Третий столп стоит обок со вторым[744] ко граду. А тот есть оныя Родоппы блудницы, весь из камения гладкаго выделан, что взыти никому на него невозможно. От него на три стрелбища лучные, и из каменя единаго чистаго вверх на седмь лакот столп стоит, а из него вверху глава, шея и плещи вытяты[745] тоя же Родоппы, изображением зело чюдным, вящши к граду смотря[т]. Сказывают некоторые, что от онаго болшаго столпа, в котораго нутри были есмы, чрез диру подземную, в камени высеченую (видели есмы ю каменми заваленую), тесное и тайное было к той главе прошествие и оттуду ответы язычных (pogańskich) богов давано, где языки (poganie) чаяли, что глава она самая говорила. Круг главы несколко камения поставлено, на которых жертвы клали, ныне узнати того никтоже может, что сие было.
Слышал есмь в Каире от тех, которые тако твердили, что своима очима видели (я не видел) на полдень, где сказывают, яко часть остатная Мемфис[746] была, два столпа (słupa) человечьи, всякий в двадесять лакот вышиною, из одного целого каменя чюдесно и изрядно выделаны: един некотораго фараона, а другий — королевой (krolewoy), чаять — жены его; которые уже обваленые, обачеже оба цело лежат. А от тех столпов, пирамидес (pyramides) преждереченные двадесять пять верст суть. Откуду домыслитися мочно, коль великий той град был: понеже [и сами пирамиды][747], смотря на места превалин (waliny) их, болши нежели [на] двадесять верст идут[748]. Се ащели от сея страны Нила реки таков великий был град, со другия же страны Каир (яко ныне лежит) случися (złączył się) был с ним (занеже от великих пирамид, которые над градом стоят, к Новому Каиру пол-осми [верст] великих считают), — без всякого сумневания было того града окрест несколко миль, и чрез самую средину града Нил река текла[749] (bieżał). По сем егда Мемфис стариною и войною извелся, султаны египетские по пророчеством святых, пачеже Езекиилевых, в Каире возле огородов палаты каменные строити начали, и тако слегка град людми завели.
Удивляюся зело жидовину Вениамину, который прежде (przed) четырех сот лет жил, многие страны сего мира проездил и на что очима своима смотрил, прилежно описал (хотя же и слышанные вещи писал, чего ради и во время (podczas) во описании погрешил), — что о тех пирамидах ни какова воспоминания в книжицы своей путшествующей не чинил; пачеже в Каире быв, который и древних и новых жидов обычаем магистрами (mitzraim) зовет. Знатно, что тот жид (якоже и тако есть) с теми держит, которые твердят, что град Балбех (Balbech) есть от диавола Асмодеа устроен, а то для того, что так великим камением люди не возмогли бы были поставити. Но удобнее ко уверению, егда бы о воздвижении пирамид сказал, которые камения величиною, строения трудностию, иждивением и накладом Балбейские (Balbeyskie) палаты и чертоги далече превосходят. Убо хотя и те достойны суть подивления, но пирамидес не равно истинно (nierownie prawie) достойнейшые, которые и в ширину и в длину и в вышину чюдным умением устроены суть и поставлены. Я тако чаю, что жид нарочно не воспомянул пирамид, понеже (яко выше речеся) предки его жиды, будучи в неволи егѵпетской, поставили их; [ч]то добре ведал, чего ради (в)[750] срам [на]рода (стыда)[751] своего замолчав защитил, понеже дябла (djabła) Асмодеа каменшиком (mularzem) Балбеха (Balbecha) града учинил. И во истинну: в какой тяжкой и неизреченной были неволи — столпы так чюдные и неизтерпимые окрест их труды доволно свидетелствуют! Прилучается сие часто Бениамину, что, когда токмо случится случай, своея крови (swoiey krwi) прилежно обороняет славы, и где, в каком граде жидов видел болши, не без похвалы (бы)[752] писал, именуя их и по имяни.
Оттуду по правой руке чрез некую деревню возвратилися есмы к Каиру, за три часа до вечера, и превезшися к Старому граду, паки с сенатором (konsulem) Марианом ездили есмы в судне по Ниле реке. Между сим (wtem) часто съезжалися отвсюду судна великие судяков, занеже во утрие паша перекопы отверсти и воды часть чрез протоки градския пустити имел. Чесо ради вечеряли в Старом Каире, и остали нощию есмы тамо; и понеже везде в барабаны бито [и] в сурмы-трубы играно, тогда во всю нощь бодрствующи уснути не могли. И убо во время сицевое всяк себе вящшую радостную музыку способлял, пачеже двадесят четыре судяки, которые еще в день (za dnia) в судах своих великих туды и сюды волочилися, выставив из них два великие знамена, их же всяк имети должен: едино — Оттоманского дому червленое и белое[753], второе, какое ему самому полюбится; а при боку (przy ławie) того судна натыкает иных менших прапорцев несколконадесять окрест, самое разным толковым (iedwabiem) (и)[754] сканным (wyszywanym) прикрывает. По обеих такожде странах несколконадесять отрочат стоит, иже всяк себе, по своей любви, в слуги обирает. Сам судяк посреде сидит, саблю себе над[755] главою завесив. В судне болши десятка людей веслами работают, за которым меншое, долгою вервию привязаное, музыку, се есть — два барабаны, три или четыре сурмы (обыкновенно неволники мурины музыки, muzykami, бывают) везет[756]. Великие господа турские имеют свои суды и отрочат изрядно одеяных, некоторые — музыку; но прапорцов никому не годитца вывешивати, кроме судяков. Были судяки в то время на лицо[757] (obecni) все, кроме единаго скорбнаго, который однакоже сына своего на свое место послал, и тот, в средине судна сидя, книги в руках держал, занеже еще к сабли дорослых лет не имел. Судно его было паче всех украшено. Седят с судяками по обеих странах друзи и сродники, их же к себе зовут. Убо кто вящшы окрест себе имеет своих сродников и болшое предстоятелство (assystencyą), тот есть и в вящшем почитании, якоже некоторые в те великие суды собирают людей до ста и болши человек, купноже щитая на судне будущаго корабленика и при нем сущих людей.
