Дзержинский почесал бородку, глаза у него заблестели и ниже пупка у него что-то там зашевелилось. С приподнятым настроением он вышел в приемную и стал обдумывать план написания гениального труда «Ленин и революция».

Инессе в этот раз удалось умаслить своего угасающего любовника, он готов был выполнить основную миссию мужчины, но его организм, основательно подточенный, сработал досрочно, и вместо благоприятного воздействия на психику от контакта с женщиной, вышло одно расстройство. Он впервые брякнул в ее адрес оскорбительную фразу:

˗ Уходи, видеть тебя не могу.

Инесса только достала платок, вытерла глаза и бесшумно удалилась через черный ход, а вождь красный, как рак, слегка подергивался, произносил какие-то непонятные слова. Он сам открыл дверь приемной и сказал:

— Феликс, заходи. У меня тут возникла небольшая проблема. Попил слишком горячий чай с малиновым вареньем и меня, вдруг, бросило в жар. Это Фотиева виновата, я ее непременно накажу. А то и заменить могу и выслать за Урал. Нельзя долго держать рядом с собой, под боком бабу, она имеет возможность накапливать всякую секретную информацию и…и может передать французской разведке.

Дзержинский, не поднимая глаз, спросил:

˗ Что прикажете, великий стратег?!

˗ У меня тут проблема, политическая проблема, у меня нет других проблем, меня хорошо кормят, поят чаем с малиной, поэтому у меня только политические проблемы, черт бы их побрал. Мне уже надоели эти буржуи. И когда только они подохнут. Взяли бы, да подохли добровольно, сами и сняли бы все проблемы, но совести у них нет. Я, правда, отвергаю это понятие, совесть это буржуазная категория, а мы должны вырастить общество, которое не будет знать, что такое совесть.

˗ Конкретно, вождь народов, ˗ произнес Дзержинский холодным тоном, так похожим на тон головореза, отчего Ленин вздрогнул.

˗ Ах, да, забыл и это архи плохо. Так вот, брат Николая Второго, Михаил Романов обратился ко мне с просьбой сменить свою фамилию на фамилию жены и стать гражданином Барсовым. Он, видите ли, отказался от царской короны, когда его брат отрекся в его пользу, даже носил красную повязку на рукаве во время переворота. Он, видите ли, хотел бы жить среди пролетариата, ввиду того, что очень любит свою жену. Арестуй его, Феликс, и тут же покончи с ним, и жену его расстреляй. И Елизавету Федоровну…сбрось в шахту живую, пусть там молится.

— Я Михаила Романова арестую и отправлю в Пермь, там он будет расстрелян, а потом займусь остальными.

— Хорошо…. Только нам надо как-то так… Конспирация в этом деле, вот что нам надо. Феликс, посоветуй и посодействуй.

— Насколько я знаю, царь и его семья находятся в Екатеринбурге. Надо вызвать военного комиссара Уральской области Голощекина, коменданта Юровского и дать задание…

— Правильно, товарищ Феликс. Но только так… как-то так, не называя имен. Ты…посоветуй им расстрелять − всех, всех, родителей, детей и слуг. Но все должно быть строго законспирировано. Конспирация — это фундамент мировой революции, товарищ Дзержинский. Твоим именем тоже будут названы города и поселки. И памятник тебе в Москве поставят. Только, прежде необходимо снести все памятники царям и прочей сволочи. Они все были против революции, а если не были как Петр первый, то могли быть.

Дзержинский вскочил, как солдат революции и уже стал смотреть на входную дверь.

˗ Подожди, Феликс. Ты немного устал, я по глазам вижу. Угостить царскую семью пролетарскими пулями, поручено Кацнельсону ˗ Свердлову, я только что вспомнил. Есть возможность снять с тебя это тяжелое бремя. Работай пока в подвале и чаще мой руки, а то за ногтями высвечивается застывшая, присохшая кровь буржуев, наших заклятых врагов.

Дзержинский отправился выполнять задание своего учителя…пока в подвале. Он в эту ночь расстрелял 55 безвинных и гордился этим.

