В беседе с видным марксистом Бухариным Ленин дрожащим голосом поведал о своем опасении относительно угрозы завоеваниям Октября.

— Немцы могут занять столицу Петроград. На фронтах некому оказывать сопротивление нашим друзьям.

— Каким друзьям, Владимир Ильич? — спросил Бухарин, вытаращив глаза.

— Как каким, товарищ Бухарин? немцам. Да, да, немцам. Кто поддержал Октябрьскую революцию материально? немцы. Кто позволил нам издавать свыше сорока газет на двадцати языках? немцы. Кто нас отправил в бронированном вагоне через воюющую страну в кипящий Петроград? опять же немцы. Мы должны не только благодарить их, но и щедро расплатиться с ними. Россия велика, половину можно отдать немцам в качестве благодарности и в качестве компенсации, ведь они потратили сто миллионов марок на нас и нашу революцию. Однако, вся беда в том, товарищ Бухарин, что вчерашние друзья могут сегодня превратиться в наших врагов. Что если они завтра захватят Петроград, а потом и Москву? Нам надо перенести столицу за Урал. А Петроград и Москва пусть остаются немцам. Да, да, пусть остаются немцам. А что делать? Надо сохранить революцию и наш Центральный комитет, который я скоро переименую в Политбюро. — Ленин почесал затылок, потом стукнул себя по лысине. — Ба, возникла идея. Надо пойти на сепаратный мир с немцами и одновременно бежать отсюда в Москву, временно, разумеется. В интересах мировой революции. Где Троцкий? Подать сюда Троцкого, пусть приступает к переговорам. Все, товарищ Бухарин. Вы свободны.

— Так мы же еще не перестреляли всех питерцев, это не годится, — сказал чекист номер два Дзержинский.

— Перестреляем, товарищ Дзержинский. Москву тоже надо подчистить. Вам, товарищ Дзержинский работы всегда хватит, не переживайте. Бухарин, вы же свободны, я вам уже все сказал. Чешите отсюда. Феликс, помоги ему выбраться.

— Но вы не выслушали мое мнение по этому вопросу, Владимир Ильич, — сказал Бухарин, доставая карандаш и блокнот. − Так вот, я считаю, что надо бросить все материальные средства на поддержку пролетариата Германии. Пролетариат должен подняться, сломить хребет Вильгельму и хребет капитализма, и раскрыть нам свои объятия. Вот вам и выход, Владимир Ильич. А потом на Италию, а дальше Япония, кто там еще? А Китай! И китайцев надо освободить!

− Да не все сразу. Мне с Инессой надо разобраться. Мне бы ее…, словом, ищите ей путевку на…Кавказ. А тут еще и буржуазия поднимает голову. Послушайте, что скажет товарищ Дзержинский. Феликс, дорогой, просвети нас темных, мы не очень соображаем в военном деле. Я, Бухарин, Коба, Бонч−Бруевич, Кацнельсон, Бронштейн и прочие — еврейская сволочь. Мы все террористы- революционеры. Путем террора, насильственного захвата власти, оказались на вершине. А дальше что? Буржуи нас кастрируют. Революция в опасности.

− Моя сказат, у мина ест предложений.

− Ты пока молчи, Коба. Это тебе не банк в Тифлисе, который ты удачно ограбил. Это Россия, она у наших ног. И мы должны заставить ее подчиняться нам.

− Топтат сапог, сапог…кованый сапог…давить, пока нэ задавить, − не унимался вчерашний бандит, а ныне государственный деятель Коба, будущий гений всех времен и околпаченных советских народов.

— Правильно товарищ Коба, ваша идея мне нравится. Но я спрашиваю, как освободить пролетариат Германии?

Все втянули головы в плечи. Один Коба хитро улыбался.

— Я думаю так, товарищи, и это архи важно. Надо освободить пролетариат Германии от помещиков-эксплуататоров. Мы к ним махнем через Польшу. Коба, подбери хорошего генерала, который бы возглавил рабоче-крестьянскую непобедимую армию.

