− Но Эйхуя, дорогой, время такое, сам знаешь: я чичас выйду с этим сундуком, а меня в переулке поймают наши пролетарии и захотят посмотреть, что я несу в три погибели. Я…я не могу так. Давай подежурим оба, а как только рассветет, вдвоем и потащим этот дорогой сундук.

− Нет и еще раз нет. Я подниму Инессу, с нами пойдет и Надя, возьмем тележку, сделаем муляж больного ребенка и вчетвером потащим к тебе на квартиру, − сказал Ленин и захлопал в ладоши.

Тут же выскочили обе женщины, встали каждая у своего порога, выкатив глаза, и ждали команды.

− Срочно и это архи важно найти куклу, обмотать ее трижды — четырежды, так чтоб получился вид ребенка. Мы его погрузим на тележку и увезем к Эйно на квартиру. В этом ящике находятся ценные документы будущего переворота, согласованного с членами ЦК.

Обе дамы знали, что Ленин лукавит, а точнее врет, но на этот раз вранье было принято всерьез. Ведь такого еще не было. Среди ночи, когда все спят, тащить какой-то сундук в другой переулок, да еще вчетвером, такого просто не было раньше.

Пока женщины мастерили бутафорию, два еврея пытались поднять сундук с деньгами, и никак у них не получалось.

− Эйхуя, ты сачкуешь, подходи ближе и держись за угол, − укорял Эйно Ленина.

− В моей башке мировая революция бурлит и этого достаточно. Ты хватай за три угла, а я только за один, Это архи важно, − огрызался Ленин.

− Ты представь, что ты мужик, сибирский крестьянин, и у тебя сундук полный золота.

− Гы, да точно, что ты раньше не сказал, − произнес Ленин, схватив сундук, и без труда взвалил его на плечи, сделав при этом два выстрела из заднего отверстия. − Именем мировой революции, идем! Бабы, следуйте за нами. Никакой тележки не нужно. Ваша задача − наблюдать. Если капиталисты-империалисты попадутся, подавайте сигнал. Можно чихнуть, кашлянуть и сделать негромкий выстрел из задницы. Эйно, идем! Мы смело в бой пойдем в борьбе за это…, − пытался запеть Ленин, но как только очутился на улице, тут же замолчал и стал прислушиваться. Инесса в ночной рубашке чихнула, Ленин немедленно отреагировал: он тут же сбросил сундук, снял пиджак и накрыл его.

− Это я от прохлады, что так испугался. Взваливай на плечи и тащи. Тоже мне вождь.

− Эйно, возьми ты, а я буду держаться за ремень, чтоб не сбежал.

− Не волнуйся, Ильич! только вчера получил получку в партийной кассе…90 тысяч золотых рублей. Члены нашей партии пока живут не бедно…на немецкие деньги. Они просто молодцы, исправно платят.

Какая-то ночная птица пролетела да прямо над лысиной Ильича.

− Это генерал Корнилов, − заревел вождь и тут же содрал кофту с Нади, чтоб замотать голову.

− Янкель, дорогой! как я рад! И мировая революция тебе рада. Ты разработал уникальные методы конспирации на Урале. Все работают в одном направлении, преследуют одну и ту же цель и никто не знает, кто чем занимается. Это архи секретно, архи важно. Эти методы и останутся политике нашей партии до конца света. Мы постареем, мы уйдем, а методы останутся. Ты выдающийся марксист-ленинец, Янкель! — Ленин растопырил руки и заключил Кацнельсона, будущего Свердлова, в объятия, трижды чмокнул его в бородку и прижал к груди. Два еврея были приблизительно одного роста, одного нрава, но разных возможностей: Ленин был рожден командовать, а Кацнельсон б˗ исполнять волю старшего, правда одного˗единственного. И этим единственным был его друг Ленин. − Ты − настоящий друг. И не только друг, но и выдающийся марксист. После изучения моей статьи «Марксизм и восстание», ты блестяще сдал экзамен, а после сдачи экзамена, дело сдвинулось с места. Ты стал меня поддерживать, а меня поддерживать, это все равно, что себя поддерживать, Янкель, мой дорогой еврей, памятник тебе будет в Свердловске и город будет носить твое новое имя ˗ Свердловск все пять тысяч лет, Янкель. Вождь мировой революции, то бишь я, собирается дать еще одно поручение, оно более важное, более своевременное, чем то, которое я давал тебе месяц тому назад. Это архи важное поручение, сука буду, он всех ублюдков схватит за шиворот и на сковородку…поджарить жирные зады и отдать пролетарским псам.

