– Боюсь, мне будет не просто преодолеть такие расстояния: лес-то наверняка большой. Можно посмотреть хотя бы часть, Северное там или Западное крыло, – поразмышляла я.

– А сколько, по-твоему, здесь частей? – спросила Камилла и мигом приложила указательный палец к клюву Луи, который так рвался помочь мне с ответом.

– Как и везде, – уверенно сказала я. – Четыре. Как во всём мире, так и во всех парках.

– А вот и пять, – неожиданно вымолвила Камилла. – И во всём мире, и во всех парках. Пять частей света. Сейчас мы отправимся с тобой в самое сердце леса. Там мы с Луи тебе всё и расскажем. Ну, вперед, – скомандовала Камилла.

Ощутив себя пришпоренной лошадкой, я поудобнее уселась в кресле и последовала за своими проводниками.

Мы остановились ровно там, куда Луна уронила своё праздничное отражение. Освещённая небесной лампадой трава играла каплями росы, то смешивая, то разделяя их. Вокруг распушились кусты белых роз. Расправив свою черную атласную юбку, Камилла уселась в гущу лунных лучей и попросила меня следовать за ней. Я не хотела вылезать из своего двухколесного убежища, но Камилла и Луи всё-таки стянули меня вниз. Я приземлилась на мягкий зелёный холм, как на пушистое облако.

– Мы сейчас находимся там, где вершины всех частей света образуют волшебный треугольник. Луи, пожалуйста, дай мне вон ту веточку, – попросила Камилла и продолжила рассказ.

И вот что получалось: если смотреть на Булонский лес с высоты птичьего полета, он выглядит как обыкновенный зеленый парк с дорожками для прогулок и скамеечками для влюбленных. Но, как объясняла Камилла, смотреть на него нужно с точки зрения геометрии, философии и легкого заблуждения. То, что там была геометрия, означало, что в теории был хоть какой-то здравый смысл.

– Природа и человек разделили лес условно: на север и юг, на запад и восток. Все эти части света люди по привычке изображают в виде креста, – продолжала Камилла.

Я представила себе этот крест. Теперь нужно было мысленно соединить все его лучи в созвездии Дракона, чтобы получить идеальную пирамиду – некий треугольник, как символ Вселенной и всевидящего ока. И конечно же лучи соединялись. Но строение Булонского леса таково, что его западная часть во много раз превышает три остальные. А значит, когда четыре стороны света сойдутся в созвездии, западная часть окажется значительно длиннее и выйдет за пределы верхушки треугольника, образовав новую точку – искрящийся пятый луч. Он и устремится выше всех, до самой бесконечности.

– Так рождается пятая часть света, – договорила Камилла.

– Судя по этой теории треугольника, пятая часть света есть везде? – схватившись за голову, распухшую от сложного урока, спросила я.

– Нет, только там, где какая-то из сторон света длиннее географически. Здесь длиннее западная. И это хорошо, – осмотрелась вокруг Камилла, – потому что западная часть по теории большой Вселенной окрашена в белый цвет, что дает нам надежду на чудеса и волшебство. Если бы в таком треугольнике большей была его черная сторона, то есть сторона севера, то чудеса были бы не очень приятными.

– С ума сойти. Откуда ты всё это знаешь? – недоумевала я, а сама не могла оторвать взгляда от прекрасного неба. Я всё пыталась найти верхушку того треугольника.

– У меня были хорошие учителя, – ответила Камилла и вновь прикоснулась к своему странному зубу-амулету.

– Хорошо…допустим, мы находимся под пятым лучом света, – соображала я. – Что из этого? Где те самые обещанные чудеса?

Камилла тоже взглянула на небо и указала точно на восходящую Луну.

– Смотри в самое сердце Луны, не отрываясь. И подпевай мне, если сумеешь. А когда увидишь что-то не обычное – не кричи. Вообще никогда не кричи. Так можно спугнуть чудеса.

Я кивнула и уставилась в сердце Луны.

А Камилла запела:

– Тайны открой нам, – подпевал Луи.

– Сестрица Луна… – проскулила и я.

