Однако с чего-нибудь да берутся такие речи. От слова не сбудется, но слово-то с чего-нибудь да взялось; с ветру только губы смякнут.

Когда идешь на худое дело, не говори авось, вот тут-то супостат этот и обманет. Не думай: «Авось пройдет, авось не увидят, не узнают» – спохватишься шапки, когда головы не станет, – авоська веревку вьет, небоська петлю накидывает. А коли путное, молодецкое дело на уме, тогда пускайся смело на авось: тут оно редко тебя выдаст.

Когда худое на уме, не говори небось: беспутному делу небось плохая подмога. Стыдно тебе станет, коли храбрость твоя пойдет на худое, да еще и удачи не будет: небось тебя выдаст как пить даст. А после плохо, сам знаешь: каяться-то можно, да вернуть нельзя. А коли закричать: «Охотнички, за мной!» – тогда не раздумывая говори небось — и пошел.

Третий недруг наш – как-нибудь; это мужик – посконная борода. Сделать дело как-нибудь – это не годится, и что бы ни взял в голову либо в руки, все делай не по конец пальцев, не так, чтобы с рук долой, а с ног собаки тащи – а делай так, чтобы работа мастера хвалила. Говорится, что дело мастера боится, а иной мастер дела боится, и вот таким-то мастером, который дела боится, не следует быть никому. Как-нибудь лапоть плетут, да и то концы хоронят: без этого нельзя. Как-нибудь хотел мужик мужика в шею ударить, да свернул себе большой палец: и тут без сноровки нельзя. Как-нибудь тетерка шагает, так и за то в силок попадает: без оглядки не ходи. Сделаешь как-нибудь, так никак не будет, а хуже того, что и вовсе не сделано.

«Нам, – говорят „хорошие“ мастера, – лишь бы мерку снять да задаток взять; тесны сапоги разносятся, а просторные ссядутся – такова наша работа!»

А добрые люди отвечают на это: «Нет уж, носи сам. Сама себя раба бьет, коли не чисто жнет».

Так из трех свай этих, ребята, одна вовсе никуда не годится, пусть она себе без помину пропадает; этой третьей свае кличка: как-нибудь. А о двух первых, которым кличка авось да небось, можно молвить так: ведь на авось мужик и хлеб сеет! Коли дело доброе, бери на авось и веруй в небось, а коли нет – так брось.

Иди в море на неделю, а хлеба бери на год.

За морем телушка – полушка, да рубль перевозу.

На воде ноги жидки.

Хвали море, а сиди на берегу.

Сиди у моря да жди погоды.

Солдат в поле умирает, матрос в море, мужик в яме.

Не море топит, а лужа.

Кто в море не бывал, тот и лужи не боится.

Не верь морю, а верь кораблю.

Плывучи морем, бойся берега.

И в море что в поле: не столько смертей, сколько страстей.

Морем плыть – вперед глядеть.

Под носом вижу, а под килем не вижу.

Без лота – без ног; без лага – без рук; без компаса – без головы.

Не видавши моря, не видал и горя.

Хорошо море с берегу. Море что горе: красно со стороны.

С моря жди горя, а от воды – беды.

От моря хоть горе, а без него нет и того.

За морем теплее, а у нас светлее.

За морем веселье, да чужое, а у нас горе, да свое.

С огнем не шути, с водой не дружись, ветру не верь.

Море даст, что возьмешь.

В 1697 году царь Петр Великий, находясь в Голландии для личного изучения корабельного мастерства, заложил своими руками и построил с помощью взятых им с собой из России дворян и голландских плотников шестидесятипушечный корабль длиною в триста футов, названием «Петр и Павел». Он был спущен, вооружен, оснащен и отправлен в Архангельск – тогда еще у нас балтийского поморья не было, оно было шведское, – и этот корабль, к которому царь ходил на работу с топором за поясом, был первый русский военный линейный корабль.

Но первые корабли русской постройки сделаны были в Воронеже, на верфи, основанной в 1694 году. В 1696-м первая донская флотилия, спущенная на воду, состояла из двух военных кораблей, двадцати пяти галер, двух галеасов и четырех брандеров и из Воронежа прошла Доном в Азовское море. Сорокапушечный фрегат «Ластка» в 1699 году был первым нашим военным судном на Черном море. Он отвез русского посла, думного дьяка Емельяна Украинцова, в Царьград (Константинополь) и нечаянным появлением своим там перепугал турок и наделал много тревоги.

После Воронежа верфь заложена была в Брянске; потом, для Каспийского флота, в Нижнем Новгороде; затем, после завоевания Невы и основания северной столицы, Петр Великий в 1704 году начал там строить суда; а в то же время корабли строились в Архангельске и покупались у англичан и голландцев.

Таким образом прозорливый царь в несколько лет создал гребной и парусный флоты на всех сопредельных нам морях, видя, что без этого пособия не быть у нас свободной торговле, ни даже крепости государству. Только с этого времени Россия стала выходить из-под зависимости Швеции и Турции, а вскоре сделалась и победительницей над ними.

Петр Великий, первым из русских изучив кораблестроение и зная его так основательно, что мог быть хорошим плотником и самим мастером, стоял в списке своих корабельных мастеров, получал наряду с ними жалованье, закладывал сам и строил суда.

Когда он выходил в одежде корабельного мастера, то требовал, чтобы все прочие мастера обходились с ним запросто, и сам чествовал их товарищами. Он хаживал к ним в гости, обходился без чинов и, проводя поучительную беседу за закуской, сам удостоверялся в знании и заботливости их.

Петр Великий, наведавшись в третий раз в Архангельск, спустив там со стапеля два фрегата и заложив несколько судов, осматривал все купеческие суда, малые и большие, милостиво беседовал с хозяевами, русскими и иностранцами, поощряя их к торговле и мореплаванию. Он ходил также по лодкам и баркам, пришедшим из Холмогор с разными крестьянскими изделиями и припасами. Осмотрев, между прочим, лодку с горшками и побеседовав с хозяином, государь упал было с кладки[3], положенной на лодке; доска сорвалась и, упав, перебила много товару. Мужик почесал затылок и в простоте молвил: «Вот тебе и выручка!» Царь усмехнулся и спросил: «А много ли?» Мужик отвечал: «Да теперь не много, а было бы алтын на сорок». Царь пожаловал ему червонцев, сказав: «Торгуй, разживайся, а меня лихом не поминай».