Лишь только солнце склонилось к горизонту, как туман начал рассеиваться, и перед нами во всей величавой красоте появился деятельный конус Авачинского вулкана.

Он казался в непосредственной к нам близости. Но Новограбленов разочаровал нас, сказав, что до вулкана еще не менее пяти километров.

К сумеркам в высших слоях атмосферы установилось равновесие. Даже наверху, у самого кратера, был штиль. Газы, окрашенные лучами заходящего солнца в золотисто-оранжевый цвет, казались пламенем, медленно поднимающимся в высь неба.

Отсутствие растительности, фирновый лед, который издали кажется пятнами снега, глубокие каньоны, рытвины, барранкосы и грохот обвалов в горах — все это вместе создавало картину чрезвычайно унылую. Словно это был другой мир, на который пахнуло дыхание смерти. Немудрено, что первобытное население Камчатки боялось подходить к вулканам и считало их местом обитания «пихлачей» (маленьких горных духов — детей Кутхи), из-за козней которых люди часто блуждают в тумане и не могут найти дорогу.

На общем совещании решено было после ужина лечь спать пораньше, с тем чтобы завтра встать еще до рассвета, дабы успеть совершить восхождение на вулкан и возвратиться на бивак к началу сумерек.

На другой день все поднялись в три часа утра, а в четыре выступили с бивака, захватив с собой на всякий случай продовольствия на двое суток.

За ночь погода изменилась к худшему; сзади, насколько хватал глаз, все было покрыто густым туманом. Этот туман казался наводнением, а вершины Вилючинской сопки (2170 метров) и Мутновской (2417 метров) — разобщенными островами.

Верхние слои атмосферы были затянуты паутиной перистых облаков, сквозь которые светило солнце, а вокруг было большое гало… Плохой признак!

Сразу от бивака начался ступенчатый подъем, наподобие гигантских террас[355], в тридцать — сорок метров высоты, до четырехсот метров ширины и каждая в километр длиною.

Таких террасообразных плато[356] четыре. Это огромные толщи фирнового льда, засыпанные сверху песком и заваленные камнями.

Здесь же находятся и языки лавы, вылившиеся из жерла вулкана в 1909 году.

Мы решили дойти до подножия деятельного конуса, затем подняться на седловину между ним и Соммой, а оттуда повернуть влево и идти к кратеру. Для этого надо было оставить правый край Сухой реки и перейти на левую ее сторону. Теперь уже мы были на высоте 1525 метров, в области лавовых каскадов. То, что издали казалось нам легко выполнимым, на месте представляло невероятные трудности.

При подъеме в седловину встречаются серьезные препятствия в виде нешироких, но очень глубоких трещин в фирновом льду. Они непрямые, имеют изгибы по вертикали, и потому конца их не видно; слышно только, как где-то далеко внизу шумит вода. Нередко трещины идут вниз под углом по отношению к поверхности льда, бывают запорошены снегом или засыпаны песком, отчего нависший край их становится тоньше, а противоположный — получает уклон. Неосторожный путник легко может его обломить и свалиться в пропасть.

Иногда на поверхности песка встречаются впадины, покрытые сетью мелких трещин. Возможно, что под ними произошло подтаивание льда и образовались галереи, прикрытые сверху тончайшей ледяной коркой. Удары палкой по песку издают звук, свидетельствующий о том, что под нею находятся большие пустоты.

Немного не доходя до лавовых каскадов, Дублицкий почувствовал себя не совсем здоровым и решил возвратиться назад, опасаясь своим присутствием связать остальных товарищей и тем помешать им достигнуть вершины вулкана. Нет худа без добра. Возвращение Дублицкого на бивак было как нельзя кстати. У палаток с тремя лошадьми осталась одна Кириллова. Дублицкий застал лошадей запутавшимися в веревках, что могло кончиться весьма печально.

Дальнейшее восхождение на вулкан продолжали пять человек: автор настоящих записок, Савченко, Марков, Новограбленов и Колмаков.