Три часа было на день, когда И(м)браим паша из полаты острова Мунхияс (Mulchias) вышед, на катаргу (galerę) доволно украшенную седе. Окрест тоя каторги много было малых прапорцов, а по сторонам, где сидел, два великие прапорцы стояли: един зеленой Махметов, другий червленый, имеючи герб дому Отоманского — полмесяца белого; вместо кистей у тех прапорцов хвосты морских коней висели. Там же такожде было триста янычан с мушкетами, которые в красных были одеждах, у шапок имели киты (kity), тут же при паше стали, иные в белой одежде, мало подале чаусы с копиями и знатнейшые турки окрест его стояли. Сам сидел, отрок же его махалцом обвевал. Впреди катарги было великих шесть пушок, с которых неколкожды (kilkakroć) стреляно. Окрест его двадесять четыре судна плыли, в которых судьяки сидели, и иных малых суден при них мало не с тысящу. Перекоп, который отворяют (стоит у башни, под которую суть протоки на дороге к нискому граду, do niskiego zamku, от палаты Мулхияс на три стрелбища из лука), в длину имеет болши тридесяти лакот, доволно широк; проток под ним глубок, но не зело широк. Когда тамо доехал паша, катаргу обратив кормою, близ самого прокопа стал, докуду юж (iuż) неизреченное число людей собралося было, толма, что земля оная вся виделася быти снегом покровенна, для белаго накрытия глав, се есть — для белых челм. Я ащели хотя прежде сего Рим, Парис и много иных градов людных видел, однакоже на одном месте никогда не видел совокупленных столь много, как помнить могу. А понеже на всякий год тот чин действуют (tę ceremonią odprawuią), сведомии разсуждали с того подвория, в котором люди стояли, что было их всех два милиона. Паша тогда, сколь скоро знак дал своею рукою, скочило то множество людей, всяк с чем кто мог, в прекопы диры делали и роскопывали, откуду сперва по немногу, а после того достаточно вода текла в проток. И егда противу реки в Мулхиас возвратился к палате своей, метано с катарги везде окрест разные сахары в коробеечках круглых по воде, которые народ весь по воде хватал, иногдаже и дралися, друг у друга отнимая, и билися кулаками тут же на воде. После того действа пустилися есмы к Новому граду, а оттоле пеши до двора, который понеже над самим был великим протоком, видел есмь, как слегка воды прибывало, которую[758] по обыкновению поганскому, аки поздравляя и приемля гостя, благообилия подлиннаго гонца (gońca), великое множество людей провожало[759], рекою одне плавая в судах и на знак радости град воскликанием[760] наполняя, другие противу их из домов выходя и также вопия и радуяся. Весь день и нощь суды ехали, корм везучи, и иные на продажу товары. Иные же в харях (maszkarach) по реке в то время проезжалися, музыку с собою имуще; народ же, вместо музыки, руками плескал; инии скорлупу (skorupą) о скорлупу (о skorupę) били, подлинным способом некий глас или шум чинили, болшая часть по реке плавали. Некоторые с верху из домов своих, которыя зело высокия суть, в реку скакали; дивно, как который из них не ушибся[761]. Имеют то египтяне во обыкновении (к чему от юности приучаются), что и совершение[762] (doskonale) и зело долго по Ниле реке и по протоках плыти могут. Часто зде узриши, что человек возрастом и леты совершенными плывет чрез реку, отроча единаго году на себе имея[763], которое, его за шею обняв, держится; ащеже мало подрослый, тогда ему руку подложив, иногдаже руку отняв, учит его плавати, сам единою рукою гребучи. Некоторые из верхних окон потребная купуют от мимоидущих на воде, пачеже овощые и сахары, по верви денги спущающе, и купленое встягивают; некоторые воды себе начерпав, вверх тягнут, и то им в велико (za wielką rzecz maią), что ея не купят. Се дондеже та вода по граду потоками течет (и пребывает даже до ноемврия, listopada), везде полно бывает лодок. Но вода ис тех протоков минув град, нейдет в делту, но прямо к востоку солнца великие уезды обливает, в котором султанские и пашины (baszyne) деревни (сказывают, что их есть несколко тысящь) суть[764]. Убо за делтою (которая самая под собою двадесять тысящь деревень имеет) есть зело много (и твердят жители, что есть их четыредесять тысящь) во Египте ниже и выше Каира четыредесять тысящь деревень, которых поля и пашни Нил обливает. Тако мнят некотории, что та окрестность есть земля Гесен[765] (Gessen), которую фараон Иакову патриарху дал был. А таково есть здеся плодоносие[766] и всего доволство, что когда год благоплодный прилунится, жители, дани отдав, и себе на год к пропитанию оставляют корм изобилный (а истинно то, что над Египет (nad Egipet) люднейшаго государства во всем свете несть, о котором Хины[767] (Chiny), которую (ktorą) такожде во обилии хвалят, чему не будет кто верити, даже (aż) бы сам увидел); сверх того, еще великая часть во иные страны распродавают, се есть: пшеницу, срачинское пшено, сахар, дактилы, кассию (kassyi) и иныя плоды, которые с два милиона сотворят в зборе (wszystko summę). То нам сами христиане торговые из Европы сказывали, которые от давных лет безпрестанно тем промышляют, подлинную о всем ведомость имеюще.
