Начинаются самые большие трудности. С возвращающимися назад орочами я посылаю этот свой «Отрывок из путевого дневника».

Новые о себе сведения я могу дать только из Императорской Гавани, куда, как я думаю, мы прибудем, вероятно, в середине августа месяца.

Уссурийский край — это море лесов. Весь наш путь от Амура и вплоть до Императорской Гавани был лесом. Целыми неделями, месяцами мы не видели мест открытых и чистых. Глаз утомляется и ищет простора. Тесно стоящие друг к другу заросли, чаща гнетуще действуют на душу. Напрасно вы будете искать здесь простора. Чуть-чуть, только кое-где, виден маленький клочок неба. Время рассвета и сумерек не совпадает. Солнце взошло давно и высоко уже поднялось на небе, а в лесу еще темно, неясно. Вечером сумерки наступают тоже рано, да и днем-то солнце не проникает сквозь хвои, а потому внизу всегда полумрак; даже и в самую солнечную погоду ясный день кажется серым, пасмурным. Надо было видеть, с каким наслаждением люди смотрели на море, не могли оторвать глаз от горизонта и подолгу упивались беспредельным простором его после двухмесячного путешествия по лесу, болотам и бурелому.

Долина нижнего течения Анюя покрыта исключительно лиственными лесами: дуб, ясень, тополь, бархат, клен, осина, береза, ильм и др. По словам орочей, на расстоянии одного дня пути в сторону, вправо от реки, белая береза растет сплошными лесами, занимая значительные пространства. Около реки черемуха, боярышник, ольшаники и тальники образуют сплошные заросли. Тонкие, длинные, высокоствольные растут они чрезвычайно густо и покрывают собой все сырые берега, каменистые, галечниковые отмели и острова. Сирень, растущая в Южно-Уссурийском крае в виде дерева, иногда с довольно солидным стволом, здесь растет в виде небольшого корявого деревца, а чаще всего в виде крупного кустарника. Так как все леса исключительно поемные, то подлесье все завалено сырым буреломом и мусором. Вода всюду оставила следы: пригнутый к земле кустарник, поломанный молодняк и пучки сухой травы, застрявшие на сучках деревьев. Ил, оставляемый водой, очень плодороден, отчего подлесье всюду образует густые заросли, непроницаемую чащу. По этим зарослям итти без ножа в руках положительно невозможно. Главные представители подлесья: таволга, затем виноград, смородина, шиповник, боярышник и бузина. По берегам проток в изобилии растет барбарис.

Травы местами сплошь покрывают собой высохшие русла, доставляя медведю лакомую пищу весной. И теперь еще видны следы медведей, протоптанные тропы и объеденные мясистые корни растений. Хвойного леса нет, и только в области среднего течения смешанный лес начинает клиньями входить к реке и главным образом по правому ее берегу. Чем дальше подвигаться вверх по реке, тем смешанные леса снова начинают вытесняться лиственными и главным образом березняком и осиной. Чаще и чаще мелькают среди их бледной зелени длинные стволы сухостойной лиственицы. Видно, что давно был здесь лесной пожар. Появился молодой березняк. Там и сям снова проросли молодые лиственицы и в будущем, вероятно, снова появится лес, если не хвойный, то, во всяком случае, смешанный. Таковы же леса и по реке Гобилли. Здесь уже начинают попадаться и черная смородина, и голубица, и кусты жимолости. Вследствие высоты места (420 м по анероидным измерениям) многие растения хотя уже и отцвели, но плоды и семена их еще не созрели. Так, например, в нижней части реки Анюй (мы там ехали в середине июля) черемуха была совершенно зрелой, а по реке Гобилли спустя две недели черемуха еще была совершенно зеленой. Переходя к хвойным, прежде всего остановимся на кедре. Кедр, изредка растущий в нижнем течении реки Анюй, сразу прекращается около реки Тормасунь (левый приток). Выше реки Тормасунь кедр встречается как редкое явление. Также редок и тис, причем здесь он имеет скорее вид стланца, чем правильно растущего деревца. Орочи говорили, что много тису встречается в верховьях реки Тормасунь, а равно и в истоках самого Анюя.

