Видели мы в Константинополе разной породы и пречудных зверей: слонов, верблюдов, рысей, диких кошек, гиен, леопардов, медведей, львов, и так они были искусно укрощены и приручены, что их водили по городу на цепях и на привязях. Видели также пресмыкающихся и птиц, каких не выдывали прежде; все это показывают люди, которые каждый день ходят с ослами, конями, козлами и другими животными по ипподрому, называемому у турок алмайдан. Тут происходят игры, стреляют из лука, тут сходятся бойцы, все нагие, только в исподнем кожаном, намазаны маслом, чтоб не за что было ухватить и удержать их; тут бегают взапуски между собой для забавы и за деньги, если кто даст несколько аспров.

Тут же однажды видел я турецкую набожность. Пришел на то место грек христианин и нес в клетке щеглят. К нему подошел турок, купил у него птиц и, вынув одну, стал как-то чудно смотреть вверх и вниз и шептал что-то; потом, посадив птицу на ладонь, закричал: «Алла!» — и пустил ее на волю. То же сделал потом и с остальными: верно он думал, что принес великую жертву Богу и Магомету, освободив тех птиц из неволи, и чаял себе от них за то награды. Были там еще какие-то зеленые птички ученые: хозяин выпускал их из клетки, и они, издалека завидев, подлетали к тем, у кого рука поднята была вверх, выхватывали у него носиком из пальцев маленькую монету и приносили хозяину; а он за то давал птичке маленькое зернышко и сажал ее в клетку, а потом тем же порядком выпускал другую птичку. Было у этого турка до 15 таких птичек, и мы потратили на них немало аспров. Из этого можно видеть, что и у турок, так же как и у нас, есть праздные люди, которые разными штуками выманивают деньги.

На этом месте, покуда был мир между нашим цесарем и султаном, каждую пятницу, в праздничный день турецкий, в хорошую погоду, съезжалось множество молодых турецких наездников, дворян, около восьми или девяти сотен, все в великолепном убранстве, в длинных бархатных или парчовых сукнях, у всех богатые сабли, уздечки и седла, у всех чудесные кони; одни на конях едут, у других ведут коней в поводу, у каждого в руке длинное древко, вроде копья, с добрый палец толщиной, а у седла деревянный крюк. Съезжаясь вместе, становились они рядом на две стороны друг против друга на конях, как наши ребята становятся на играх, только пешие, и выезжали друг на друга, размахивая копьями; но ежели кто попадал за черту, того брали в плен и уводили в сторону. Иные роняли древки свои на землю и потом на всем скаку доставали их с земли теми деревянными крючьями, а иные, соскакивая с коней, показывали свою ловкость и потом прямо, не вступая в стремя, вскакивали прямо на седло. Гнались друг за другом и, когда настигали противника, хватали его за руку и обращались назад, а тот, кого гнали, пускался гнать в свою очередь и метал свое древко сзади в противника. Они заводят такие игры для того, чтобы приучаться ловко метать копьем на войне в неприятеля. Надо было удивляться великой их ловкости, которую все, один перед другим, старались выказать в присутствии пашей, смотревших из окон, и множества простого народа, сходившегося смотреть на них. Здесь можно было видеть самых красивых коней, покрытых чудесными персидскими коврами, так как сюда собираются конюхи всех почти пашей, беков и других вельмож с самыми лучшими их конями, приводят в поводу по 10, по 15 и больше и держат их, и если у кого из молодых наездников конь уморится, тот сейчас садится на свежего коня. Был тут между наездниками один молодец, у которого велась любовь с женой, а иные сказывали с дочерью одного из пашей; у него стояло шесть таких чудесных коней, что, кажется, нельзя и быть красивее, и все убраны золотом и дорогими каменьями. Так он был ловок, что никто не мог превзойти его; с коня своего точно летом соскакивал и так легко вскакивал на седло, точно и до земли не дотрагивался, в погоне за другими летел как птица, а его никто не мог догнать. Копье свое метал с такой быстротой и уклонялся от чужого так изворотливо, что едва можно глазам поверить; за то и заслужил он похвалу ото всех. После него первым был муренин, или араб, служитель одного паши; и он выказал большую ловкость, только все не мог с тем молодцом сравняться да не имел и таких добрых коней. Так продолжались игры часа два или три; а когда кони уморились, довольно набегавшись, тогда неумелых штрафовали, а тем, кто отличился, от начальства раздавались дары: пелены, золотом шитые, или лук со стрелами и другие вещи; затем все мирно расходились. В этих собраниях больше рыцарского молодечества, нежели у нас; а мы когда сходимся между своими добрыми приятелями, то ничего другого нет у нас на уме, только бы напиться да наесться и друг друга тем и другим угощать, а ежели кто станет удаляться от этого пированья, над тем потешаемся и того поднимаем на смех. И вместо того чтобы пособлять друг другу, заводим между собой брань, обиды, драки — все, что противно Господу Богу, а оттого потом происходят суды и свары. Но довольно говорить об этом — помоги нам, Господи Боже, исправиться.

