Но, ничего не ответив, бабуля удалилась.

От злости у меня даже зубы заскрипели. А вот Луи, кажется, был не против такого обращения с ним. Предатель! Он мило улыбался этой ведьме и форсил перед ней своими алыми перышками. Ну, погоди, Луи, никакого ты у меня больше овсяного печенья не получишь!

Итак, я осталась одна и чуть было не расплакалась от досады. Обидно, что я не могла побежать за ними, забрать Луи и вместе с ним убраться отсюда. Будь же проклята эта инвалидная коляска!

Я посмотрела на себя в зеркало с такой неприязнью, что казалось, оно вот-вот треснет. И вдруг услышала ту самую волшебную мелодию, что гостеприимно встретила меня в Париже. На сей раз мелодия разливалась по комнате теплым, убаюкивающим молоком, наполняя всё вокруг ангельским спокойствием. Наконец-то она зазвучала громче и сгустилась над моей головой.

Я мигом взглянула вверх. Картинки на потолке волшебным образом ожили! И вот тут я увидела, с каким усердием пчелы собирают нектар, а белые собаки воют ансамблем, а летучие рыбы вдруг начинают мычать. Вдруг я почувствовала, как моё лицо посетила улыбка. Я не верила, что всё это происходит наяву! Но тут, распахнув дверь ветром, в спальню влетела встревоженная Камилла Штейн.

– Qu'est ce tu fais[10]? – округлила она глаза.

– Non, rien[11], – прошептала я и добавила: – Оно само как-то вышло.

– il parait j'ai réalisé[12], – сказала Камилла и, сдвинув меня с места, коснулась острым носочком своей туфли крошечной кнопочки-звёздочки, аккуратно встроенной в пол.

Музыка прекратилась, а все картинки замерли. Но прежде каждая из них замерла, создав совершенно новую картину, где мычащие рыбы уже бодались друг с другом.

– И что это было? – с осторожностью, боясь ещё что-либо затронуть или нажать, спросила я.

– Я забыла сказать тебе об этой кнопке. Этот потолок, пол, как и всё здесь, сделаны для того, чтобы лучше спалось. Ну, это же спальня. Когда-то я сама ночевала в этой комнате. И то, что ты сейчас видела, простой механизм, изобретение, радующее меня воспоминаниями.

В доме три спальни, но отапливается лишь эта. И только пока ты гостишь. Не вижу смысла топить там, где никто не живёт. Это я о себе… Тебе же необходим уют. Спать в холоде полезно только мумиям, понимаешь, а ночи в Париже, особенно осенью и зимой, суровые.

– Холоднее, чем в России? – не знаю с чего вдруг, спросила я.

– Даже когда за окнами трещали петроградские минус двадцать градусов мороза, а за дверями, прикинувшись дворовым псом, выл ветер… – Казалось, что давние воспоминания вот-вот возьмут верх над Камиллой, но тут она продолжила: – Русские ночи казались мне теплее, ведь тогда я не была так одинока. Ну что, я могу предложить тебе кофе?

– Тогда я вряд ли усну, – предположила я. – Даже колыбельная не поможет.

– Зато мы сможем лучше познакомиться. Продлим день ночью?

– Верни мне Луи.

Фыркнув, Камилла отвернулась. Подошла к окну и прильнула лбом к играющей всеми цветами ночи парчовой занавеске.

– А я его отпустила, – преспокойно призналась она.

Я не поверила своим ушам!

– Как отпустила? Куда отпустила?

– В лес. На волю, – невозмутимо продолжила она.

Я неуклюже подкатилась к окну и изо всех сила дернула Камиллу за руку так, что она скривилась от боли:

– Я повторяю: где мой Луи?

– Я попросила его об одном одолжении. И если всё пойдет по плану, то утром он вернется.

– По какому ещё плану? Да ты просто старая ведьма! – в три голоса громче верещала я.

– Твой бы голос Парижской опере, – хмыкнула Камилла и с напущенным равнодушием добавила: – Раз ты не хочешь кофе, я вынуждена тебя оставить. И пусть тебе приснятся добрые сны.

И только она решила удалиться, как я вновь дернула её за руку:

– Ничего мне и никогда не приснится! Я вообще снов не вижу. Это всё выдумки, так папа сказал. А если завтра здесь не будет Луи, я выпрыгну из окна!

