Но у Ленина было одно неотъемлемое качество — качество палача и головореза, в основе которого лежит жестокость. Если заставить отца с матерью, чтоб лезли на крышу, когда дом горит и, встретив неповиновение, тут же расстрелять их, дорогих и незаменимых, обезумевшие от страха дети, начнут выполнять любой приказ.

Так и Ленин поступил с народом: повесил, изгнал, перестрелял около пятнадцати миллионов человек с учетом политической лжи за свое короткое бесчеловечное кровавое правление. И странно, позже на крови ему стали воздвигать памятники, считая его гением.

— Товарищ Дзержинский, переворот мы сделали, власть в наших руках, а что делать дальше? — спросил Ленин руководителя ВЧК.

Дзержинский пожал плечами. Еще сопротивления не было как такового, голод только начинался, остатки армии занимались мародерством, костер только тлел, но еще не полыхал. Поэтому второй головорез пожал плечами.

— Ну, кто же знает, что делать, черт бы вас всех побрал! — вскипел вождь. − Надо послать несколько революционеров к Плеханову и крепко его напугать. Пусть сделают у него обыск и если найдут пистолет или другое оружие, скажем, бомбу или даже кухонный нож, гораздо большего размера, чем требуется для кухни, пусть пригрозят арестом, нет, расстрелом, нет, повешением. Или пускай повесят его в собственной квартире. Повисит старичок и отдаст Богу, нет, не Богу − черту душу. А если этого не сделать и это архи важно, то я хочу, чтоб этот старик горе-теоретик марксизма убрался из России к чертовой матери. Ко всем чертям собачьим, куда-нибудь подальше… в Польшу, нет, не в Польшу, Польша слишком близко от нас, вернуться может. Тогда пусть в Африку. Мы Африку не скоро освободим. Пусть там сидит. Ишь, дед паршивый, интеллигент вонючий. Вся русская интеллигенция − говно, но это дерьмо надо убрать, а то от него дурной запах. Пролетариат не выносит подобного запаха. Пошли несколько вооруженных людей, а потом доложи, как он себя вел. Если будет кочевряжиться, − расстреляем как собаку…позже. Тоже мне отец марксизма, прибежал в апреле в надежде авось сладкий пирог и ему достанется. Дулю ему в рыло.

— Будет сделано, Владимир Ильич. Только… вы же раньше боготворили его, увлекались его работами.

− Это было давно, да было такое дело. Но…я перерос его. Ученик перерос учителя. Это позволено гениальному ученику, что архи важно. С моей стороны было несколько попыток направить учителя на путь истинный. Но попытка оказалась напрасной. Он, видите ли, за мирный исход революции. А это буржуазная революция, а мы опираемся на нищих, уголовников…это же наши люди, которые вытравят всех богатых из страны, ибо они веками копили ненависть к зажиточным людям. Если бы наша партия, моя партия на них не опиралась, переворот был бы невозможным. Все, что я тебе сказал, архи важно. Ты посмотри, Петроград почти пустой. Кто вырезал буржуазию Петрограда? Бомжи, гопники…при помощи наших гвардейцев, да зарубежные наши единокровные, кто приехал сюда по моей команде. У тебя что-то есть?

— Есть, Владимир Ильич!

— Докладывай!

— В связи с победой нашей революции в Петрограде скопилось много бойцов-красноармейцев, которым негде ночевать. Гостиницы все заполнены. Бойцы ночуют на вокзалах и прячутся по подъездам. Бывают случаи исчезновения. Наши враги сдались, но притаились. Возможно, это они похищают красноармейцев и убивают их. Что делать?

— Почему раньше не сообщил? — вскипел Ленин, выкатив глаза, налитые кровью. — Записывай или запоминай. Если в каком-то квартале исчез красноармеец, квартал окружить, выдворить всех, включая женщин и детей, равно и стариков, сопроводить в пыточные подвалы, у тебя есть пыточные подвалы? Пусть в этих подвалах арестованные ждут три дня. Если в течение трех дней красноармеец не обнаружится, всех расстрелять. Всех до единого, включая стариков и детей. Далее. И это архи важно. Буржуев, что занимают роскошные квартиры, тащить в подвал, обвинить в государственной измене и расстреливать без суда и следствия. Пускать пулю в затылок. Вот и освободится площадь для заселения бездомных красноармейцев. Ты что, Феликс? разве ты не читал мои работы? Всякая революция, всякая власть, победившая в этой революции, выше закона, она стоит над законом. Поэтому сейчас у нас не может быть ни суда, ни следствия, ни прокурорского надзора. Есть одно: стрелять, стрелять и еще раз стрелять…в затылок.

