Просыпаясь Потолок/окошко/кровать белая тёплая вата. Так, наверное, умирать — интересно, но чуть страшновато. Так, наверное, наоборот: А как правда – никто не знает. А врачи называют «плод». А оно вот себе моргает. адголоВ А над речкой Вологдой луковки, луковки чёрного, серебряного и некоторых других цветов. А по речке Вологде плавают непонятные буковки из подтаявших льдинок и береговых родников. А совсем по краешкам – синий-пресиний лёд с чёрными следами простого или химического карандаша. Будто бы санэпидстанция капнула йод на мёд и теперь забирает мёд у нечестного торгаша. А тётка на берегу противно, громко, так противно и громко, словно архангел с канализационной трубой в сторону Красного моста орёт: «Ромка, Ромка»! Хватает меня за рукав, спрашивает: «Сразу? Почему сразу»? У нее ребенок вовремя не пришёл домой. Восемь лет назад из страны Кавказа. Перово Под ногами законная снежная каша. Впереди девушка. Внутри её не плачет ещё не Наташа. Ошибся. Ещё не Севушка. Полтора курса, посёлок Каменный Спас. Мальчик хороший, вроде пока не пьёт. Встретить не смог: ты понимаешь, заказ. Но это ради неё, всё это ради неё. Родители, кажется, добрые, но всё равно жутко. Он ведь правда ещё не Севушка? если чего – прервёт. По НТВ: «Не справился, обгоняя маршрутку… Гололёд…» Дзен – Фамилия, имя? – Мойше Драхенблут. – Род занятий? – Мелкий гешефт – Место жительства? – Город Бердичев – Вероисповедание? – Послушайте, если меня зовут Мойше Драхенблут, я живу в Бердичеве и занимаюсь мелким гешефтом, так кто я по-вашему? Буддист? (Дореволюционный анекдот) Старый буддийский учитель Михаил Борисович Герц, Тысяча девятьсот семидесятого, кажется, года рождения, полируя неновый, но недавно приобретенный мерс, говорил о причинах своего нынешнего происхождения: «Деда забрали, когда забирали всех. Жена, конечно, актриса, работала у Таирова. Играла себе тихонько, имела успех, оказалась недалеко от деда, в городе Кирове. Много бегала, хлопотала. Кому чего надо было давать – давала. Ещё и папа был у неё ювелир, оставались кое-какие крохи. Деда сначала перевели на лёгкий, потом в шарашку, котлованы чертить. Она всё бегала, продолжала мутить. Плакала, хлопотала. Вышла счастливая кода: разрешили вернуться, взять с собой дочку Сашу. В Питер приехали второго июня сорок первого года. Моисей Нехемьевич выжил. В сорок седьмом по амнистии вышел. Женился даже». Бориса родил. Борис родил Мишу. Перед снегом Станем жить, будто жили давно. Как впервые жили вдвоём. В погребе утихнет вино. Серый гусь изопьёт водоём. Говорить прохладно и долго, Говорить, говорить, не обидеть. Сквозь большое окно видеть Волгу. Через маленькое – не видеть. Будем сами себе долго спящие, А для прочих – малоимущие. Будет вечное происходящее. Сущее. «Разрывная память совпадает в своем значении…» Разрывная память совпадает в своем значении со свечой, прогоревшей до тщательного огарка. Байдарка идёт поперёк небольшого течения. Поперёк никакого почти течения аккуратно идёт байдарка. Конечно, не помню, что это за река, может, Ветлуга, но зачем с такими высокими берегами? байдарка в центре большого круга ловит свет, приходящий издалека и возвращает его маленькими совсем кругами. А что за река, кто по ней и откуда плывет, вспомнится даже не у последней темени, и даже не там, где Стикс превращается в лёд, Но Когда пройдет еще половина времени. Так написано в старой, поваренной, кажется книге. Школьное Гибкая от солнца ограда, Точки на красном жуке, Липкая лента заката, Приклеенная к реке, Детская рыба-игрушка Брошенная у ворот, Тонкая белая стружка, Скрученная наоборот. Скрученная наоборот кинопленка, Сломанные ряды парт. Плечиками мелкой сестренки Пахнет короткий март. Эволюции Внутри человечьей памяти небольшая собачья память: это когда запоминаешь руки людей. Потому становится зябко при слове «камень», или при виде зонтиков некоторых гостей. А в этой собачьей – маленькие совсем кусочки, про которые молча, про которые два или три дурачка. Долгий взгляд папы вслед уходящей дочке. Линзы скрывают даже не волчью, но ещё земноводную продолговатость зрачка. |