– Лун-ла-ла-ла… Лун-лу-лу-ла… – продолжала Камилла, прикрыв ресницами свои черничные глаза.

Я старалась подпевать, раскачиваясь из стороны в сторону, будто часовой маятник. Внезапно свет из того самого сердца Луны стал невероятно ярким. Изо всех сил я впилась газами в сверкающие лучи и наконец-то разглядела в этом световороте вспышки, похожие на грозовые, и какие-то небесные тела. Я видела, как высоко за пределами сияющего треугольника, в центре которого мы и оказались, мгновенно распахнулись громадные ворота и тут же рассыпались зелёной пыльцой. Из них по лунной дорожке, прочерченной с неба до земли пятой частью света, спускалась пара неземных существ. Я таких даже в книгах не видела. Бесшумно, как кошки. Стремительно. И красиво, как дельфины. Так они приближались к земле, издавая бурлящие утробные звуки, будто бы сама Вселенная отправила их на Землю.

Я замерла. Глупо раскрыв рот, как дитя наблюдает за раскачивающимися над кроваткой погремушками, я смотрела, как небесные пришельцы становятся всё ближе и ближе. И вот, коснувшись своими копытцами травы, летающие гости по-королевски затрясли длиннющими гривами, что формой своей напомнили мне рыбьи хвосты золотых гирошим[34], искрящиеся и шелковистые.

Небесные гости были похожи на лошадей. Нет, скорее на пони. Длиннющие усы, сплетенные в косы, обрамляли их огромные морды. Усы тянулись от самых ноздрей и мягко ложились на крепкие спины животных. Их бока покрывали мелкие карповые чешуйки, и в каждой из них можно разглядеть своё отражение. Отражение Камиллы, и Луи тоже!

Хвосты у чудо-существ были парадно закудрявлены и собраны тугой веревкой в причудливые пучки. Но что завораживало больше всего, так это глаза небесных пони! Будто белоснежные жемчужины, играющие своим блеском в морской раковине, они выглядывали из-под голубых бровей, а брови были густыми и вьющимися.

Камилла громко захлопала в ладоши и, мягко улыбнувшись, обратилась к пришельцам:

– Чарум, Сейшин. Чарум, Миги. Я очень скучала. – И она обняла зверя покрупнее, а потом маленького.

«Чарум»… что за словечко знакомое? Будто бы я слышала его раньше, но уж точно не в школе, не в кафе и не от родителей. Красиво как – «чарум»!

– Чарум, Ками, – ласково ответил златозубый Сейшин. И, по-лошадиному фыркнув, опустил свою тяжелую морду на плече Камиллы. Его длинные усы в этот миг ухватились за струйки теплого вечернего воздуха и повисли на нем, словно ленивые пловцы на соленом матраце морских волн.

– А это ещё кто? – получив и свою порцию ласки (Камилла почесала ему за ушком), спросил Миги и, выпустив пар из ноздрей, взглянул на меня.

– Возможно, это – будущая балерина Розали Штейн, – гордо вздернув нос, произнесла Камилла и улыбнулась.

– Неудачная шутка, бабушка! – надулась я, как рыба-ёж.

– Не называй меня бабушкой, мне нет и тысячи лет, милая! Ты забыла?

– Кажется, это ты забыла, что я… Я – инвалид! – Мне было жутко неудобно за свой гнев перед новыми знакомыми, но я не могла сдержаться. Бабушкины шуточки казались мне неуместными.

– Какие высокие чувства! Сразу видно, Ками, девочка вся в тебя, – расхохотался Сейшин.

– Ещё чего, – пробурчала я, но тут же добавила: – Простите, просто она постоянно издевается.

– Что ж, очень жаль. Раз ты не будущая великая балерина, значит, нам нечем будет похвастать там, за облаками, перед нашими братьями. Даже автограф у тебя не попросить, – вздохнул Миги, хитро сверкнув жемчужинкой правого глаза.

– Да, Ками, не стыдно тебе издеваться над малюткой? Может, она устала? Может, отвезти её домой? – вздернул брови Сейшин.

– А как же спектакль? – осторожно спросила я, понимая, что чудо-создания разочарованы моим поведением.