Пустили нас с янычаром в султанские конюшни, и мы любовались немало на прекрасных его коней. Тут несколько разных конюшен: в одних главные кони самого султана, в других рысаки, иноходцы, лошаки для возки, дромадеры и жеребцы, которых ежегодно приводят султану из Варварии и Аравии; они сначала совсем почти без гривы и без хвоста, точно молодые олени; их пускают в свое время пастись на подножном корму, потом намазывают какой-то мазью, и у них отрастает прекрасная густая грива. Турки раньше четырех лет не берут коней в езду, и оттого они у них крепче и выносливее, чем у нас, потому что мы, чехи, истощаем своих коней еще с ранних лет, когда они не пришли в силу.

Ходили мы смотреть летний дом и загородный дворец султанский, конечно, в такую пору, когда там никого не было. То-то видели мы тут роскошные места, множество цветов, широкие луга, прелестные долины, бегущие отовсюду ручейки и рощицы, все почти природные, а не насаженные людскими руками. Тут, кажется, надо бы быть жилищу богов, и ученым людям нельзя выбрать себе лучшего места для уединенного размышления. И так вдоволь налюбовавшись всем, что тут видели, и нарвав душистых цветов, погоревали мы от всего сердца, что весь этот роскошный край с такими чудными местами должен оставаться под турецким владычеством.

Потом смотрели сераль янычарский, где они живут; он содержится в большой чистоте и наполнен ружьями, саблями и начисто выполированными секирами, в суконных чехлах. Здесь же, на плацу, янычары те, или ачамогланы, занимаются всякими военными упражнениями. Недалеко отсюда главная мечеть, которую султан Магомет, по взятии Константинополя, велел выстроить на месте прежнего христианского храма св. апостолов Петра и Павла.

Есть еще в Константинополе большие сады, стенами огороженные, и на тех стенах собираются кошки в обеденный час и ждут, чтобы мимоезжие люди бросили им милостыню. Есть у турок такой обычай, что варят и жарят печенку и куски мяса и носят по городу в ведрах, по два ведра на шесте, и кричат: «Кэди эт, кэди эт!» (то есть кошкам мясо!). И еще носят на плечах лотки с кусками жареного мяса и печенки, выкрикивая на всю улицу: «Тупек эт, тупек эт!» (то есть собачье мясо!), — и за таким разносчиком бежит всегда множество собак, дожидаясь подачки. Турки раскупают это мясо и раздают собакам, а кошкам бросают на стену; этот неверный и варварский народ думает заслужить милость у Бога за то, что дают милостыню и неразумной твари: кошкам, собакам, рыбам и птицам. За великий грех почитают они убить и съесть пойманную птицу; но покупают птиц за деньги и выпускают на свободу. Рыбам бросают в воду хлеб. Кошки и собаки сбегаются во множестве целыми стаями по улице в урочный час и в обычные места, и тут им каждый день раздают мясо и всякий корм; кошек кормят на тех стенах два раза: рано поутру и вечером они сбегаются стаями с целого города, всем на погляденье; и то сущая правда, мы не раз ходили к тем стенам, слушали кошачье мурлыканье и с великим смехом смотрели и дивились, как они выбегают из домов и собираются все в одно место. Несколько раз видали мы, как турецкие бабы и старухи покупали куски мяса на тех лотках, а не в обыкновенной лавке, хотя лавка была недалеко, и, вздевши на длинный шест, подавали кошкам на стену, сами же в это время бормотали какие-то турецкие молитвы. Еще носят на лотках куски сырого мяса: его турки покупают для ворон, которые стаями слетаются и набрасываются на то мясо. И мы покупали такое мясо на торгу, бросали воронам и немало потешались, глядя, как они, друг друга тесня, слетались на куски и хватали их. Бесчисленное множество этих ворон слетается в город, и турки никому не позволяют стрелять их или разгонять: ворон считается у них священной птицей, оттого что при пророке их Магомете, когда он начал строить храм в городе Мекке, вороны доставали ему все, в чем он нуждался для строения, как-то: песок, камни, известь, воду, и верно помогали ему в постройке храма. И тело того блудного пророка погребено великолепно в том же городе Мекке.