Но, к великому сожалению, ни при одном главе государства не нашлось человека, который бы сел да посчитал, что тонна металлолома, преодолевшая расстояние от Москвы до Китая в семь —восемь тысяч километров обойдется нашей стороне в сто долларов за тонну. Итак, мы получали пять долларов за тонну, а сами теряли девяносто пять долларов. Обвинить в постыдном головотяпстве можно было бы Бориса Ельцина, но не он виноват в этом. Головотяпство тянулось еще с советских времен. К примеру, на далеком западе советской империи, укажем точный адрес: арматурный завод в Кобелецкой Поляне на Западе Украины производились задвижки для сибирских нефтяных скважин. Себестоимость одной задвижки выражалась в копейках, но когда их везли через всю страну, за десять тысяч километров, эта стоимость возрастала до тысячи и больше рублей за штуку.

Теперь же сотни вагонов с металлоломом двинулись в сторону Китая. Бизнес просто кипел. Если сказать о том, что бизнес цветет и пахнет, то он пах так, что первыми забеспокоились китайцы. Они боялись, что металлолом вскоре кончится, вывозить станет нечего и усилили атаку. Главный из тех, кто проживал в гостинице, Пын Дэн Хуан, а именно он вел расчеты с Тимуром за проживание, стал чаще подходить к нему с одним и тем же вопросом.

– Моя знает, твоя не знает, моя хочет, твоя не хочет купить-продать металл, дохлый металл, понимаешь, дохлый – ни президент, ни директор на завод не нужен.

– Да ты говори медленней и с толком, – сказал Тимур. – Я совершенно не понимаю, что тебе надо.

– Моя знает, твоя не знает… дохлый металл, такой… балка, кувадла, ми купить, ви продать, – лепетал Пын Дэн Хуан.

– Ты хочешь купить кувалду? зачем она тебе нужна? я тебе могу так подарить, пойдем со мной на рынок, там они копейки стоят.

– Много кувадла, очэн много, целый вагон, сотня вагон, не один вагон, а мульон вагон.

– Позови свою переводчицу, я что-то тебя не пойму, – сказал Тимур.

– А, Хуа Муа Ли, – сказал Дэн.

Пришла Ли и все объяснила.

– Господин Дэн, – сказала она, – беспокоится, что скоро запасы металлолома закончатся и тогда нам надо будет вернуться в Китай. Нельзя ли вам, господин Тимур, купить завод в Москве, распилить станки и другое оборудование на металлолом и продать нам. Мы согласны увеличить закупочную цену до десяти долларов за тонну.

– Это можно, – согласился Тимур. – Только вывозить будете сами. Я не стану платить за его доставку в Китай ни цента, так и скажи Дэну.

Ли перевела все, что сказал Тимур. Дэн побледнел, а потом залепетал:

– Моя, твоя, хю—ха хоха, дзянь—бянь—мянь…

Дэн говорил еще очень долго, и Тимуру показалось, что он превратился в кота, потому в речи Дэна была какая-то кошачья речь. Наконец, Дэн повернулся к переводчице Ли и произнес: сяо!

– Господин Дэн говорит, что ваше предложение будет доложено руководству в Китае и что солнечная страна Китай, над которой до сих пор реет красное знамя, знамя великого китайского кормчего Мао, чьи идеи о благосостоянии китайского народа, достигнутого любым путем, путем социализма или капитализма, живут и развиваются. И тогда, когда эти идеи достигнут металлолома, находящегося в России, дружественной нам страны, можно будет сесть за стол переговоров и подписать договор о дружбе и сотрудничестве между нашими компаниями и нашими народами с обязательным расчленением станков и превращением их в металлолом. Господин Дэн немедленно отправляет своего заместителя в Пекин к Пун – Хуан – Зун для доклада и для выработки единой линии в отношении закупки металлолома в России, если это не противоречит установкам великого кормчего, который развил и дальше продвинул собственное учение о путях развития китайского общества.

– Сьяо! – воскликнул Дэн.

– Достаточно, – сказал Тимур, видя, что Ли могла бы говорить еще бесконечно долго. – Я все понял. Пусть господин Дэн посылает своего представителя в Китай к Мао, пусть он советуется с ним, а я тут прозондирую, сможем ли мы купить такой завод в Москве, сколько он будет стоить, и сможем ли мы что-то заработать в результате этой сделки. Если же мы ничего не заработаем, то и браться за эту аферу не будем.