− Я понял, Владимир Ильич. Завтра же пошлю своих ребят, вооруженных до зубов. В ВЧК есть не только уголовники, но и порядочные люди, которых царское правительство засадило за решетку и после того, как мы их освободили, они готовы на все, не пожалеют жизни ради нашей победы. И у меня имеется еще одно очень важное предложение. Нам надо назначить правительство в лице Совета народных комиссаров, а там решить все вопросы коллегиально, — выдавил из себя Дзержинский.

— А я предлагаю распустить царскую армию, а нашу рабоче-крестьянскую, а то и Красную армию заменить вооруженным народом. Это первое. Второе. Всех, кто работает на земле, помещиков и капиталистов арестовать, отправить на поселение в Сибирь, а оставшийся хлеб национализировать и передать трудящимся массам. У каждого станка на заводе поставить контроль. Если станок не выдает продукцию — арестовать и отправить в Сибирь все руководство завода.

Дзержинский, который в отличие от Ленина немного соображал, закусил губу, но кивнул головой в знак согласия.

— Пошли назначать Совет народных комиссаров, — предложил Ленин.

Совет был создан и начал работать. Его возглавил Ленин. Обычно после продолжительной и сумбурной речи выступали члены коллегии председателей. Это были шумные и бестолковые выступления с полемикой тех, кто не был согласен с оратором. Особенно не было порядка на расширенных заседаниях. Ленин слушал, сверлил глазами нарушителя, сощурив один глаз, и кричал:

— Товарищ Авилов, за нарушение дисциплины на собрании Совета народных комиссаров — штраф пятнадцать рублей. Где Фотиева? А… болтает. Сейчас вас удалю, ей-ей удалю, чертова болтунья. Товарищи, не будьте пособниками империализма. Это архи важно, товарищи. Комиссар Луначарский, выйдите вон!

Зал ненадолго затих, потом опять началось. Люди с винтовками демонстративно стали расхаживать по залу, выкрикивать: да здравствует Ленин, а кто-то даже произнес: надо сменить Ленина на посту председателя Совета народных комиссаров.

Ленин взбешен. Он требует революционного суда над отступником.

Заседание продолжалось весь день с кратким перерывом на обед. Ленин к вечеру так устал, задремал, подперев подбородок ладонями рук. Когда прошел шепот, что надо бы сменить его на посту председателя Совнаркома, он вдруг взбодрился, вскочил, поднял руку вверх и произнес:

— Революция может быть в опасности. Товарищ Дзержинский, куда вы смотрите? Очистите зал от меньшевиков, эсеров и всяких там социал-демократов. Революция не потерпит никакого бунта! Наша партия сильна как никогда. Если в феврале нас было 23 тысячи, то сегодня нас уже 350 тысяч.

— Уря-а-а! — заревел зал.

Эсеры и меньшевики были удалены из зала, выведены из правительства, а некоторые, наиболее непослушные, арестованы и преданы суду военного трибунала.

— Кто там играет в карты? Товарищ Дзержинский, за игру в карты — расстрел на месте! Вывести и расстрелять!

С этого времени в зале всегда царила тишина. Если Ленин говорил очень долго и нудно, в зале могло раздаваться только сопение. За то, что человек дремал или даже посапывал на собрании, Ленин не расстреливал.

На следующий день вождь не явился на заседание совнаркома. Зато позвал к себе самых близких соратников — Дзержинскгого, Бронштейна, Джугашвили, Кацнельсона, Луначарского, Рыкова, Дыбенко и Антонова.

— Будем вооружать массы вместо армии? — был первый его вопрос к соратникам.

— Пока мы находимся в состоянии мира с Германией по заключению Брест-Литовского договора этого нельзя делать, Владимир Ильич, — сказал Антонов-Овсеенко.

— Немцы — наши друзья, они нам помогают во всем. Благодаря ним, мы не только совершили переворот, но удерживаем советскую власть, — привел Ленин убедительный довод.