− Великий и мудрый Бланк! два еврея − это сила, неодолимая сила, а нас, кажется 25 особей, назначенных самим богом.

− 25? обижаешь, Янкель. В Петрограде 250 тысяч евреев, и я. А я ˗ это сто миллионов евреев и все мы готовы сражаться за дело мировой революции, отдать свои жизни, если партия потребует и лично я, поскольку я и партия ˗ это одно и то же. Конечно, есть среди них и такие, кто просто зарабатывает деньги, а так как у нас денег куры не клюют, то нам это позволяет содержать их всех довольно прилично. Но…Янкель, учитывая твои дипломатические способности, а ты очень, очень хороший дипломат, твое умение приспосабливаться, разоблачать, выстраивать нужную тебе линию, делать из врага друга на определенный период, то партия тебе поручает очень деликатное дело. Никто не справится с таким поручением, а ты справишься, ты дипломат новой ленинской эпохи.

− Не томи душу, Вольдемар, жид, которому нет цены со времен создания Торы. Раскрывай секрет поручения, а то я могу потерять интерес к жизни в коммунистическом раю, то бишь, к твоему поручению.

− Потерять интерес к поручению партии? Янкель, я тебя не узнаю. Повтори еще раз, что ты сказал, и наши дороги разойдутся навсегда, как два мамонта, сука буду. Но прежде скажи, сколько ты получаешь в партийной кассе? вот вчера, сколько ты получил золотых рублей, е….твою мать?

−Триста тысяч, − ответил Кацнельсон. − До апреля получал по 4500, а потом ты, Вольдемар, разрешил, сколько совесть позволит. А так как ты совесть ниспроверг, то…, сам понимаешь…

− А знаешь ли ты, что поручик в царской армии получал всего 55 рублей, а городовой всего 40 в месяц. Откуда у нас такие возможности, ты не задумывался?

− Партийные взносы, всякие мухляжи, типа женитьбы членов нашей партии на богатых невестах, грабежи или экспроприация как ты это называешь, − пробовал отбояриться Кацнельсон, завтрашний Свердлов, замечательный сын русского народа, чьим именем будет назван Екатеринбург.

− Янкель, ты неграмотный. Это все копейки. Нас Германия подпитывает, и… только никому ни слова, американское еврейское лобби, об этом знают только два человека ˗ я и Бронштейн. У нас денег ˗ куры не клюют, мы не знаем, куда их девать. Кстати, вопрос, который мы затронули, имеет отношение к поручению партии, которое я хочу тебе поручить. Члены ЦК зажрались, они не хотят ничем рисковать. А зачем? да на одну получку в Питере можно особняк купить. Кто обычно берет оружие в руки? беднота, вот кто. Капиталист, ни при каких условиях не возьмет ружье в руки. Наши члены ЦК обуржуазились. Я должен лишить вас всех особых привилегий.

− Володя, ну давай же выкладывай, что ты хочешь, какое задание поручает мне партия, и я сдаюсь. Янкель всегда добросовестно выполнял задания партии и ее вождя, − произнес Кацнельсон и чуть не заплакал, давая понять, что он уже измучен, что Ленин слишком строг к нему и что, в конце концов, еврей с евреем так не поступает.

− Вот это, чего я от тебя ждал, Янкель. Теперь можно простить тебе все грехи против партии. Ты понимаешь, в чем дело? мне как вождю нужна поддержка: мои цыплята зажрались, они не хотят воевать, они отказываются брать власть в свои руки. И мне остается один единственный выход − обмануть их где-то, в чем-то, они потом благодарить меня будут за этот обман. И ты будешь свидетелем этого, так называемого, обмана в интересах мировой революции.

Ленин понял, что берет своего собеседника в клещи, и стал расхаживать по комнате, заложив руку за жилетку, изредка посматривая на уже исказившееся лицо Кацнельсона − Свердлова.

− Мировая революция требует жертв, Янкель, я это все время говорю, и меня отказываются понимать мои соратники, те, кого я породил, вскормил, взрастил, вложил в них свою душу, свою идею, свое сердце и направил их мозг в нужное русло. Ты это понимаешь, Янкель, будущий Свердлов?