Снег, который издали мы принимали за белые пятна, оказался большими фирновыми полями до трех километров длиною. Сверху он покрыт слоем пепла, отчего многих фирнов издали вовсе не видно. Часто мы сами не знали, что шли по льду, это обнаруживалось только тогда, когда кто-нибудь, поскользнувшись, срывал ногой защитную окраску глетчера[357].

Вероятно, вследствие непривычки ходить по наклонному льду (уклон в десять — двадцать градусов), а главным образом вследствие того, что обувь наша была неподходящей мы все с первых шагов стали сильно уставать.

Автор записок, по неведению, начал глотать фирновый снег и от этого сразу обессилел. Пришлось сделать небольшой привал, подкрепиться едой и напиться воды как следует. После этого восхождение наше на сопку пошло значительно успешнее.

Приблизительно на трети пути между подножием деятельного конуса и Соммой виднелись впереди два широких фирновых языка с крутизной падения в тридцать градусов, разобщенных громадным потоком базальтовой лавы.

Мы выбрали левый ледопад и начали взбираться на него, придерживаясь мест, занесенных песками. При этом восхождении большую помощь нам оказали длинные палки.

Дальше барранкосы имеют вид очень глубоких оврагов, по которым бежит кристаллически чистая вода, образовавшаяся от тающего снега.

Чем выше, тем идти становилось труднее: фирновый лед сделался рыхлым. Поэтому мы решили не подыматься до края седловины, а повернуть влево и начать подъем прямо на конус. Странным казалось такое состояние фирна, но вскоре разгадка была найдена. Деятельный конус Авачинского вулкана был нагрет. Уже снизу, глядя вверх по склону его, можно было видеть, как всюду над камнями реет горячий воздух.

На подъем от фирнового поля в седловине до кратера мы употребили пять часов.

Эта часть пути оказалась самой трудной. Дело в том, что весь конус состоит из свеженасыпанных рыхлых вулканических продуктов. Куски лавы, пемза, стекловые шлаки, будучи выброшены из кратера в раскаленном состоянии и мягкими, скатываясь по склону конуса, приняли более или менее шарообразную форму, величиной от ореха до размеров человеческой головы.

Любопытно, что кругляки эти не перемешаны между собою, а как бы отсортированы: то встречаешь целую площадь, засыпанную мелкими лапилли, то несколько десятков квадратных метров, покрытых камнями величиной с кулак, то участки, заполненные крупными окатанными глыбами.

Все камни держатся непрочно, и достаточно малейшего толчка, чтобы они покатились вниз под уклон горы градусов в тридцать, развивая все большую и большую скорость и делая гигантские прыжки. Мы следили за ними глазами до тех пор, пока они за дальностью расстояния не скрывались из вида совсем.

Савченко ушел вперед, значительно опередив остальных товарищей. Должно быть, из-под ног его вырвался один крупный камень и покатился вниз. К счастью, он обо что-то ударился впереди нас и, наподобие пушечного ядра, с шумом пронесся над нашими головами.

Можно представить себе, сколько нужно физических усилий на подъем по такого рода осыпям. Сплошь и рядом работа, затраченная на подъем в течение получаса, вследствие одного неосторожного шага сводилась на нет: путник возвращался к исходной точке, если на старом месте ему удавалось задержаться. Здесь в буквальном смысле слова применимо выражение: «три шага вперед и два назад».

На продвижение каких-нибудь четырех-пяти метров затрачивалось столько усилий и времени, что потом являлась необходимость в более или менее продолжительном отдыхе.

Уже на половине высоты конуса стало заметно на ощупь, что почва сильно нагрета. Часов в десять утра мы находились в двухстах метрах от кратера. Отсюда ясно были видны струи газов, вырывающиеся из-под камней.

Близость цели заставляла нас напрягать все усилия. В течение двух часов мы карабкались по склону конуса, то подвигаясь вперед, то вновь сползая книзу. Можно сказать, что по трудности пути эти последние двести метров равнялись всему пройденному за день пути.