке, пытаясь вспомнить мелодию «чижика-пыжика». А я устраивала на спинке массивного деревянного кресла свои немногочисленные вещи. Убирать их в комод не было смысла. Через три, а точнее, даже через два с половиной дня я покину этот дом. Мне здесь не уютно. Хотя вокруг море красивых и необычных вещей, которыми другие девчонки любовались бы часами.

Комната, отведённая мне Камиллой Штейн, напоминала лавандовый сад, с парчовыми занавесками лилового цвета на окнах и лазурными бра на золотистых стенах.

На деревянном, в меру скрипучем полу красовались мифические сюжеты, выложенные хрупкой мозаикой. Похожие были и в росписях на высоком потолке. Гигантские летучие рыбы рассекали небесные волны. Большие белые собаки, а может, и волки играли на флейтах, а один трубил в рог. Солнце в том мозаичном мире, поднималось над кружевными синими горами, сменяя полнобокую Луну. А ещё пчелы, большие и маленькие, они были повсюду. Самая пухленькая из них кормила мёдом из чайной ложечки какое-то неземное существо. Мордой оно одновременно походило и на кошку, и на пса, и на лошадь. А если взглянуть сбоку, то и вовсе на крокодила. В общем, не животное, а фантастика. Я и разбираться не стала.

Окна моего временного пристанища по размеру не уступали дверям, ведущим в Космос. Слегка потрескавшиеся зеленые оконные рамы переливались от лунного света.

Больше всего меня в этих стенах удивляла и даже пугала кровать. Будто не кровать она, а целый корабль. На ней легко могла уместиться пара слонов. А вот ножки её мастер, по-видимому, сделал из хрусталя. Издалека они казались незаметными, и кровать будто бы парила над полом. Её гладкое покрывало украшали разноцветные восточные подушки, расшитые золотыми, серебряными и медными нитями. Я дотронулась до одной из них и восторженно произнесла:

– Как же красиво! Только холодно, – убрав ладонь с постели, сказала я. – Тут, наверное, давно никто не спит.

Вдруг раздался стук в дверь. Луи встрепенулся, а я, проигнорировав сигнал вежливости, прикинулась, что читаю своего Экзюпери. В комнату вошла Камилла.

– Кофе готов, Рози, – сказала она.

– Я бы хотела побыть одна, – выпалила я, не отрывая от книги глаз. Я не понимала, откуда вдруг в этой высокомерной мадам взялась любезность. Ведь ещё недавно без тени смущения она буквально выставила за дверь моих родителей.

Кофе мне, конечно, хотелось… Папа и маман никогда не разрешали пить его вечером, а тут такая возможность! Но меня останавливали страх и невероятная неприязнь к Камилле Штейн.

– Что ж, и как долго тебе хотелось бы побыть одной? – спросила она.

– Дня три, пока не вернутся папа и маман.

– Bien. Bonsoir, ma chère Rosie[9], – обиженно ответила она на французском и глянула на меня как известный профессор, неудовлетворенный ответом своего бездарного студента.

Она ушла, но уже через секунду вернулась и, по-хозяйски взяв клетку с Луи, вновь направилась к выходу, гордо цокая своими острыми каблучками.

– Постой! Оставь его! – Меня просто возмутила такая наглость.