22-го числа, не доезжая местечка Селебрии, видели мы в развалинах остатки старого вала, который по повелению последних царей греческих возведен был от того места до самого Дуная, для того чтобы весь край тот огражден был и жители константинопольские были в безопасности от вторжения чужеземцев и варварских народов. В Селебрии приводил нас в восхищение приятный и великолепный вид на тихое море; и я, с другими еще из нашей компании, никак не мог удержаться, чтобы не побежать к самому морю без позволения и без ведома пана посла и гофмейстера: так хотелось поглядеть вволю на море, которого я до тех пор еще не видывал. Прибежавши на берег морской, дивились мы много на дельфинов и иных рыб, как они плавали и играли в воде, и сбирали красивые раковины и камушки, так что совсем забыли дорогу, как вернуться назад в местечко. Между тем турки из местечка увидели на море чайку, или корабль морских разбойников, как он плыл прямо к берегу с распущенными парусами; чаусы указывали на тот корабль пану послу и предупреждали с опасением, чтобы не позволял своим людям отходить далеко, так так морские разбойники по ночам пристают к берегу и высматривают, нельзя ли кого похитить и увезти с собой. Как скоро объявлено было это запрещение, открылся проступок мой и моих товарищей; тут, узнавши, что мы ушли к морю, чаусы и янычары тотчас сели на коней и с криком поскакали к морю, а мы в то время дивились на корабль, который приближался уже к берегу и был недалеко; наскакав на нас, они ухватили нас и погнали в местечко. С корабля злодеи пустили на берег три выстрела, а один из янычар выстрелил по ним из ружья. Привели нас к пану послу, и некоторые, старшие, были наказаны, а меня назначено наказать курбачом, так как в том месте не растет лоза и неоткуда взять розги. Прежде всего пан посол строго мне выговаривал, напоминая, что родные мои поручили меня ему, с тем чтобы я во всем был ему верен и послушен, так чтобы он никогда не имел повода и бранить меня, не то что наказать. И готов бы я был все исполнять по мысли его, по крайнему своему разумению, и день и ночь перед всеми другими старался бы ему служить и угождать во всем. Впрочем, был он очень добр и ласков со мной; а я, чувствуя грубую вину свою, мог только перед ним каяться и уверять, что до смерти своей не хочу и не стану ничего подобного делать без воли его и ведома. Просили за меня и турки, приписывая вину мою молодости и неразумию, так что я освобожден был от наказания, только вычитана была вся вина моя строго. Так-то мое легкомыслие и нетерпеливость моя непременно посмотреть море едва не привели меня к беде: взяли бы меня те злодеи морские и продали бы бог знает куда, если бы вовремя не сведали люди и не пришли бы на помощь.

Ночевали мы в том же месте, а 23-го числа приехал ездовой от господина Печа. На ночлег приехали в город Понте Грандо: тут через рукав морской есть длинный каменный мост, всего будет длиной в 787 шагов, на 28-ми каменных сводах. 24-го приехали в местечко Понте Пиколо, что значит «малый мост», так как здесь проезжать надобно по небольшому мосту. Тут два залива морских чудесного вида, и, кажется, лучше этого места не сыскать бы в подсолнечной, когда бы оно возделано было трудом человеческим и природным искусством тамошнего народа. Но ныне лежит оно пусто, точно сирота оставленная плачется на свою горькую долю в рабстве у варвара господина: люди на ней злые враги, и ненавидит их она и до конца с ними не смирится. Видели мы, как тут ловят рыбу в море большими сетями. Поймали при нас великое множество преотличной рыбы и продали нам больше, чем было нужно. В это местечко прислал господин Печ своего гофмейстера встретить нас и приготовить нам как можно лучше угощение.

25-го числа в три часа мы выехали, а около 9 часов завидели константинопольского поверенного в делах, доктора Печа, с ним было много турок и людей его свиты на конях; нам навстречу послано было около 40 конных чаусов, или дворян турецкого цесаря, а по встрече ехали они впереди нас до Константинополя. Увидав друг друга, господа посланники сошли с коней и обнялись с великой радостью, как будто старинные друзья; и подлинно, господин Печ был очень весел: он предвидел, что у турок готовится что-то неладное, и радовался, что вскоре может возвратиться отсюда в христианскую сторону.