А что касается Михаила Романова, его судьбу решили другие головорезы. В ночь с11 на 12 июня 1918 года брат Николая Второго, Михаил Романов вместе с семьей был арестован, перевезен в Пермь и вместе со своим секретарем англичанином Джонсоном расстрелян без суда и следствия. Уничтожение царской семьи началось. Ужасное злодеяние шло успешно в ленинском духе. Затем была арестована Елизавета Федоровна.

Вскоре к Ленину пожаловали уральские головорезы Голощекин и Юровский. Они предложили план ликвидации царской семьи и обещали привезти награбленное золото, бриллианты (они уже знали, что драгоценности спрятаны в корсетах царевен).

Ленин пожал каждому руку, но сказал:

— Я… знаете, я здесь не при чем. Вы зайдите к Свердлову, у него получите подробную инструкцию. Инструкция должна быть приведена в исполнение немедленно. Как только, как только все исполнится − доложить лично мне, хотя не мне, а Свердлову. Меня этот вопрос не интересует, я здесь не при чем. Да и не хочу, чтоб потом, лет эдак через пятьсот, когда революция победит во всем мире, кто-то мог сказать: Ленин расстрелял царских непорочных дочерей и больного царевича Алексея. Не хочу и все тут. Ленин имеет право не хотеть. Ленин подвинул Бога и сам занял его место, этого скрыть нельзя, это очевидный факт, а факты — упрямая вещь. Это говорю я — вождь мировой революции. Кстати, как там Польша — пала? Это архи важно. Нет еще? А где Бронштейн, жид проклятый? Он что — трус? Когда с царской семьей и этой монахиней будет покончено, доложите мне и только мне, хоть ночью, а потом Дзержинскому и этому, как его? а Кацнельсону-Муцельсону, а он уж доложит ЦК. Вы слышите? Муцельсону, будущему Свердлову.

− Так он уже Свердлов. И памятник ему воздвигнут, кажись…

˗ Так быстро? Эх, каналья… А я? Медлю, хотя эта медлительность недопустима.

Семьи было совершено согласно инструкции, исходившей из уст Ленина. Оно было ужасным, зверским, трусливым, жестоким как сам вождь мировой революции.

Большевистские прихвостни тщательно скрывали этот бесчеловечный поступок своего вождя. Дескать, это Уральский совет решил, Ленин и не знал об этом, однако непосредственные исполнители казни Юровский и Голощекин, Войков и некоторые другие братья по крови Ленина, те, кто непосредственно палил из браунинга, с гордостью рассказывали молодежи на различных собраниях, как это происходило. Убийцы не стеснялись в выражениях, но главного убийцу никто не вспоминал: главный убийца всегда был в тени.

Мешок с ценностями царевен в Москву доставил Юровский. Ленин не скрывал восторга, но распорядился произвести дезинфекцию, дабы можно было к ним прикоснуться.

— Товарищ Юровский, от имени революционных масс благодарю вас за своевременную и нужную работу. Вы свой долг выполнили перед пролетариатом и достойны всяческих наград. Но я думаю, товарищ Юровский, что вы и ваши товарищи теперь и не только теперь, но и в будущем сможете выступать перед массами и рассказывать, как все это было. Нашу молодежь необходимо приучать к жесткой революционной бдительности и подобным решениям. Надо, чтобы расстрелы узурпаторов стали нормой и даже достижением революционной молодежи. А то всякие демократы под прикрытием демократии талдычат о гуманизме. Гуманно только то, что революционно. А за ценности спасибо. Думал ли царь, когда вешал моего старшего брата, что я, то есть, мы расстреляем его наследника и всю его семью? Ан получилось, не так ли, комиссар Юровский?

— Владимир Ильич, мой заместитель Никулин все время скандалит с Ермаковым, кто больше выпустил пуль в царя и его дочерей, я даже не знаю, что с ними делать. Они и к вам рвутся, чтоб вы разрешили этот спор.

— Передайте им мою благодарность, они оба сделали великое историческое дело и их заслуга перед социалистической революцией неоценима.

Но два палача не успокоились. После многочисленных выступлений перед коллективами заводов и фабрик, перед учителями, молодежью о своем героическом подвиге (подлом убийстве) — ликвидации царской семьи, они уже, будучи дряхлыми стариками, с налитыми кровью глазами, затеяли судебную тяжбу — кто из них больше выпустил пуль.