У кого аршин, тому и мерять.
Трижды три – девять.
Слушай ухом, без восьми двадцать.
Трижды четыре – двенадцать.
Трижды пять – пятнадцать,
Трижды шесть – осьмнадцать.
Мучицы да маслица – вот тебе и блин.
Трижды семь – двадцать один.
Мало ль диковин в Божьем мире.
Трижды восемь – двадцать четыре.
Днем свет, а ночью темь.
Трижды девять – двадцать семь.
Четырежды четыре – шестнадцать,
Четырежды пять – двадцать.
На мосту – по-татарски на купере.
Четырежды шесть – двадцать четыре.
Угодно откушать, вот милости просим.
Четырежды семь – двадцать восемь.
Кто атаман, у того и булава.
Четырежды восемь – тридцать два.
Велика честь, да нечего есть.
Четырежды девять – тридцать шесть.
И крот в своем углу зорок.
Четырежды десять – сорок.
Кинь указку, пойдем гулять!
Пятью пять – двадцать пять.
Коли нет, так нечего взять.
Пятью семь – тридцать пять.
И мал золотник, да дорог.
Пятью восемь – сорок.
Бери оглоблю, пойдем воевать!
Пятью девять – сорок пять.
Отлежал бока, оттого и болят.
Пятью десять – пятьдесят.
Мастер Самсоныч лапти плесть.
Шестью шесть – тридцать шесть,
То кит-рыба, а то плотва.
Шестью семь – сорок два.
Что заслужили, то и носим.
Шестью восемь – сорок восемь.
Кто сказку слышал о царе Кире?
Шестью девять – пятьдесят четыре.
Полезай на стену, коли велят.
Шестью десять – шестьдесят.
Дурни плодятся – не надо их сеять.
Семью семь – сорок девять.
Ино прилечь, и́но и присесть.
Семью восемь – пятьдесят шесть.
Чего не знаешь, того не ври.
Семью девять – шестьдесят три.
Рядком сумы на простенке висят.
Семью десять – семьдесят.
Не буянь у хозяина на квартире.
Восемью восемь – шестьдесят четыре.
Живи, поколе на плечах голова.
Восемью девять – семьдесят два.
Делам своим всяк сам господин.
Девятью девять – восемьдесят один.
Что хитро, то и просто.
Девятью десять – девяносто.
Полно долбить, покинь долото!
Десятью десять – сто.
Акула
Мы плыли у африканских берегов. Матросы увидели акулу, которая долго держалась за кормой, будто ждала подачки и просила позволения потешиться. С гика спустили чрез блок толстый канат, на который навязана была цепь с острым крюком и большим куском мяса. Акула подошла к приманке и отстала опять; но в то самое время, когда думали, что она вовсе отказывается от закуски, она кинулась на нее стрелой и, повернувшись вполоборота навзничь – потому что пасть у нее снизу, – проглотила и мясо, и крюк, и с четверть аршина самой цепи.
Матросы с криком «ура» ухватились за канат, но акула с такою лютостью бросалась из стороны в сторону, что гик, а с ним и весь ют вздрагивали; надо было обождать и дать зверю уходиться. Он бросался отвесно в глубину и, засаживая себе крюк еще глубже в тело, вдруг останавливался, рванув цепь так, что гик дрожал
и покачивался. Боялись, чтоб толстый строп от блока не оборвался, и закрепили конец каната за кнехт у бизань-мачты. Потом акула пустила слабину и вдруг опять метнулась в сторону и пошла ходить на кругах, подергивая цепь туда и сюда. Наконец она утомилась. Тогда стали ее подымать и послали расторопного матроса на гик, с петлей, чтобы подвести ее снизу и накинуть на акулу с хвоста.
Между тем она, будучи подвешена за крюк, отрывисто вздрагивала, изгибалась и хлестала хвостом; темная кровь лилась у нее из пасти, в которой видны были по временам несколько рядов острых треугольных зубов, точно будто бы поставлено было рядом, одна за другою, несколько крупных пил.
Проморив ее тут на весу часа два, наконец решились вытащить на ют. Но только что она послышала перед собой опору, как начала хлестать и метаться во все стороны, так что нельзя было приступиться. С трудом ее добили и, не доверяя смерти этого опасного и живучего зверя, наперед всего отрубили ей голову, а потом уже разрезали.
В 1828 году Готье, командир французского корабля, также поймал акулу и, считая ее уже давно мертвою, – потому что она была разрублена и распотрошена, – хотел рассмотреть пасть и четыре ряда зубов ее. Не успел он всунуть неосторожно руку в страшную пасть эту и раскрыть ее, как она судорожно сомкнулась, и все пальцы с половиною кисти руки капитана Готье, как отсеченные самым острым топором, остались в закрытой пасти.