На том пути выбыло у нас двое людей из свиты, писарь кухонный да венгерский портной: они захотели вперед нас приехать в Константинополь и сошли с дороги, но захвачены были турками, которые, связав их, доставили в султанский загородный дом, а сами поехали в Константинополь спросить потихоньку у Бостанджи-паши, что делать с захваченными людьми. А между тем венгерскому портному удалось развязаться и развязать своего товарища, так, освободившись от уз, они скрылись и на третий уж день явились к нам в Константинополь; сколько ни было у них денег, не меньше как по 30 дукатов у каждого, все отобрали турки, и когда бы не удалось им развязать себя, наверное турки завезли бы их куда-нибудь за море и продали бы в неволю.

В тот день долго ехали мы через город Константинополь до назначенной гостиницы: это было четвероугольное здание из тесаного камня, крытое оловом. Когда въедешь в нее через большие ворота, прямо будет чистый, просторный двор, и по обе стороны ворот каменные ступени лестницей ведут в верхнюю каменную галерею, а внизу кухня, винный погреб и конюшня на 200 лошадей. Вверху на галерее кругом устроены и отделаны хорошо светлицы, с печами; пан посол поместился окнами на улицу, а мы разместились в маленьких комнатах, по три и по четыре вместе, кому с кем хотелось и было удобнее. Кто поедет ко двору султана, должен ехать мимо той гостиницы: она находится на главной улице и стоит на таком выгодном месте, что от нее широкий вид во все стороны.

Что касается местоположения города, мне кажется, он самой природой предназначен к тому, чтобы в нем быть царскому престолу; лежит он в Европе, но в виду у него и Азия, и Египет, по правую руку Африка, и хотя она не примыкает к Константинополю, но сообщается с ним морем, по которому удобно доплыть до нее. По левую сторону Понт Эвксинский с озером Меотийским (Азовским), которое турки иначе именуют Карантегизе, то есть Черное море. У тех вод по берегам живут многочисленные народы, и в них изливается со всех сторон множество рек, и все, что та земля ни родит людям на житейскую потребу, все может быть с удобством доставляемо на судах в Константинополь. С одной стороны город достигает Пропонтиды, или моря св. Георгия; с другой стороны пристань судам и река, которую Страбон называет по подобию Золотым Рогом; с третьей стороны к твердой земле город стоит как будто на полуострове, и целый хребет предгория уступами спускается к морю или к заливу.

Из самой средины Константинополя приятный вид на море и на гору Олимп, которая лежит в Азии и вся белеется от снегу. В море великое множество рыб, которые плывут из Меотийского озера или Черного моря, через Босфорский пролив в Эгейское и в Средиземное море, а отсюда опять в Черное море; такой здесь род рыбе и в таком множестве идет она, что в самую мелкую сеть, куда бы ее ни закинули, можно наловить ее в изобилии. Оттого здесь ловится и продается много всякого рода рыб, как-то: мегалерии, линей, угрей, скунврии, сардин и других без числа. Рыбаки обыкновенно бывают из греков и умеют хорошо приготовлять рыбу (впрок); турки употребляют рыбу хорошо приготовленную, только ту, которую почитают чистой; впрочем, не каждый природный турок, кроме ренегатов или потурченных христиан, любит рыбу. А лягушек, черепах, раков, устриц и тому подобных природный турок не только есть, но и трогать не станет. И в алкоране туркам заповедано не касаться нечистых рыб и не пить вина, и никто из природных турок, какого бы он ни был звания, ни за что не станет пить вино, только пьют ренегаты или потурченные: такие, когда прихаживали к нам, целую ночь пили, уходя домой перед рассветом, и всячески потом упрашивали нас, чтобы мы никому про то не сказывали. Распутная молодежь и солдаты — те не слушают порядков, когда зайдут в христианские гостиницы, наедятся вволю, а платить не хотят, и хозяин не смеет ничего сказать им, если не хочет быть бит. А когда напьются, не попадайся им христианин либо жид: если нет при нем янычара, бросаются на него и бьют, режут и секут саблей. А если проведают про то, бывает им наказание палками за то, что смели вино пить.