Мадам Штейн ахнула. На её глаза со штыками и шпагами уже надвигалась соленая армия дамских слез. Но мадам вдруг высвободила из моих оков свою хрупкую, фарфоровую руку и диким зверьком выскочила за дверь.

Я закрыла лицо ладонями. И вот тут-то все мои страхи, всё мое стеснение и беспомощность вырвались наружу слезливой истерикой. Мое скуление заполнило всю комнату так, что ещё немного и цветочные узоры на обоях бы завяли. Камилла не могла не слышать моих рыданий! И всё-таки она не вернулась. Слишком гордая.

Наконец я устала плакать. Глаза опухли, нос превратился в бесформенную пластилиновую картошку мокробагрового оттенка. Губы дрожали. О, где же мой Луи?! Все бросили меня. Даже старая ведьма. С такими «чудными» мыслями я, еле добравшись до кровати, упала на мягкую шелковую простыню и крепко сомкнула глаза.

Темно. Только разноцветные беззвучные салюты врываются в распахнувшую свои створки Галактику и тут-же гаснут в черных дырах моего сознания. Тихо. Сердце сбавляет шаг. Кажется, я сплю.

– Уа, юй-юй, уа, юй-юй! – внезапно послышалось мне сквозь темноту.

Мои руки, ноги, спину обволакивал густой сладкий воздух. И как эгейские волны несут ладью, его поток нёс меня вверх по заоблачному течению. Конечно, это сон!

– Уа, юй-юй! Уа! – вновь прозвенело над моей головой. – Открывай глаза, ленивая девчонка!

Ничего себе, и это вместо «здравствуйте»! Мои отяжелевшие веки, точно бутоны роз, осыпанные гипнотической росой, моментально раскрывались от лучей внезапно появившегося небесного света.

…Я стояла на бескрайней поляне среди густого ворса синей травы. Надо мной резвились лиловоперые сойки. Значит, это их крики я и слышала.

– Чего расселась! Вставай и иди. Тебя наверняка ждут! – скомандовала самая маленькая сойка.

– Куда идти. Кто ждет? – недоумевала я.

– Кто-кто? Кто-нибудь же должен ждать, – раздраженно ответила птичка, подперев крыльями пушистые бока.

– Но я не могу, я прикована к этой коляске.

– Чушь какая! Ну что за ленивая девчонка?! – в один голос запричитали сойки.

– Я правда не могу! И перестаньте обзываться! Мы с вами даже не знакомы.

Но тут крошечные птицы набросились на меня, громко крича и цепляясь клювами и лапками за мою одежду:

– Юй-юй, а-а-а-а!!! Эге-гей! Скажи спасибо, что мы тебя вовремя поймали! А то бы разбилась в лепёшку. Вставай теперь и топай к царю!

– Не знаю я никакого царя!

Ничего подобного в моих снах раньше не происходило! Откуда взялись эти птицы? Дикари, а не сойки. Настоящие стервятники! Устроили тут урок воспитания! Пусть родители меня воспитывают, хотя им некогда.

Пока я рассуждала, птицы подхватили меня и подняли в воздух. Я крепко-накрепко вцепилась в коляску и зажмурилась. Откуда в этих микроскопических существах столько силы? Ах, да, это же сон. Только вот клюются эти птички как по-настоящему!

Они понесли меня через пурпурное поле. Перестав сопротивляться и немного успокоившись, я увидела, какая вокруг красота. В носу защекотали запахи меда и карамели. Подо мной расстилались фиолетовые плантации ирисов. Я слышала, как вживжикают пчелы, а впереди меряются ростом изумрудные макушки гор.

– Ну всё, бросай её! – сказала самая крошечная сойка своим братьям.

– Как бросай? Вы чего это? – закричала я от страха.

Птицы рассмеялись. Шутили они так! Медленно, будто на невидимом лифте, я опустилась на землю.

Я с облегчением выдохнула, вытирая со лба капельки пота. Перед моими глазами стояли высоченные ворота. С виду они были точь-в-точь как главная дверь в квартире Камиллы Штейн, только та всё же поменьше.

Нет уж! Ещё здесь мне её не хватало. Кстати, чего-то действительно не хватает. Ну конечно! Ворота есть, а стен, самого ограждения, что охраняло бы город или деревню, нет.

Зачем тогда ворота? Если можно обойти их стороной. – Тупица какая. То есть за ворота ты попасть не хочешь? – прошептала сойка.