В самом конце небольшого зала, примостившись к колонне на поскрипывающем стуле, сидел латыш Андрианис, тот самый латыш, которого Ленин посылал в Россию вместе с Таратутой жениться на молоденьких девушках, наследницах огромного состояния, русского мецената Шмидта. Андрианис ˗ богатый, независимый, но все сгорающий от ненависти к России и преданный делу Ленина, он сидел как король, улыбался в усы и почесывал бородку в ожидании, когда члены Политбюро закончат никчемный спор, как сохранить власть большевиков, подобранную на улицах Петрограда. Андианису теперь не нужна была ни власть, ни деньги, разве что возможность поиздеваться над русскими Иванами, своими заклятыми врагами и врагами его маленькой родины Латвии.

Из так называемого Политбюро один Бухарин был русским. Его-то Андрианис больше всего ненавидел. И было за что. Сотни лет его родина находилась в составе России и хоть Россия практически содержала эту маленькую гордую Латвию, но как всякая маленькая страна, способная содержать армию численностью до ста человек, латышам казалось, что их великую страну просто проглотила Россия и держит ее на голодном пайке вот уже сотни лет. И тут он вспомнил о латышских стрелках. Они-то могут помочь Ленину удержать власть. Не пожалеют жизни, а Ленин, который так ненавидит русского дурака, отпустит его родину на волю. Латвия станет независимой. Эта мысль током ударила в голову, рука автоматически поднялась высоко вверх и даже вскочил при этом. Стул загремел, Ленин вздрогнул, Коба повернул голову и сплюнул в его сторону.

− Товарищ Андрианис, что с вами? революция в опасности, а вы тут гремите стулом, да подозрительно улыбаетесь, будто здесь, у нас, обычные, ничего не значащие посиделки, ˗ в чем дело?

− Я знаю, кто может спасти революцию и нас всех! − воскликнул он, будто находился на трибуне.

− Кто? говорите яснее, четче и не тяните резину. Это архи важно, товарищ Андрианис. Кто спасет революцию и нас всех, выдающихся революционеров? Тот, кто это сделает, войдет в историю всех времен и народов. Ибо спасти революцию, значит спасти себя самого, свою семью, детей, даже от разных отцов, поскольку наш великий народ одобрил позицию партии относительно свободной любви. Или вы не видели обнаженных и даже совокупляющихся на улицах Петрограда не только в ночное, но и в дневное время.

− Латышские стрелки, Владимир Ильич, спасут революцию от нашествия оставшихся эксплуататоров и вооруженных до зубов немцев. Немцы не оккупировали мою родину Латвию и там, после февральской революции, воинская дисциплина сошла на нет. И когда согласно приказу о введении в армии института политических комиссаров, то латышские стрелки нацепили на свои гимнастерки красные банты и перестали подчиняться офицерам. Как на дрожжах стали расти коммунистические ячейки. Если в марте среди стрелков было всего 80 коммунистов, то к июню их стало 1800. Вы, Владимир Ильич, провозгласили лозунг: мир — народам, земля — крестьянам, фабрики и заводы — рабочим. И ликвидация буржуазии как класса, и это им по душе. Часть из них принимали участие в штурме Зимнего Дворца.

− Землю в цветочных горшках, товарищ, и только в цветочных горшках, − добавил Ленин, но Андрианис так воодушевился, что не расслышал вождя.

— На втором съезде делегатов латышских полков в Риге 17 мая была принята резолюция следующего содержания: «нашим лозунгом является призыв революционной демократии: всю власть советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». Что это значит, товарищи?! Ну, что, кто знает, вашу мать? Э, никто не знает ничего, одни латышские стрелки знают все. Так вот, это значит, что пятьдесят тысяч дисциплинированных, хорошо вооруженных стрелков на нашей стороне, простите, на вашей стороне, Владимир Ильич.

Тут раздались бурные, продолжительные аплодисменты. Ленин стоя на одной ноге, правой ноге, потому как левая затекла от сидения в кресле в течение двадцати часов, наяривал в ладоши так, что щекотурка валилась, то есть аплодировал.

− Това…ищи! − воскликнул вождь, когда наступила коммунистическая мертвая тишина. − Это архи важное сообщение нашего друга, нашего соратника, женившегося, по нашему заданию, на богатой невесте и пополнившего партийную кассу. Товарищ Андрианис, сейчас же, сию минуту, нет, сию секунду, отправляйтесь в Ригу. Можно пешком, можно на революционном броневике и от моего имени, имени Ильича, предложите стрелкам явиться в Петроград на защиту Октябрьского переворота, подарившего народу свободную любовь, и, конечно, нашего боевого штаба.