Чем выше мы поднимались по рекам Анюй и Гобилли, тем чаще и чаще попадалась лиственица, сперва одиночными деревьями, а затем и группами. Она резко выделялась из среды других деревьев своим стройным видом, красноватой корой и бледным цветом листвы-хвои. В горах, где не было пожара, сохранился лес исключительно хвойный, с большим процентом пихты в отношении к ели. Центральная часть хребта Сихотэ-Алинь вся сплошь покрыта густым хвойным лесом. Вечные сумерки, мхи, обилие влаги и почти полное отсутствие травянистой растительности придают какой-то особый угрюмый характер. Такие леса скорее похожи на тундры. В самые жаркие летние дни в них сыро и холодно. Несмотря на конец июля месяца, под мхом и под камнями мы нашли лед. Вероятно, еще ниже будет вечная мерзлота. Вот почему в самых истоках горных ручьев температура воды очень близится к точке замерзания. Из многих измерений температура воды в среднем оказалась 1,5–2° по Цельсию. Такой тундровый лес будет и по склонам гор и только на вершине хребта, там, где попадаются гольцы, — сырые желто-зеленые мхи сменяются белесоватыми сухими.

На границе тех и других — густые заросли ползучих кустарников. Ползучий кедровник издали похож на зеленую «травку»; взбираясь на вершину, неопытный путник торопится поскорее пройти лесную зону. Велико бывает его разочарование, когда вместо мягкого, травяного ковра он сразу же вступает в лес кедрового стланца. Толстые ветви его, спускаясь с вершины, стелятся по земле, отделяют от себя мелкие ветви, которые торчат как раз навстречу идущему человеку. Только с топором в руках можно еще с затратой больших усилий пройти эти заросли и выйти к голой вершине. Таковы леса по рекам Анюй и Гобилли и на вершине хребта Сихотэ-Алинь. Отпустив лодки, мы сразу почувствовали себя отрезанными, предоставленными самим себе. Теперь наступила для нас страдная пора, начиналась самая тяжелая часть путешествия.

На всякий случай мы оставили при себе продовольственных съестных припасов недели на три. Орочи нам сообщили, что до хребта мы дойдем в 2–3 дня и от перевала через 6- 10 суток дойдем до реки Хуту, где и найдем людей. Так как нести на себе много нельзя (не более 1 1/2 пудов) за один раз, то имущество, продовольствие и инструменты мы переносили от бивака до бивака в два-три приема, вследствие чего общее движение наше было очень медленное, и потому мы только на пятый день достигли хребта Сихотэ-Алинь.

Речка Вира, по которой мы шли, не более как горный ручей, текущий по широкой, но короткой долине, поросшей смешанным лесом внизу и исключительно хвойным в верхней ее части.

Местами березняки образовали как бы отдельные острова среди других пород деревьев. Меня поразило положение, в котором росли эти деревья. Длинные, тонкие стволы их совершенно пригнулись к земле, образовав всюду как бы живые арки. Тем более это было странно, что корни деревьев не были расшатаны, а сидели в земле глубоко.

Долго я не мог найти объяснения этому явлению, пока не наткнулся на затески на деревьях, сделанные рукой человека так высоко, что, стоя на земле даже на подставке, достать топором до места затесины было нельзя. При внимательном осмотре места вокруг деревьев с затесинами все стало понятным. Затесину делал человек топором на лыжах, стоя на глубоком снегу. Глубокий снег — вот причина погнутых деревьев. Снег, упавший на ветви деревьев, погнул дерево слегка своей тяжестью, продержав его в таком положении до самой весны. Если из года в год большой снег будет падать на погнутые уже вершины и ветки тонкого деревца, естественно, что в конце концов оно должно будет согнуться и опуститься вершиной до самой земли. Вот почему и ветви елей более пригнуты к стволу, более опущены книзу, чем ветви тех же хвойных, растущих в Южно-Уссурийском крае. Там ветки растут более горизонтально и даже концы их загибаются несколько кверху. Такое же действие больших снегов заметно в различной форме и на всех остальных породах леса, особенно если деревцо молодое, не успевшее еще окрепнуть как следует.