Вообще в деле этом, где флоты дрались, став тесными рядами на якорь, а турки с наветру пустили шесть брандеров, от гостей этих была большая опасность; но беды никакой не случилось, а напротив, все брандеры благополучно пропущены сквозь нашу линию и затем наваливали на самих турок.

При разбитии «Азиею» турецкого адмиральского корабля пособил и наш «Азов». Когда «Бреслав» (французский) выручил его, как уже рассказано было выше, и «Азов» наш вздохнул посвободнее, то 80-пушечный корабль мохарем-бея, с которым дралась «Азия» (английский), повернулся прямо кормой к нашему «Азову». Это случилось оттого, что мохарему перебило ядром якорную цепь. Увидав это, на «Азове» тотчас отделили 14 орудий, чтобы бить его, и разбили ему всю корму; а когда вслед затем он загорелся, то сильным картечным огнем с «Азова» не давали туркам приступиться, чтобы тушить пожар, поэтому корабль сгорел и взлетел на воздух.

В деле этом три адмиральских корабля более всех потерпели. Английский потерял бизань-мачту, а французский — грот и бизань-мачты; у «Азова» все мачты были так избиты, что он только с трудом мог нести паруса. На «Азове» в самом корпусе было 153 пробоины и 7 подводных.

Во время сражения судами нашими взорвано 13 турецких военных судов да ночью и на другой день еще 18; из всего турецкого флота остался один фрегат и до пятнадцати мелких судов. Не мудрено было бы и их уничтожить. Но адмиралы не хотели этого, как и не хотели брать их в плен, так как в то время не было объявлено туркам войны и вся битва Наваринская была только оборона и наказание от нас беззаконным зачинщикам.

Когда государь наш съезжал с «Азова», готовившегося отплыть из Кронштадта в Средиземное море, то сказал: «Надеюсь, что в случае военных действий поступлено будет с неприятелем по-русски». Английский адмирал Кодрингтон, главнокомандующий тремя союзными эскадрами, сказал за несколько дней перед этим делом Ибрагиму-паше, турецкому главнокомандующему: «Мы не начнем; но если хотя один выстрел сделан будет по союзному флоту, то всего турецко-египетского флота не станет».

Ни мы, ни союзники наши охулки на руку не положили. У нас, на русской эскадре, всего убито: офицеров 2, нижних чинов 57; ранено офицеров 18, в том числе командир Свинкин; нижних чинов 121.

И дорого, да мило!

Наваринское дело решило судьбу греков: тяжело лежала на них турецкая рука — да как ни сжимала кулак, а распустила пальцы и дала грекам свободу.

Эскадра наша ушла домой, а остался один фрегат и три брига, под началом адмирала Петра Ивановича Рикорда.

Все это не сказка, а присказка. Вот теперь только добрались мы до того случая, о котором хотел я рассказать, о матросе Морозове.

Наш матрос Морозов, по занятии Навплии, стоял на часах рядом с греческим часовым, на мосту. Откуда ни возьмись — бешеный бык, сорвавшийся с бойни, летит вдоль по улице, задрав хвост: глаза налились кровью, сам ревет, землю роет… С эдаким быком шутка плоха; на кого ни налетит, через себя перемахнет — и конец. Народ перед ним рассыпается, старый за малого хоронится. Набежал бык ближе — греческого часового как не бывало: сбежал под мост. Морозов стоит, с поста своего сойти не смеет. А что и того хуже — ружье заряжено пулей, да он стрелять не смеет: сказано — без приказания не стрелять, беречь пулю про крайний случай. Морозов стоит, сердечный, а бык, закрутив головой да промычав, прямо на него… Морозов кинул ружье на руку и пошел на рогатого неприятеля в штыки; только что тот, подскочив, замахнулся от земли рогами, чтоб сменить нашего Морозова навек с часов, ан этот всадил ему штык промеж рогов в самую становую жилу — и дух вон.

Вот дивились богатырю так дивились! И греки сбежались, и французы и англичане нарочно приезжали на фрегат наш, чтоб полюбоваться на него. Государь пожаловал Морозова ста рублями, а изогнутый штык его хранили для памяти, при экипаже.

25 сентября 1828 года в осаждаемой с суши и с моря турецкой крепости Варне один бастион был до того разбит, что по нему можно было пройти в крепость. Но по отчаянной обороне турок и решительным отказам сдаться можно было предвидеть, что занятие крепости и города приступом стало бы нам дорого. Жалея людей, командование приказало взять приступом один только бастион этот, после чего и крепость не могла бы долго устоять. Для штурма назначены были охотники из гвардейских и армейских полков и две роты Измайловского полка.

В голове колонны дозволено было идти на приступ, вместе с солдатами 13-го и 14-го егерских полков, сотне матросов, под командой лейтенанта Зайцевского. Матросы эти вызвались охотой, а поскольку они давно уже с отличием отправляли сухопутную службу в траншеях, то просьба их была уважена.

В 5 часов колонна бросилась на приступ; турки до того захвачены были врасплох, что не могли опомниться, и бастион был занят. Но безумная отвага понесла эту горсть людей дальше и занесла в самую середину крепости. Дорого бедняки за это поплатились: оба наши офицера были тяжело ранены, да, кроме того, убито 6 матросов, ранено 44 и без вести пропало 6.

Под вечер уцелевшие храбрецы наши сидели в окопах и утешались тем, что дали себя знать туркам. Глядя на пролом, по которому они утром прошли и на котором теперь лежало четверо убитых товарищей, один из матросов сказал: «А что, братцы, коли наши покойники останутся там на ночь, то турки над ними надругаются. Пойдемте кто-нибудь со мною, они теперь напуганы и не ждут нас».

Два матроса вышли из окопа, бросились в пролом, подняли всякий по трупу и на глазах турок, которые теперь в большом числе стерегли пролом, унесли убитых товарищей в закрытый ров. Мало того, они выскочили в другой раз, и турки не успели опомниться, как два молодца наши схватили по другому трупу и, подобрав таким образом всех четверых, воротились на свое место.

Матросы в траншеях были сборной команды, с разных кораблей, поэтому, к сожалению, было неизвестно, которого они были экипажа и как прозывались.

Прибавим к этому, что кровь храбрых не даром пролилась. Приступ, по запальчивости нашей, не удался; но испуганные им турки, видя, что в крепость через пролом войти не трудно, через несколько дней сдали крепость.

В турецкую войну 1828 года катер «Сокол» — лейтенант Вукотич — был послан от флота, стоявшего под Анапой, в Суджук, несколько южнее Анапы, по тому же берегу, для отрезания сообщения со стороны Требизонда[14]. 9 мая на рассвете «Сокол» увидел большое двухмачтовое турецкое судно у самого входа в бухту, в которую спрятался, подстерегая неприятеля. Катер тотчас вышел к нему навстречу, подошел на пистолетный выстрел и дал залп со всего борта; турки опустили паруса. Лейтенант Вукотич спустил четверку, на которой отправился сам с шестью вооруженными матросами на судно, но как же он удивился, когда нашел там 300 турецких солдат, в полном вооружении, под командою тысячника (ким-баши) и двух старшин (ака)! На катере «Сокол» было всего 25 человек и 10 пушечников!