— Передай Парвусу, пусть он напечатает в своих газетах, что мы, большевики, против сепаратного мира, а когда будет договариваться с немцами, пусть пообещает, что мы на самом деле подпишем сепаратный мир и пойдем на уступки, даже на территориальные уступки. После прихода к власти в России, разумеется. Да я пол˗России уступлю, лишь бы ми…овая…еволюция победила.

— Но как же отдавать территорию немцам, ведь Россия — это наша страна, что о нас скажут потомки? — чуть слышно произнес Луначарский.

— Наплевать на Россию и русских дураков. Нам нужно изменить мир. После завоевания России мы двинемся в Польшу, Германию, Францию, а там и до Америки доберемся. Трудящиеся массы нас поддержат, в этом нет, и не может быть сомнения. Я начал работать над книгой «Государство и революция», где изложу свои мысли, как нам править огромной страной, страной дураков. Это будет мой самый выдающийся труд. Потерпите, товарищи: начало здесь, а окончание в России. Все, товарищи, за работу. А вы, товарищ Ганецкий, задержитесь.

Все великие революционеры отправились паковать чемоданы, а Ганецкий, как только они остались тет-а-тет с вождем, с радостью как это он делал всякий раз, доложил:

— В нашей партийной кассе не пять, а восемь миллионов, Владимир Ильич. Парвус, этот великий стратег, прислал недавно три миллиона. Мне кажется, вы его недооцениваете. Ну что там Дзержинский по сравнению с Парвусом? Дзержинский может только стрелять, он террорист, а Парвус — неиссякаемый денежный мешок. Это денежный мешок революции. Народные массы со штыками в руках, а эти штыки надо не только национализировать, но и закупить, пока мы еще не у власти, все равно массы нуждаются в пище, ночлеге и прочем. Им не чужда и клубничка, Владимир Ильич, сами знаете. Если мы обеспечим революционеров всем тем, что я только что перечислил, они будут хорошо воевать с мировой буржуазией.

— Хорошо, убедил ты меня, Ганецкий, будущий министр финансов.

— Да мне портфель министра финансов не нужен, Владимир Ильич, мне достаточно должности кассира, вашего кассира, Владимир Ильич. Пока я буду рядом с вами, вам не придется беспокоиться, где взять деньги и я надеюсь, не буду обижен, не так ли?

— Не болтай, Ганецкий. Срочно отправляйся к Парвусу и без реализации наших идей, не возвращайся. Помни: момент настал и этот момент упустить нельзя. Народы не простят нам этого. Промедление смерти подобно.

Ганецкий почесал бородку, потом вскочил, будто под ним загорелось кресло, и выскочил, оставив широкополую шляпу, которая немного скрывала пейсы. Ильич расхохотался, взял широкополую шляпу и выбросил в мусорное ведро.

Парвус не сидел, сложа руки. Он выдвинул еще один привлекательный аргумент перед Германским руководством: большевики во главе с Лениным обязуются расчленить Россию на маленькие отдельные княжества, то есть, республики и тогда эта страна никогда не будет представлять опасность для Германии. С этим доводом согласились не только в генеральном штабе, но и сам кайзер Вильгельм Второй. И Ленину был предоставлен кредит в размере ста миллионов золотых марок с выплатой в два этапа на великую миссию − расчленить Россию на части, деморализовать ее население, разрушить промышленность и сельское хозяйство. Надо, чтобы Россия в течение столетий не представляла никакой опасности для Германии, ни в военном, ни в экономическом отношении. Пятьдесят миллионов марок, полученных авансом − это огромная сумма, она поступала в адрес большевиков до переворота, и после переворота через Ганецкого и его сестру Суменсон, которые находились вблизи российской границы.

Ленину же выделили на дорогу двадцать четыре тысячи и бронированный вагон. В этот вагон поместилось еще около тридцати евреев. Они были необыкновенно счастливы, улыбались. Ленин же с Инессой Арманд, он ее срочно вызвал из Парижа, занимали отдельное купе.

А пока шла подготовка к отправке и только в 15 часов 27 марта 1917 года тридцать два молодца еврейской национальности во главе с Лениным отправились на железнодорожную станцию в Швейцарском городе Цюрихе.

Ленин категорически запретил покупать билеты на немецкие марки, полагая, что они сядут в обычный вагон и могут быть арестованы на территории Германии, как русские, но Парвус заверил в том, что им никаких билетов не нужно. Однако здесь состоялась небольшая манифестация, посыпались возгласы: предатели, немецкие шпионы.