Ли перевела, а Дэн обрадовался, обнял Тимура и трижды по русскому обычаю поцеловал его в губы. Тимур долго вытирал слюну платком, а когда китайцы ушли, плевался и крыл их матом.

– Чукчи косоглазые, – сказал он и стал набирать номер Натали.

Натали в это время принимала хвойную ванну, но телефонная трубка лежала рядом на сухой мочалке, поскольку хозяйка отмокала. Ей так нравилось собственное тело, что она невольно приходила к выводу о том, что ее роскошное тело достойно другого тела, молодого, состоящего из одних мышц, бугристого, как перепаханная почва и… бесконечно жадного, неутоленного и ненасытного. О, если бы можно соединить экономические возможности ее благодетеля Ефима Андреевича с каким-нибудь обладателем такого тела, то ее счастью не было бы границ. И почему все так устроено: ни в чем нигде нет гармонии? Если в одном везет человеку, то в другом сплошной провал. Сама природа, что ли так устроила, чтоб человек никогда не был до конца счастлив?

Натали сильно закусила нижнюю губу до боли и трижды ударила ножкой по зеленоватой поверхности воды, пахнущей хвоей. Уже раздался четвертый сигнал вызова в трубке. Натали лениво взяла трубку левой мокрой рукой, думая, что это интересуется ее настроением все тот же Ефим Андреевич, но оживленно и четко произнесла:

– Я у телефона, мой пупсик.

– Я вовсе не пупсик, я Тимур. Впрочем, я не возражал бы быть на месте этого пупсика, – сказа Тимур твердым мужским голосом.

– Ах ты, кот! ишь, чего захотел. Давай выкладывай, а то я… лежу в ванной, отмокаю.

– Мне надо с тобой встретиться. Как только ты отмокнешь окончательно, спустись вниз, у подъезда твоего дома будет стоять моя машина. Брякни, когда освободишься.

Спустя два часа, Натали одетая, расфуфыренная, спустилась, с тремя мобильными телефонами на шее и села в машину Тимура, не подозревая о том, что следом за этой машиной, в которой она сидела, следовала другая машина, старенькая «Вольво», но все еще прыткая, от которой и Мерседес не мог оторваться.

Но свидание с Тимуром было сугубо деловое, оно проходила в фойе гостиницы на первом этаже под посаженной пальмой.

Тимур подробно изложил ситуацию с китайцами и просил ее посодействовать в приобретении завода по максимально низкой цене.

– Здесь, на «Каховке», – сказала Натали, – в ста метрах отсюда есть небольшой завод метало хозяйственных изделий. Выкупи его, он все равно не выпускает продукцию. Всякие там кастрюли, щипцы, конфорки, гвозди, утюги, – кому все это нужно? Китай завалил нас этой продукцией. И эта продукция в три раза дешевле нашей. Люди, правда, страдают: потеряли работу, но что такое люди? Люди это овцы, а при советской власти человек стоил меньше букашки. Так что тут ничего нового нет. Я поговорю с Ефимом. Скажу ему, что ты хочешь возродить завод, начнешь выпускать утюги. Идет? А там делай с ним, что хочешь. Ефим мне рассказывал, что ваш Дураков пытался продать автозавод имени Лихачева, да Лужков вмешался. А тут мы сами хозяева.

– Ты не только сказочно красива, ты еще и чертовски умна, – сказал Тимур, глядя на нее масляными глазами. Наверное, этому Раскорякину нелегко с тобой, хоть он и хозяин большого района Москвы. Я боялся бы быть мужем такой красавицы. Вот, Пушкин, например, погиб из-за своей красавицы, она обошлась ему ценою в жизнь.

– Я думаю, что моего Ефима никто на дуэль не вызовет, не так ли?

– Жаль, дуэлей сейчас нет.

– А то что?

– Просто так. Короче, я ничего такого не говорил.

– Это правильно, – сказал Натали, и поднялась с кресла.

Завод метало хозяйственных изделий работал на старом оборудовании, которое было приобретено в Англии еще до революции. Это были массивные токарные и револьверные станки, небольшие печи для плавки и отливки металла, сработанные мастерами на совесть и рассчитанные на несколько поколений. После пятидесяти лет непрерывной работы, был произведен капитальный ремонт, заменены некоторые детали, и завод заработал снова. Он выдавал нужную всегда дефицитную продукцию для населения города. На нем были заняты полторы тысячи рабочих.