− Скорее, скорее, товарищ Парвус: время − деньги, революция ждать не может, революция нас ждет, пролетариат зовет, я слышу их голоса.

− Вы под опекой Парвуса, − сказал Парвус. − Надеюсь, вы меня не забудете.

− Какую должность ты хотел бы занять, товарищ Парвус? − спросил Ленин, глядя своему спасителю в глаза. − Секретарем? А куда я дену Джугашвили, что грабил банки в Тифлисе ради революции, мировой революции?

− Я удовольствовался бы должностью управляющего российскими банками, − сказал Парвус.

− Будет образовано специальное банковское министерство, и ты получишь портфель министра в революционном правительстве, товарищ Парвус, − сказал Ленин.

Все пассажиры были приятно удивлены, когда их завели в специальный бронированный вагон с узенькими продолговатыми окнами, где им никто и ничто не угрожало. Никаких проверок, никаких посторонних лиц. Ленин с Парвусом и Апфельбаумом тянули пиво и объедались всякими вкусными блюдами, несмотря на то, что простые немцы испытывали трудности в элементарных продуктах питания. Все пассажиры были веселы и довольны, за исключением Инессы Арманд, так как Ленин не посадил ее рядом с собой − Надя, законная супруга Ильича в этот раз заняла ее место.

Вдруг Ленин стукнул себя по лысине и громко произнес:

− Конспирация! Конспирация! Надя, где дамское платье, я должен переодеться в дамское платье. И парик мне нужен, лысину прикрыть, − где все это, черт возьми?

Надя что-то готовила, кажется, все было готово ко времени отъезда, однако она не думала, что так быстро, что сейчас, сию минуту может понадобиться такой конспиративный костюм и заморгала глазами.

− А зачем переодеваться, товарищ Ленин? здесь все свои. Вот когда будем пересекать границу Германии.

− Мы в Стокгольм? Товарищ Парвус, мы в Стокгольм, нас не обманули? Надя иди, тащи дамское платье, я хочу стать дамой.

− Да вот уже скоро, − подтвердил Парвус. − Ладно, можно переодеться. Только Владимир Ильич, как бы это сказать…, вы должны больше походить на старушку. А вот и Надя. Позвольте я займусь вами, надо хоть как-то выглядеть.

− Я не должен выглядеть буржуем, Ганецкий меня не узнает. А мы должны у него получить 60 тысяч крон на…мировую революцию, га…га…га…га!

В десять часов утра 31 марта Ганецкий встречает эмигрантов на вокзале в Стокгольме. Он присматривается ко всем и боится, что это не те люди и только, когда старушка с прищуренными глазами подняла руку и произнесла: да здравствует мировая революция, обрадовался и бросился обнимать Ленина.

− Деньги на бочку, − потребовал Ленин. − Надо заправиться, пивка попить, закупить женскую одежду и всякие там сладости, поскольку в этой дикой стране ничего нет. Прилавки пусты, одна марксистская литература продается.

− Владимир Ильич! вот мешок, тут больше…

− А, моя матушка прислала? она должна за прошлые три месяца, ты напоминал ей об этом, ты писал, что ее сын, вождь мировой революции нуждается, голодает и даже вынужден ходить в женской одежде? Ты писал ей об этом?

− Зачем писать? у нас миллионы на счетах. Немцы щедрый народ. Пусть ваша матушка отдохнет немного, пожалейте ее.

− Гм, ей это может понравиться. А что, если немцы откажутся. Что тогда делать. Ну, ладно, давай мешок. Апфельбаум, где ты? Пойдем, пройдемся по магазинам. Иди, я буду держаться за твою руку, и прижиматься к плечу. Я − революционная старуха. Это архи важно.

Ганецкий оттащил Ленина в сторону и стал шептать ему на ухо:

— Парвус собрался ехать с нами в Россию. Вы, должно быть, не в духе сегодня. Это же Парвус, а не какой-то там Коба. Пятьдесят миллионов получены благодаря Парвусу. Парвус − это вы, а вы это Парвус. Без него мы не получили бы деньги на издание газеты «Правда» и других газет, а также на оплату стрелкам. Кто будет стрелять − тому сто сорок золотых рублей, кто будет кричать «ура» − тому восемьдесят рублей, кто возьмет красный флаг в руки…. Как брать Зимний, Владимир Ильич?